Фил (Настоящий Индеец) - О, Филипп!

Это рассказ о том, как я в первый раз в жизни сознательно обманывал женщину. Бессовестно с целью соблазнения. До этого совесть мне такого не позволяла. Легко позволяла моему однокласснику Свиндлеру, и он дружески пытался учить меня. Да они сами этого ждут! Как братец Кролик: только не бросай меня в терновый куст, братец Лис. Они, может, даже злятся, какие кретины эти мужланы, которому скажешь «не приставай» - он дурак и не пристаёт. И они любят сказочки, а не солдафонскую правду. И даже когда ты поматросил и бросил – им очень по кайфу мучиться от этого, а потом повторять, что все мужики козлы. Козлам-то и дают, а не паинькам, которые вместо того, чтоб попросить, интеллигентно дрочат, а потом пишут стихи или на дудке играют. И в постели с таким вот робким, как при мастурбации, в воображении будет вспоминаться козёл.

В общем, я решил восстать на свою совесть и попробовать. Ещё и общий фон в стране был довольно мрачным.

В то лето я опять был студентом. Когда я был на третьем курсе, государство за последние три года успели спешно развалить, уже были талоны и первые кооперативные тандыры с лавашами. Талоны – чтоб поскорее все врубились, как плохо при совдепе, а лаваши – как завлекушка в очередное, на этот раз капиталистическое, светлое будущее.

Я как раз подружился с Мастером, весь учебный год переводил ему мануалы всякой электроники, к завозу которой он подключился. Когда мы познакомились с Мастером в конце второго курса, он был таким же оборванцем, как и я – таким же оборвышем из принципа, не ортодоксальным хиппаном, но хиппующим. Когда мы встретились осенью, он успел превратиться в начинающего дельца, причём с идеологией. Все нормальные люди просто ненавидят комиссаров, а вот лично он решил с ними бороться. И вовсе не обогащение его интересует, оно просто бонус этих игр, а вообще приходит и уходит, дело не в этом, цель у него одна – подкапывать совдеп, пока он не рухнет.

На четвёртом курсе он дал мне денег на организацию видеопроката и даже на машину (20-тилетняя копейка, но по тем временам, когда круче девяток ничего ещё не было, вполне нормально) – и я соблазнился. Ну зачем мне это совдеп образование? Всё уже придумано японцами и немцами, и догонять их поздно. Пока они разрабатывали примочки для Джимми Хендрикса и студии записи для Пинк Флойда, мы только на ракеты упирали. Изобретать оружие мне не хотелось никогда, а того, чему я взялся обучаться – музыку записывать – у нас нет, ещё лет пять назад за это и посадить могли.

Как бы ни вспоминался сейчас умилительно почивший совдеп, в те времена он достал уже всех окончательно. Уж слишком тупо он всё запрещал. Даже жвачку! Запретить детям конфетки – что может быть тупее?

Появившиеся кооператоры действительно казались мне революционерами, строителями того, чего так давно уже всем не хватало. И мне очень интересно было тоже принять участие, по возможности.

К лету я уже понял, что не туда попал, и поехал, конечно, в Крым, где прекрасно провёл время до Нового года, замечательно обеспечивая себя извозом. Продать машину даже с прибылью мне помог обмен 50- и 100рублёвок. Было очень мрачно для Крыма – снег, чёрный гололёд, и на таком фоне все эти очереди в сберкассу, как блокадники за пайком. В Питере-то всё это вполне органично. Я продолжил обучение с середины 4-го курса, а чтоб утешиться, купил у Коровьева мопед его собственной сборки и перемещался на нём из точки в точку иной раз быстрее, чем Мастер на девятке. Просто тусоваться мы, конечно, с ним продолжали. Деньги он потом мне все простил, когда стало совсем уж неясно, что же теперь значат эти когда-то десятки тысяч.

Главная причина, по которой я всю жизнь предпочитал быть студентом – летом гарантированные каникулы. Мопед, правда, как раз во время практики после сессии у меня угнал один шустрый парнишка – я сам дал ему прокатиться, и сперва ждал, а потом часа три рыскал по всему Автово. Ну, ещё неизвестно, как бы я вёз его в поезде, хотя две 35АС возил в Крым и обратно неоднократно, с остановкой в Москве у Инки.

В Крыму я сперва побыл трезвым водителем у Паши, поторговал с ним на рынке в Евпатории кооперативными тапочками, приезжаю домой отдохнуть – в ворота стучится Шура Гусев.

На первом курсе мы жили в одной комнате, первый семестр втроём с его свежей женой Светой, я то и дело уходил надолго к школьному ещё своему другу Руслану, оставляя их вдвоём, а они уходили, когда ко мне приходила другая Света. Во втором семестре они сняли квартиру, и только один Шура иногда со мной ночевал. На втором курсе активисты совершили перестройку и выбрали Шуру председателем студсовета, с правом на отдельную комнату, так что третий курс мне пришлось таки прожить с соседом, разгородив комнату фанерной стенкой. Бедный Гусик, как прозвала его Инка (за походняк и выражение лица, вообще всю постанову), или Полковник, как гордо поименовал он себя в институте. Он вставал по будильнику и сразу начинал что-нибудь писать или чертить, после чего отсиживал все пары, а вечером продолжал столь же упорные занятия до назначенного им себе отбоя. А я ходил только на практику, впрочем, попадались лекторы, зацикленные на посещаемости, а Вахитов даже спать мне не давал, будил всё время. После института я обычно снова спал, а потом проводил вечер и полночи в большей или меньшей степени насыщенно. Очень часто на моей половине дым стоял столбом, грохотали 35АС, ребята или девушки ныряли ко мне за занавеску, иногда хохотали, иногда скрипели нарой. Некурящий Гусик то и дело принципиально открывал балкон на своей половине, ну так сам и мёрз, у меня-то были электроплитка и нагреватель воздуха «Ветерок».

Шура был главным, не считая Коровьева, членом нашего клуба. Из председателей его, разумеется, со временем выперли (это всё равно, как если б я стал начальником ЖЭКа), но он уцепился за КВН и даже в итоге побывал с нашими комсомольцами в Гамбурге.

Это его и подкосило. После Питера с этими давками за водкой и портвейном, с универсамами, в которых нет ничего, кроме болгарских голубцов в грубых банках, с Горбачом по ящику, с улицами и домами, как после бомбёжки – Гамбург.

