40 дней
Сорок дней не бухал с толстым. Че-то много. За последние 17 лет такое редко случалось. Началось все в 1988 году, когда нас познакомил Андрей «Собака» Русинов и через 20 минут загадал желание, стоя между двумя Лехами – «Портвейна хочу!». Несмотря на горбачевско-лигачевскую антиалкогольную компанию, бухло было куплено с черного хода в ресторане «Прага» и распито за гаражами на Арбате под антисоветские анекдоты и столь же антисоветские стихи Бродского, Галича, Коржавина и Григорьева. К тому времени мы знали друг друга заочно. Я многократно слышал Лехины песняки, и даже пару раз кидал трехи и рубли в Катькину шляпу, с коей она обаскивала арбатских любителей рок-бард-н –ролла. Толстый же, оказывается, читал мои юношеские вирши про Михал Сергеича, который «серьгу проденет в ухо» и про мечту о том, «как бы клево вздернуть ленинский ЦК». Потом в нашу жизнь не просто вошел, а ворвался Женька «Злыдень» Латышев и тут же ответил на вопрос – «Третьим будешь?» положительно. С тех пор нас стало трое. Трое по жизни, по кайфу, по поэзии, по любви, по смерти.
Первым ушел Злыднюха в 1997 году. Каждый год мы с Лехой приходили 10 февраля на Алексеевское кладбище, наливали Рыжему стопарь, раскуривали косячину, выпуская один паровозик в небо, и читали злыднюхины стихи. Галка Суматоха, как правило, приносила дудочку или флейту, садилась в сугроб у могилки и играла что-то светлое и хиппическое… В этом феврале я буду там один. Нет, будут Дрон и Галка, будут Илюха и Рост, будут все, кто помнит Злыдня , но я буду один.
Потому,что нас всегда было трое – спина к спине, навсегда. Когда ушел Рыжий, Лешка стал называть меня «моя третья половина». Теперь я без двух третей. Очень больно. Мы никогда не делали из дружбы патетического культа. Наоборот, стебались друг над другом, посвящали друг дружке стишки самого нелицеприятного содержания, давали друг другу прикольные прозвища – «Попка Ляжка», «Хоббисаттва», «Злыпиздень», но когда доходило до дела – любой, кто залупался на одного из нас, тут же получал еще двоих противников – не только в драке, но и в любом споре, разборке, конфликте…
Конечно же, мы вместе торчали. Двигались одной иглой из одного фурика. Так что «братья по крови» не метафора. Еще, наверное, братья по слову. Лешка был один из немногих людей, понимавших и чувствовавших поэзию кожей. Он мог заплакать от стихов Бродского. Он потрясающе пел Высоцкого и Галича. Если он говорил о моем стихотворении – «клево!», я знал что оно действительно чего-то стоит, если он говорил –«говно», стишок отправлялся туда, куда этому продукту и следует – в унитаз… Его собственные стихи говорят сами за себя – читайте их, думайте, врубайтесь в волшебство бармутовской лирики, в непревзойденное, хитрое, веселое словотворчество.
Сорок дней как ушел Лешка Бармутов. Мудрый, верный, добрый, невероятно талантливый мужик.
Он был папой не только своим двум детям Никите и Вовке, он был духовным папой очень многим людям, «ученискам», как он их называл. Кстати, автор этого сайта – тоже «учениск».
Папа Леша учил не только музыке, он учил магии слова, магии смыслов и значений, магии чистых, незамутненных расчетом отношений. Его очень любили девки. Жены и любовницы, подруги и приятельницы рыдали над его гробом, забыв все прежние обиды. Смерть Лешки объединила их всех… Мужики тоже плакали – многие при жизни терпеть друг друга не могли, а тут…
Я уже не плачу. Нет, менее больно не стало, просто я понял что Лешка всегда будет со мной.
Каждый раз, когда я на слово «Спасибо!» скажу «Пожабо!», когда вздохну «бедный Я, несчастный Я же», когда вспомню его интонацию, взгляд, голос – Леха будет со мной. Да, собственно, и до встречи не так уж много осталось…
Пока, толстый! Лети, не оглядывайся!
19 ноября 2005 г.
Алексей «Хоббит» Бекетов.