Одна из известных акций Шуры – он взял в универсаме кусок сыра и стал его поедать, а на предложение заплатить твёрдо отвечал, что пусть Миша вам заплатит. Это он довёл меня до такого – вот пусть он и платит.

Институт он так и не закончил тогда, по причине всё нарастающей неадекватности в отношениях с реальностью. Ещё и со Светой развёлся. Ко мне он тем летом приехал с Кубани, со своей родины.

Шура есть Шура. Крышу ему родные пенаты вроде поставили на место, а что приехал таким вот образом – вот такой он беспечный. Что не позвонил (а телефоны есть и у меня в Марьино, и у него на Кубани) – это нормально. Я наоборот не очень люблю, когда сообщают о приезде заранее, и вот ты уже не живёшь, как живётся, а только ждёшь. Как ни пытаешься отвлечь себя – чувство ожидания сильнее. Гораздо лучше, когда близкий и любимый человек появляется неожиданно и жизнь меняется спонтанно – было так, а теперь так, классно, просто чудесно.

Я бы сказал, что только в таких случаях и случается волшебство встречи – когда хотя бы один из встречающихся её не ждёт. На сэйшена, кстати, тоже идут за нежданными встречами – ждут встретить тех, кого не ждали.

Но вот что заявился совершенно без денег – это уже… м-да… Элен с Нэт всегда приезжают из Питера с очень неплохими деньгами. Про Инку что и говорить. В остальное время есть запас чая и сигарет, плоды маминого огорода и заначка на хлеб.

Чтоб не грузить маму, пришлось везти его в Евпаторию к Паше. Никому и в голову не приходило, что уже через два месяца можно будет забыть обо всех накоплениях на сберкнижке. Что можно было бы купить на сбережения, пропавшие у моей мамы? 10 000 буханок хлеба по госцене, 500 бутылок водки, половину 20-тилетней копейки по цене спекулятивной, бишь рыночной, видак «Сони», полтора видака «Электроника».

Паша весь световой день проводил на рынке со своими тапочками для курортников, а ночевал на берегу с симферопольскими бомжами, завсегдатаями вокзального пивняка.

Первая после Евпатории остановка, на которой останавливаются не все электрички. По одну сторону от полотна солёное озеро, по другую кусты и деревья, за ними автомобильная дорога (летом её перекрывают, основная трасса по дамбе с другой стороны озера), за дорогой песок и море.

В этих кустах и расположились бомжи. На самом деле, конечно, не совсем бомжи, какие-то берлоги в послевоенных бараках или в халупах Петровской балки наверняка есть. У них даже были пара палаток, так что они могли канать за отдыхающих дикарей. Но вообще в палатках спали, в основном, дамы, прочие валялись, подобно пиратам после удачного налёта, где кого свалила самогонка.

Просыпались они на рассвете и шли ловить сетями креветок в солёных озёрах. Часов в 9-10 уже варили их в большом цинковом корыте, потом распределяли по бабкам с семечками и сигаретами, сразу нажирались, вырубались на сиесту, вечером нажирались совсем вусмерть, орали, скандалили, к чему их провоцировали ведьмы, били пустые бутылки, но, в общем, ничего более серьёзного. А утром опять на работу, чтоб скорее похмелиться. А иногда они не пили вечером, чтоб отправиться в ночное – например, на кукурузные поля, и тогда в корыте варили кукурузу.

Мы с Шурой приехали на электричке, естественно, зайцем. И где-то неделю довольно философически плавали и загорали. Покупали только кирпичики белого хлеба. Чай и сигареты у меня были всегда, их по госцене доставала на своём заводе мама Инки, чай индийский со слоном, на крайняк «Бодрость», сигареты «Ява», на крайняк «Пегас».

Каждый день у нас были халявные креветки или кукуруза. Кроме этого питались только мидиями – ими были усыпаны опоры причала, и я методично очищал их. Бухать нам даже в голову не приходило. Пару раз Паша подгонял покурить. Но гитары у них не было.

Ещё до Шуры я ездил в этими бич-бойз ночью в персиковый сад, но персики оказались зелёными. Теперь я вспомнил, что, наверно, уже созрели, и поехали мы с Шурой на последней электричке. До середины ночи выжидали в лесополосе возле железки, потом успешно набрали два рюкзака, а потом спали в той же лесополосе до первой электрички.

У меня дома мы ожидаемо обнаружили треть персиков мятыми, а ещё треть зелёными. Всё равно товарных осталось предостаточно. С самыми отборными и с весами Шура мужественно уселся на обочине Ялтинской трассы возле моего дома. До полудня остановились только три машины, купили две, выручка 7 рублей. Троллейбус до Гурзуфа стоил 90 копеек. Уж на пляже – на ура улетят, решили мы.

Гурзуф – это не Евпатория. В Евпатории очень мило по своему, и море своеобразное, но несколько местечково, а осенью или зимой безумно тоскливо. В Гурзуфе рай круглый год, такой, что просто не верится – неужели такое может существовать не в «Клубе кинопутешественников», а в двух часах езды на тролике? Кругом Евпатории плоскость полей и выжженных степей. Гурзуф – в фокусе линзы защищающих его от континента гор. Кайф, подобный какому-нибудь приходу, когда выходишь из троллейбуса в это влажное пахучее тепло. Про Медведь-гору что и говорить (интересно, а вдруг она не понравится царю Олегу Фёдорову? страшно подумать).

Дикий пляж, который мы с Шурой, Бобой и Инкой освоили за 4 лета до этого, располагался между Гурзуфом и Ай-Данилем. С трассы лучше было спускаться, минуя Гурзуф, по тропам, а потом по дороге, она упиралась в море там, где кончался полигон по производству ЖБИ для волнорезов и начинался неосвоенный ещё берег.

Для жизни на берегу вполне достаточно одеяла и чайника (невесомых спальников тогда не было, только ватные, так уж лучше одеяло). Воду мы брали прямо из ручья, падающего с отвесного обрыва над пляжем. Хотя можно было и подняться к роднику, из которого этот ручей вытекал. За дровами тоже можно было подняться ещё дальше, до леса под трассой, но проще было жечь лозу, сваленную кучами возле виноградников.

С утра я пошёл на цивильные пляжи с лучшими персиками. Шура отказался на отрез: теперь ваша очередь, мистер. Мы обращались друг к другу таким образом ещё с первого курса.

Не помню уж, на сколько удалось мне наторговать – рублей на 10, 12? Торговля никак не ладилась. Я разрезал персики и давал всем попробовать, но чем более навязывался, тем с большим подозрением на меня смотрели. Я даже студбилет свой показывал, типа не бомж, а стройотрядовец, работал на сборе фруктов. Какие-то тётки отдыхающие жалели меня и что-то покупали. Больше попыток торговли я не затевал – и сами с удовольствием съедим. На хлеб деньги есть, кроме мидий ещё и рапанов полно. И виноград над пляжем начал созревать.

Иногда нас посещал старый знакомый, пусть будет Сашей – в Крыму все или Саши, или Олеги. А также Серёжи и Алики.

Познакомились мы ещё в первое наше лето на этом пляже. Потом оказалось, что он ещё и мой сосед по Марьино. Только я бываю в Гурзуфе, когда ко мне приезжают друзья или подруги, а он ошивается всё лето, лишь иногда домой в Симф наведывается.

Саша разыгрывает роль вроде коменданта пляжа. Кто бы ни показался с рюкзаками, он сразу вскакивает и бежит им навстречу. Объясняет им, где лучше встать, где как раз освободилось место. Надо отметить, что прямо в камнях возле моря никто не жил никогда. Полоска берега вдоль моря метра 3-4-5, в начале пляжа и 15, над ней метров 5-6-7 земляной обрыв, в начале пляжа и 30, наверх ведут тропинки, вверху кусты и полянки, за ними грунтовая дорога и плавно поднимающиеся виноградники, после чего опять крутой лесистый подъём и серпантины, ведущие на трассу. Все ставят палатки в кустах, на каждой поляне давно обжитое кострище. А я никогда не загружал себя палаткой – они тогда, как и спальники, были изрядно тяжёлые, на случай грозы достаточно иметь кусок целлофана. К тому же в кустах всегда обязательно кто-то кусается. И на берегу не очень позагораешь – что-нибудь из палатки украдут обязательно.

Об этом и предупреждал прежде всего клиентов Саша. Приводил свежие примеры, типа случается. Я не уверен, что он не замешан сам в этих пропажах, глаз-то у него алмаз, ещё и бинокль всегда в сумке таскает. «Убери ножик, - говорит он мне, - а то Шура сейчас протянет ногу и может порезаться». Очень любит помогать людям.

Завязав разговор он безостановочно травит байки, перемежая их философскими рассуждениями.

- Вот чем ещё хорош нудизм? Тем, что любой может подобрать себе партнёра с нужным размером. А то ведь познакомится женщина на курорте с мужчиной, и как в лотерее, неизвестно, что получит – то ли слишком маленький, то ли слишком большой, тоже бывает. А у нас на пляже сразу всё видно. Ну и мужики тоже видят, у кого какие соски или как щель расположена, какого цвета волосня, тоже ведь разные любители…

Естественным образом он остаётся на пир по случаю приезда, да и потом его то и дело угощают благодушные отдыхающие.

Со мной он сразу понял, что я сам местный, и максимум, на что он может рассчитывать, это одна сигарета «Ява», да и то через паузу и без восторга. Впрочем, если рассказывает что-нибудь забавное, то и вторую разрешается попросить.

- Вот недавно прохожу через «Спутник» не по обычной дороге, а выше, через теннисные корты. И там баба, скачет одна с ракеткой, ничего так, крепкая, с икрами, с ляжками, не девочка, а в самом соку. Увидела меня и просит закурить. Я говорю, у меня только «Опал». Она: опал, опал и совсем упал. Нет, говорю, с чего вы взяли, совсем не упал. Правда, что ли? – и хватает меня прямо за хуй. Ну что, говорю, поднимемся повыше в кустики? Только поднялись, хотел уж я ей засадить, а она сразу присаживается на корточки и начинает строчить. И так сама прётся от этого, что я там минуты за три кончил, а то ж бывает – целый час заглатывает и никакого толку. Она мне объяснила потом, что у неё муж, здесь же в санатории, и она залететь боится, а когда отсасывает, то и сама кончает, а вот когда её натягивают – почему-то не всегда. После этого я ещё пару раз с ней встречался. Вот чем она мне понравилась, что ненавязчивая, отсосала – и до новых встреч, ничего лишнего.

Я слушал и поражался: ну кого он может возбудить? Непостижимые взрослые! Саша был мой ровесник, но выглядел, конечно, как и любой обычный мужик, старше лет на 10 (то есть на свой возраст, это я разыгрывал, что я младше Шуры). Сейчас у меня тоже уже на животе пару сантиметров жира, но тогда пресс был обтянут только кожей. У Саши свисало неряшливое пузо – нет, не как у сеньора Апельсина, директора пивзавода, а просто как мешок, на треть заполненный картошкой. Штангой он никогда не занимался – неразвитые икры, бесформенные бёдра, покатые плечи, вместо бицепсов мясо, покрытое жиром. Такую фигуру принято называть бабской, ещё и бабское лицо без подбородка… бедные бабы… Увы, они тоже становятся такими, обвисло дебелыми. Со складочками и, как сейчас выяснилось, целлюлитом…

- А ещё хорошо вывезти тёлку на лодке покататься подальше в море. И предложить искупаться, рекламу там, что это ж не то что у берега, не каждому фраеру такие чистяки. А дальше она пытается влезть обратно в лодку – и не получается. Они ведь никто не знают, что с кормы нужно залезать, все через борт пытаются. Я ей, конечно, помогаю, а мы ж нудисты, потискал её сиськи, пока подсаживаю – уже встал, да и она уже чувствует, что хотя и нет-нет, а что нет, если уже да? Она, бля, всё нет-нет, а сама уже поудобнее прилаживается. Потому что – а чё нет, почему бы нет? Кругом море, даже если в лодку забраться, волнорезы на берегу ещё видно, а людей не разберёшь. Так что подсаживаешь её через корму, и дальше она снова вроде нет, а хуй-то стоит и кругом никого, берёшь её за ладошку, кладёшь её на залупу и отпускаешь – она уже сама не оторвётся. Тут, кстати, у погранцов есть перископ, за два километра видно, как будто перед тобой. Так они мне потом говорили, что в очередь к перископу стояли. Говорят – ну ты дал жары! Когда следующий сеанс?

Он всем хвастается, что знает всех погранцов и ментов в Гурзуфе. Зачем? Наверно, такой способ защиты. Ясно ведь, каким образом такие бичуганы дружат с операми. Ну и пусть, обо мне доводить до их сведения было нечего, кроме того, что деньгами не располагаю никогда. Если и случалось мне иногда курякнуть, об этом не знал никто. Хотя Саша закидывал, конечно, удочки, это ведь обычные для многих местных базары, но я ему, сами понимаете, неизменно изображал обычное быдляческое презрение к непостижимому: меня не прёт и поэтому я против. Конечно же я не прикидывался, что вообще не в теме, раз уж я местный.

- А раз я трёх за ночь отхуячил. В «Спутнике», они втроём в одной бочке жили (примечание: в комсомольском «Спутнике» помимо корпусов были для вип-комсомольцев отдельные домики в форме цистерн, обычно на 4 кровати). Три молодые козочки, пришли сюда на пляж голыми позагорать, я уж думал, не лесбиянки ли, подошёл поговорить, оказалось, что нет. Ну, в общем, поговорили за нудизм, за свободу, и они пригласили меня вечером в себе, они хотят попить вина, так может и я с ними выпью? Да! сами купили ркацители и муската, только шо там то вино? Я там думал, как же начинать, а они сразу набросились, до утра не отпускали! И сосали по очереди и все вместе, и рачком в ряд становились. Друг у друга тоже лизали, но при том никакие не лесбиянки, хотят пороться, как медведь бороться. А знаешь, что надо, чтоб хуй стоял? Мидии? Нет, ну да, мидии они вообще для здоровья, а вот чтоб для хуя – рапаны! Они ж сами как хуй, ты прикинь? Только кончу – они снова сосут. Бахнул муската, закурил, а они всё облизывают, моей малафьёй все перемазаны. Я потом уж пальцем их тыкал, но короче всем всё путём. Так я потом до вечера спал вон в тех кустах над обрывом. По ходу все замужем, но разве с мужем так наштыришься?

Как любой пляжный прилипала, Саша практический психолог. Сразу увидел, на какие рассказы разгораются глаза у мистера Шурия. Я-то на все эти темы был настроен иронически, я ждал уже в августе Инку, а незадолго до приезда Шуры я ночевал с Пашей в общаге у его герлы в Евпатории, и у герлы была соседка. Так себе, соседка, честно говоря, стыдно признаваться… ну какие у Паши могут быть герлы? Общага для кассирш из универсама. У Паши хоть грудастая, а мне ещё и с золотым зубом досталась. Ну, никто ж не видит, зато новая, так я тогда рассуждал. № 71, Овен, троечку я ей всё же поставил.

А вот Шура второй месяц переживал разрыв с женой, да и за сколько-то месяцев до этого вряд ли там всё было удовлетворительно.

На самом деле, последние дни Шура стал особенно паталогично сводить к теме порева все разговоры и тем более шутки. В Евпатории мы всё же держались героически, выживали как бы, а в Гурзуфе пошла расслабуха с этими персиками (возможно, и мидии наконец сказались, поскольку проверено, что действуют – либидо иногда просто подпрыгивает и зашкаливает), и Шура с утра до вечера только тем и занимался, что фокусировал свои очки на всех существах женского пола, кто бы в фокусе ни оказался, после чего спешил поделиться со мною:

- Мистер, а как вам это чудное виденье?

- Ну не знаю, что там чудного. Сисек почти нет, а что есть, то висит. И жопа, как у мальчика, который не делает физзарядку.

Честно говоря, соседка подружки Паши была ничуть не лучше, но я ведь и не делал усилий для её достижения, там наоборот, просто неудобно было бы отказывать.

- Ну а вон та дама?

- Да уж… дама. Скажите, Шура, прямо – тётя. И… ну знаете же, насчёт дам, которые «дам» или «не дам»? Так вот она вряд ли даст.

- Нет, но почему же, мистер, именно в таком возрасте и начинают хотеть… сами…

- Ага, теоретически. Хотят-то, может, да, но и осознание реальных последствий всё яснее. Ну посмотрите сами, у ней на фэйсе ясно читается – она ненавидит всех козлов, а других мужчин она не встречала. Она примет все ваши ухаживания, презирая при этом за ваше желание её отдрючить. Она не будет отвергать ваши приставания, но до последнего будет шептать, что не сейчас, потом, у нас столько ещё впереди. И даже когда на третий день решит, что достаточно проебла вам мозги, и прямо пообещает вдруг отдаться вам сегодня, на самом деле будет ебать вам мозги до рассвета, и хорошо, если не заплачет после того, как вы всё же засадите и после таких прелюдий сразу кончите.

- Всё-то вы, мистер, знаете. А вдруг всё наоборот? Вдруг она даже в попочку любит?

- Ну так идите проверьте. Она, на самом деле, только этого и дожидается.

Шура сразу тормозит: «да не, ну, мистер», но через минуту продолжает:

- Мистер, а что вы скажете вон про тех девушек? Мне больше нравится та, что в синих трусиках.

- А что они вообще делают тут в труселях? Тащились в такую даль только для того, чтоб снять лифтоны.

- Ну хотя бы…

- Ну ясно, что в своей общаге для продавщиц-пэтэушниц они самые продвинутые. Такие и к нам в общагу на дискотеку заходят – что же вы там их не снимаете?

- Да при чём тут «снимаете», мистер. Мне просто интересно ваше мнение, а вы всё на поебаться переводите.

- Не, ну мистер, ну а чё вообще другого ещё может быть в них интересного? Не вообще, а именно вот в этих?

Очередным утром прямо перед нами расположилась очередная дама. Своё лежбище мы расположили ниже тропы, идущей вдоль обрыва, возле полутораметрового валуна, от которого до моря ещё метров пять, и кто уже только на этой полосе не располагался.

Поневоле ведь начнёшь разглядывать, если кто-то на диком пляже устраивается в четырёх метрах от тебя на весь, похоже, день. Не девочка… но и не совсем тётя… Не, ну тётя, конечно, всё с собою притаранила, тряпочку постелила, сок достала, тёмные очки нацепила и ещё и книжку читает. Ну кто, как не тётя, может так вот смело одна приезжать в Крым, без компании, без даже хоть подружки? И тащиться от своего цивильного санатория за километр или более, чтоб позагорать голой? Ничего не ожидая и готова ко всему.

А телом ещё не успела далеко уйти от девочки. Впрочем, она и девочкой была не из тех, на кого я западал. Бывало, конечно, что меня привлекали и девочки с невыразительной прической, но в таком случае, значит, потому что сиськи были такие, что не оторваться. Ну или хоть фигурка гибкая и к камасутре ловкая. А тут, увы, кожа, складочки – всё ещё почти юное, но сама постанова, как себя преподносит… я тогда ещё не читал дона Хуана про чувство собственной важности, а Шура читал уже в ксероксе, дополнительный груз на впечатлительную крышу.

Никогда не пытался я сблизиться с такими.

- Мистер, ну и как вам?

- Шура! Ну хоть раз в жизни… ну можете вы наконец или нет?

- Что, мистер?

- Идите и познакомьтесь! Или не ебите больше мозги на эту тему никогда.

- Ну я не знаю, мистер… по возрасту она больше вам бы подошла.

- Ну и что? А познакомьтесь вы.

- И что я ей скажу?

- Девушка, хотите персик?

Мы препирались ещё минут 10… или 20 – на пляже это трудно определить. Дело было вовсе не в том, что эта дама чем-то так уж отличалась от всех прочих, просто общение с Шурой начало меня уже доставать. Я ценил почему-то общение с ним более, чем со всеми прочими знакомыми, которых сотня среди миллиона незнакомых. Разве можно определить, за что ты отличаешь этого человека, и не глупы ли такие анализы? Ведь просто: рядом с ним мне было хорошо. Но любой человек, рядом с которым тебе хорошо, рано или поздно начнёт испытывать тебя – и даже так? всё равно хорошо?

В общем, я сдался: прОсите – исполняем.

Я встал, невзначай подразмялся, походил по нашей стоянке, боковым зрением отмечая, что клиент не смог не обратить внимания. С младых лет учился нырять – и так, и сяк попонтоваться на утёсе, примеряясь как бы, а на самом деле ожидая резонанса… это как аналоговый приёмник настраиваешь, вроде и поймал, но ещё не стерео… вот-вот…

- Девушка, а вам нравятся персики? Посмотрите, может, понравится какой-нибудь? Или давайте, я сам выберу?

Какими бы ни были ходульными фразы, дело не в них, а в вибрации. Она ведь, бедная, только и ждала, отправляясь в эту экспедицию, чтобы кто-нибудь к ней обратился – и наконец получила внимание, выраженное достаточно почтительно.

Ну конечно она изобразила, что как и полагается, она не из таких, но поддалась на моё убеждение попробовать хоть один персик, добытый при романтических деталях, мол, такого вот мы необычного складу, взяли и ограбили поезд «Филадельфия – Сан-Франциско». Не перепродаваемо, а экспроприировано, в чём особая сочность кармы.

Ну почему бы на иссушающем зное не всосать соки персика?

А мы просто живём тут. Да, а разве нужно что-нибудь ещё? Знаете, эти персики мы просто наворовали, так что не стесняйтесь, А вы вообще откуда?

Из Киева. О, я там был, возили на экскурсию, когда в школе учился.

Учительница. Музыки, закончила и успешно преподаёт. А вы?

Вот тут Шуру и понесло, а я только поддакивал. Впрочем, я ж с того и начал рассказ: я вспомнил уроки Свиндлера и тоже фантазировал, как умел.

Учимся в институте киноинженеров с ударением на «кино». Конечно, обсудили Антониони, Бергмана и Куросаву. Как раз весной в институте показывали «Империю страсти», все, конечно, очень удивились, что уже можно показывать не только сиськи на 2 секунды за весь фильм, а наоборот весь фильм герой с героиней проводят в самых разных позициях, с полным натурализмом деталей. А больше всего удивляло, что можно снять это настолько не порнографически, то есть и во время просмотра не встаёт, и в воспоминании совсем не возбуждает. Даже чуть ли не наоборот… ну, это, возможно, из-за финала. Вот так бухаешь с кем-нибудь, как с человеком, при этом не ослабеваешь, как с противоположным полом, тебе кажется, что всем всё нравится, а в ней таится, как оказывается в итоге, такой вулкан страстей, что по белке и кастрировать может. Вот наверняка, если б они просто покуривали, ничего такого не случилось бы.

- Вот в Гамбурге, например, курят вообще все, - и Шура рассказал и про Гамбург, и про КВН, и про Маслякова, и не помню уж, ну например, что собирается снимать про меня фильм, потому что Фил великий поэт, и если попросить, я мог бы даже что-нибудь прочесть. Проблема только в том, как одобрит это его сводный брат. Боря ставит жёсткое условие – чтоб про него там ни слова. Ну как – какой Боря? Разве Фил никого вам не напоминает?

Вообще-то она сразу стала называть меня Филиппом. Это было обычной моей проблемой при общении с цивилами. Почему-то их мозги устроены таким образом, что они обязательно переспрашивают: Фил? ага… а как по имени? И если признаешься, что Володя, они только так и будут называть тебя в дальнейшем. А именно это звукосочетание меня просто бесит… ну, это молодёжь сейчас так экспрессивно выражается. А если выразиться точнее – не то чтоб неприятно, нет, просто сразу другая атмосфера. Кто меня называл этим именем всю жизнь? Фактически – враги. Условно говоря, всяческие участковые, контролёры, педагоги, менторы. Ну, даже если именно у этого человека и нет никаких планов на мою свободу, всё равно, называя меня так, он проводит между нами черту – мол, мы просто соседи, твои проблемы только твои, на христианство надейся, но не рассчитывай. И… вот всё равно свысока по отношению ко мне выходит! Ты ему говоришь, что меня зовут Фил, может, даже и не раз, пока рукой не махнёшь – а он всё равно Володя да Володя!

Среди близких друзей у меня есть такие, которым почему-то страшно нравится меня подъёбывать. В таких случаях любой из них, как по уговору, начинает называть меня Володей.

Ну, ещё куда ни шло Владимир, но чересчур официально. Нормально Вовка – но фамильярно. Мама называла меня почему-то Владом или Владкой, но это уже та же кликуха выходит, чем вам Фил-то хуже? Всё же не какой-нибудь панк Ленин или Гавнодав, не мудрёное Эхо в горах, как абхаз по воспитанию Мишелька упорно кличет мою Машу. Просто Фил, ну так ведь просто? Нет, не могут и всё. Вот есть почему-то такие люди. У меня уже две тёщи как-то незаметно привыкли, что Фил я да и всё тут… можно привыкнуть.

Насчёт «врагов» я, конечно, выразился слишком сильно. Среди тех, кто гонит беса не только на меня, а вообще по жизни, вполне могут оказаться такие, для которых Фил – ну и Фил, не до психологических реверансов. И наоборот, у меня есть куча знакомых с полнейшей взаимной симпатией, которые просто такие вот люди, по ходу они не способны и не умеют материться. А то у меня чуть ли не осуждение прозвучало – да нет! как зовётся, так и зовите.

На такой случай я давно уже придумал обман, который полагал допустимым ввиду совершенной пустяковости. Почему Фил? Да потому что Филипп, вот и всё. Очень часто мне говорили: да? какое редкое имя.

Не могут произносить Фил – пусть парятся с Филиппом, не только благозвучней на мой слух, чем Володя, но ещё и всякий раз забавно.

Ира, как звали герлу, звала меня только Филиппом. Возможно, ей действительно нравилось само звучание, казалось романтически аристократичным. А аристократкой ей нравилось считать себя. Она призналась нам, что является не совсем прямым потомком, но почти, того самого Голицына. Не который поручик, а который князь и имел владения в Крыму.

Я ответил давно отработанной легендой моей мамы, что по бабушке мы связаны с Урусовыми, которые в некоторой связи с Юсуповыми, в общем, тот самый Феликс – мой по сути родственник. А папа? И тут меня озарило вдохновение, прямо такое, что я и сам себе поверил – как же это раньше я не догадался? Тем не менее, выдал, как факт, что когда армия Наполеона отступала, в Брянских лесах баба на хуторе приютила раненого французика, и звали его Фил Люка, в честь его меня, кстати, и назвали. А когда мой папа родился, на месте того хутора была деревня, половина которой были наши родственники.

Отсюда обычные проблемы голубой крови – кровосмешение и, как следствие, изменённые состояния психики. У мамы-то вообще всё понятно, дворяне, а вот француз, может, был и простым мужиком, но в условиях брянских лесов, когда от деревни до деревни много вёрст и всюду волки, вышло так, что их деревня превзошла по кровосмесительству все вековые династии.

А Шура рассказал, что сам он из самых что ни на есть простых кубанских казаков, однако его прадед был в свите самого императора, в связи с чем в царской генеалогии у него есть свои морганатические ветви.

Герлой я назвал Иру для красоты. Как раз ей она не была. Была б герлой – обрадовалась бы, что я Фил, а не какой-нибудь Серёжа.

По возрасту она была примерно, как мы с Шурой. Хаха, «мы»… оказывается, не в первый раз, как я тут распинаюсь, обманываю. На самом деле, когда я поступил в институт, я никого не разубеждал, когда меня воспринимали ровесником Шуры, тех, кто после армии. И даже в самом начале был памятный случай. Когда я поступил на первый курс, мой одноклассник Руслан был на пятом и познакомил меня с ярчайшей фигурой своего курса, Синявским. Как-то Синявский пропустил мимо восприятия насчёт одноклассников, и целый год ему очень импонировало быть моим протеже, шефство пятикурсника над первокурсником. Даже и не знаю, как же он это пропустил, но он уверен был, что мне столько же, сколько и всем этим после армии. А я, признаю – гадёныш, подыгрывал. Где-то уже весной показываю ему свой фотоальбом, оформленный как-то со скуки давно, с коментами и датами – и он вдруг прозревает: подожди-подожди… Он-то всю осень и зиму полагал, что старше меня года на три, а получается, похоже, что ровно наоборот. Как-то не заладилось у нас с ним с тех пор общение, дружили по инерции.

А вообще, хиппи тоже становятся взрослыми хиппи. И кажется мне, что возраст не при чём, а по народной мудрости, дураков-то не сеют и не жнут, они сами рождаются. Равно как и наоборот.

Ёлы-палы! Вот сейчас мне почти кажется, что я где-то взрослый. Дорос наконец – а они в 25 лет дорастают. Как начали работать после института, так уже и взрослые сразу. А кто не стал учиться, так сразу после армии. И всё, такие уже становятся, что произнести слово «Фил» у них губы не поворачиваются.

Она казалась мне тётей. Которую соблазнить – как подружку мамы.

Она даже телом была как-то явно не юной. Налились яблочки, да и обмякли. Совсем не страсть руководила мной, а просто правила игры, от которых никуда не деться, раз уж взялся. Ещё со школьных лет я взял на вооружение утверждение Ивана Ефремова, что если женщина хочет, мужчина отказывать не в праве.

Она ушла и обещала вернуться вечером.

- Шура, ну короче, вы же понимаете, что встретиться вечером ей хотелось бы со мной?

- Нет, но почему же, мистер…

- Да потому, неужели не ясно?

- Нет, мистер, я нисколько не оспариваю вашей инициативы, но чем я могу вам помочь?

- А то вы сами ещё не догадались? Вы чё предлагаете – пиздаболить до утра, а потом чтоб я её проводил и отъебал где-нибудь в кипарисах?

- Да мистер, ебите хоть сразу, как придёт, я зажмурюсь.

- Мистер, не пиздите хуйни. Прямо скажите – готовы крутить её на групняк? Ну вот, замялись. Просто я не уверен в вас, мистер, сами знаете. Вот сейчас заранее – можете сказать? Да, мы вместе раскрутим её и не будем конкурировать. Повторяйте.

- Мистер, ебите её сами, если это так для вас важно.

- Нет, Шура, так дело не пойдёт. И неужели это так уж для вас трудно – перестать ебать мне мозги хоть на одну ночь? Всего-то! Ждите меня в Марьино, утром я подъеду.

Милейший деликатный Шура – таки удалось мне его уговорить. Ира ушла, когда солнце только начало садиться за яйлу, Шура собрался, когда до трассы можно было ещё успеть добраться посветлу. В Гурзуфе сумерек почти не бывает – пока солнце за яйлой, но освещает небо, как бы светло, а потом вдруг раз – и сразу кромешная темень, яйлой усугубляемая. Если луны нет, тогда её как раз не было.

- Эх, мистер, мистер… - укоризненно сказал Шура на прощанье.

Почти сразу после Шуры появился Серёжа:

- А ты что, один уже?

- Да вот, Шура… - что-то начал объяснять я.

По тому, как сразу он нарисовался, было ясно, что наверняка наблюдал из каких-нибудь кустов с обрыва. Биноклем своим он нам хвастался, а что на краях обрыва у него давно обжитые наблюдательные точки, можно не сомневаться хотя бы потому, как моментально он вроде случайно бредёт навстречу, стоит появиться новой группе с рюкзаками.

Сейчас он проходил случайно мимо для того, чтоб после необходимого сеанса болтовни спросить меня прямо – а как я насчёт того, чтоб расписать эту тёлочку на двоих? Я убеждённо возразил, что с ней такое не получится. А то я не знаю, кому можно такое предложить, а кому нет.

На самом деле с Шурой я, может, и попробовал бы соблазнить её на такой экзотичный вариант. Проблема была лишь в том, что я знал, как может начать тупить Шура. То ли дело бы с Коровьевым. Но разумеется – только не с Серёжей, об этом даже и мысли быть не может.

Серёжа стал задвигать свои обычные маргинально понятые натуристские телеги, что мол ни в чём не должно быть предрассудков, и если женщина хочет, то непременный долг мужчины довести её до того, чего она хочет, а женщины разные бывают, и мужчины тоже. Бывают такие, что только засунул – она и кончила. Или даже просто за сикель схватил. А бывает, что ей и троих мало. И это сначала, может, она кочевряжится, а когда её уже ебут, ей уже всё равно, кто, лишь бы столько, сколько ей нужно.

Так что давай так – я ночью вон там в кустах спать буду. Так ты, если чё, маякни мне, ладно? Ну вдруг – тебе уже надоело, а она всё хочет и хочет? Да я не о тебе, просто бабы тоже разные бывают. Ну как хочешь. А вообще – ну просто предложи ей, просто интересно, как она поведётся. Можешь не звать меня, но тебе разве не интересно, как она ответит? Если ты сам уже кончил, а она ещё хочет – тебе что, жалко? Я ж никогда не предлагал тебе такого с женой твоей, правильно? Или с этой светленькой из Питера. А тут – ну я же вижу, что совсем другой случай. Так может – свиснешь?

Еле отвязался от него.

Я ждал, она пришла. Теперь, алкоголику в возрасте, мне странно, как мог я тогда столь безмятежно медитировать, ничем не догоняясь. Ну разве что зажать в зубах сигаретку и с важным видом погрузиться в море, воображая себя Аугусто из «Генералов песчаных карьеров».

В последующие лета у меня аж два раза было, что приходили ко мне на ночь на пляж две герлы и приносили вин и закусок в пропорции. На самом деле, оба этих раза случились через одно лето на второе, неважно, такой период был. Я ничего не предпринимал для достижения, просто кто-то там таким образом истолковал мои молитвы. Ире, конечно, не пришло в голову принести хоть пузырь сухого, да я и не ожидал ничего такого. Мне самому вполне хватало для полнейшего счастья моря и пляжа. Всех этих запахов, то водорослей, то кипарисов, мерного шума заморенных волн между камней, умопомрачительных звёзд на небе не чёрном, но синем до черноты. Время и место, когда всё кругом так и дышит, и зовёт к жизни и, конечно, к ритуалам во имя её продолжения.

Она пришла, присела, закурила. Я перевёл с природы на свой стих. Она меня вниманьем одарила, ну и поцеловала, чтоб я стих.

Без договоренностей у нас началась игра, что она учительница, неважно, что музыки, не в том суть, главное – что Голицыны нисходят до Филов Люка. Одаряют. А я и не против был, чего уж лучше.

У меня был секретный сюрприз. Лимонов пишет, как привёз он из Америки во Францию дэцел сенсимильи (через таможню? уважаю) чисто для того, чтоб если вдруг представится случай поебаться, покурить перед этим. Я не мог подражать ему, поскольку ещё не читал, просто это, наверно, характерно? Я точно так же имел при себе пятулечку от Паши, о чём не подозревал даже Шура, потому что знаю я его. И пока Саша удалялся и точно не мог наблюдать за мной в бинокль, я быстренько приколотил и ныкнул под камни.

Сигарет она не курила, но, может, тем более ей было бы интересно хоть раз в жизни попробовать пару париков? Символически, просто чтоб потом она могла говорить: ой, меня так торкнуло, я даже и не помню, что я там чудила, а вообще-то я совсем не такая. Чтоб расслабилась, зная о возможности такого оправдания.

Хотя на самом деле травушка-то была нормальная, и пары хапок для неподготовленного сознания было вполне достаточно, чтоб во всей полноте ощутить, как же всё на свете прекрасно. Поскольку действительно ведь – рай кругом, но надо ж внимание на это обратить. То есть наоборот, выключить внимание, чтобы сами вползали в тебя и становились тобой все эти шелесты волн и гвоздики звёзд. Тысячи самых разных серебряных молоточков цикад и ветерок со сладкими оттенками кипарисов поверх вязкого фона высыхающих водорослей.

Когда она пришла, сумерки быстро сгущались в темень. Когда мы валялись на моём ватном одеяле, близко горели огоньки на полигоне ЖБИ, а вдалеке светился тихо-тихо Гурзуф, никаких буржуйских дискотек тогда не бывало. Зато были погранцы.

Имя-то какое народ им придумал! А я таки убеждён, что мнение народа всё определяет, только мнение не подтасовано зомбировано выборное, а выраженное в анекдотах хоть. Поскольку что ещё им, марионеткам ацкого сотоны, противопоставить, кроме юмора? Только против него они бессильны, поскольку мы говорим логика, подразумеваем сотона, и соответственно одно лишь от него спасенье.

Народ прозвал их погранцы. Каждую ночь они должны светить сверхмощными прожекторами вдоль крымских берегов, чтоб ни один шпион не вылез в акваланге. Потому службу, которая вместо того чтоб хоть помойки подметать, излавливает аквалангистов, так и назвали. На самом деле работа у них другая – выдавать разрешения на пользование плавсредствами в якобы погранзоне. Тем, кто смог сделать так, чтоб им захотелось ему выдать. Погранцы. Ударение так и подразумевается на второй слог, а не на последний – народ имеет чувство такта.

Для начала прожектор лизнул по нам пару раз и надолго затих. Я целовал её везде, где мне было порекомендовано в книжке, которую я читал в 17 лет, переписанную от руки моей подругой.

Вскоре выяснилось, что у неё месячные. Что значит – продвинутая вумен. В те года в совдепе мало ещё кто умел так по-западному маскировать свои естественные отправления. Она снисходительно усмехнулась – а ты что, не знаешь, что это такое? – когда я нащупал ниточку от хлопушки. Между прочим, знал – ещё при Брежневе такие же цилиндрики на верёвочке юзала моя возлюбленная Патриция из Парижа. Просто не ожидал, что и в совдепе такое уже появилось.

Поломавшись, сколько положено особе княжеских кровей, она вняла всё же моим убеждениям, что я тоже князь, и для людей благородных это самое обычное дело.

На нашем нудистком пляже я всегда голый, разве что ночью простынёй укроюсь или даже ближе к утру. Так что когда она пришла, я был голый, как всегда. Ну и она по ходу обнажилась. У меня, конечно, стоял, она сперва робко поглаживала, потом уверенней, а потом мне всё же удалось притянуть её сопротивляющуюся для вида голову.

Вообще-то у цивилов принято (да и неформалы такие попадаются) в первый раз просто отдаваться, и лишь в какой-то из последующих разов одарить мужика высочайшей милостью минета. Обязательно нужно приберечь что-то, чтоб он надеялся, что, может, в следующий раз… Но раз уж так вышло, что страсть пронзила нас в такой момент, когда обычным путём не совсем удобно… ничего не поделаешь.

И вот тут как раз снова загорелся прожектор и медленно прополз по морю, берегу и уполз на гору. Она прервалась было, но я успокоил, что всё уже. Минуты через три её стараний луч вернулся, теперь сверху вниз, ушёл на море и пропал.

Ну теперь всё, убедил её я. Теперь разве что через полчаса. Ну, давай же. Минут через пять луч появился снова. И мне показалось, что именно на нас он заметно задержался, а потом, когда княгиня опять отпрянула, пополз дальше. И опять потух.

Хорошо хоть ей Серёжа не рассказывал, что кроме прожектора у погранцов есть перископ, через который видно за пять километров, как за пять метров, а кроме того – прибор ночного видения. На самом деле они заглядывают в него всего пару раз за ночь, но если уж засекли аквалангиста, глаз не спустят. А прожектор, может, даже особо включать не будут, чтоб не пугать. Только за этим прожектор и нужен, только таких шпионов и ловят, а ты что думаешь – ты один тут такой?

Бедная женщина не имела, увы, совершенно никакого мастерства в исполнении не такой уж сложной, как мне представляется, практики. Ещё и прожектор её смутил, но и без него она не знала, что именно и как нужно делать. Через какое-то время я понял, что кончить таким образом не получится никак. Она тоже поняла это, отвернулась от меня и потянула за верёвочку. После чего приняла меня в объятья.

И такого она тоже совсем не умела. Она просто подставляла себя и всё. То есть если б хоть подставляла – нет, просто лежала, а ты сам находи, как тебе удобнее. Зато для компенсации она очень прочно вцепилась руками в мою спину и стала стонать мне на ухо: о, Филипп… о! Филипп! – на разные лады.

И это было проблемой похлеще прожектора. Каждый раз, как она называла меня Филиппом, я неимоверными усилиями сдерживался, чтоб не расхохотаться. То есть внутри я ржалнемог, и это очень отвлекало от процесса.

Когда обоим, наверно, уже стало ясно, что получается просто потная возня, я решительно предложил ей вторую, приберегаемую как козырь страсти, милость – стать рачком. Дело пошло лучше… пока она не стала опять причитать «о, Филипп».

И тут ещё и прожектор опять загорелся. Она дёрнулась было, но я её удержал. Мне стало всё по барабану, хотелось уже только, чтоб всё это кончилось… а для этого нужно ведь погрузиться в изменённое состояние, а она всякий раз возвращала меня этим своим Филиппом. Я уже долбил её чисто механически, почти грубо, и… кажется, она начала поддаваться?.. безо всякого помощника в лице… вспомнив Серёжу, я снова захохотал, уже истерически… про себя, разумеется, в том и дело, внешне я ничего такого не показывал, и это было самое сложное.

Когда она начала кончать, снова заскользил проклятый прожектор, но она уже не могла остановиться. А вот мне пришлось ещё минут пять себя уже в темноте помучать.

Дальше всё было вполне романтично. Мы чудно искупались и улеглись обнявшись. Прикрылись одеяльцем, звёзды, как всегда без луны, были как далёкие прожектора.

На рассвете она ушла, я почти не заметил, подлец. Пробормотал, что ну да, конечно, увидимся днём. Проснулся как обычно, когда солнце давно уже вылезло из-за Медведя. Обычные процедуры… когда уже пил чай, появился Серёжа.

- Дали вы жару! – приветствовал он меня, но увидев, что я не в настроении общаться, пошёл себе дальше.

Метре на трёхсотом дороги, поднимающейся к трассе, из кустов вылез Шура.

- Ну как, мистер, ваши животные инстинкты?

- Да так себе… Я вам по дороге опишу, думаю, развеселю.

- А может вернуться и искупаться напоследок?

- Нет уж, Шура, а вдруг она уже вернётся? Хотите – сбегайте, я тут посторожу.

- Эх, мистер, мистер…

Через три года мы встретились на том же месте. Я рекомендовал её Инке и своим спутникам: между прочим, княгиня. Впрочем, больше она не появлялась, и дружбы не получилось.

Я к тому времени уже понял, что можно никого и не обманывать, и ясен перец, что лучше только так, но иногда почему бы не поиграть?

Вот не чувствую я себя перед ней виноватым и… честно признаться, даже наоборот. Ведь поскольку я вспоминаю её с благодарностью, постольку не исключено, что и она тоже.