Вышла книга Владимира Марочкина «Москва рок-н-ролльная»

Журналист Владимир Марочкин давно сделал себе имя на исследованиях московского рока, казалось бы, выжав тему до последней капли. Его монументальный труд «Музыкальная антология поколения независимых», вышедший 8 лет назад, объяснял феномен превращения первых советских бит-групп в ВИА на фоне личных судеб — как трагических, так и вполне сложившихся.

Книга давно стала библиографической редкостью. Во многом благодаря провокационно-параноидальным выводам вроде «весь российский рок после ВИА — это авторская песня, которая базируется на перестроечном гей-движении». Выводы принадлежали соавтору Марочкина Сергею Жарикову, лидеру некогда известной группы «ДК».

От прошлой книги явно оставалось немало нереализованного материала, а также информации, способной при легком рерайте вновь превратиться в книгу. Фишкой нынешнего издания стали путешествия по Москве, чью рок-н-ролльную карту автор изучил досконально.

«Есть главы, посвященные отдельным музыкантам, оставившим свой след на улочках Москвы. Я вспоминаю о Москве Толика Крупнова и Наталии Медведевой, я гуляю по столице с Вадиком Степанцовым, Алексеем Булгаковым, Васей Шумовым, Арменом Григоряном, музыкантами группы «Мистер твистер», а с Сергеем Летовым мы беседуем о его Москве, сидя за кулисами Театра на Таганке. Некоторые главы посвящены отдельным улицам – Тверской и Арбату, - и даже отдельным зданиям – дому № 75 по Ленинградскому проспекту, где родилась легендарная группа «Сокол»» - Владимир Марочкин

От «Сокола» и «Динамо», откуда родом легендарные «Соколы» и «Рубиновая атака», к ДК Курчатова — неизменной репетиционной точке с середины 1960-х и по самое начало 1990-х. От Пушкинской площади в компании «олдовых» хиппи во главе с Красноштаном в сторону ДК «Энергетик», где проходили самые важные концерты 1970-х и уже звездил юный Градский. Далее через пластиночную толкучку на Ленинских горах в сторону Юго-Запада и кафе «У фонтана», где с середины 1980-х работали концерты для своих «Центр», «Бригада С» и «Ночной проспект».

Наряду с подвалами не забыты красные уголки в транспортных депо неблагополучных московских окраин (они легко переформатировались в репетиционные базы), сцены студенческих столовок и ДК московских престижных вузов (из них получалось подобие клубных площадок). Времена в книге пересекаются, герои объединяются по интересам, бегают от ОБХСС, пьют-гуляют по ресторанам и получают то одобрения, то порицания от правящей и творческой элиты.

Владимир Марочкин — единственный хранитель информации о героях тех лет. Он с одинаковой дотошностью интервьюирует как Вячеслава Малежика, чья «рок-н-ролльность» ограничивается исполнением битловских песен лет сорок назад, так и неизменно актуального Василия Шумова. В равной степени героями сюжетов становятся как бесконечно эстрадный Юрий Лоза, так и безгранично одаренный Анатолий Крупнов.

Правда и догадки, теоремы и аксиомы музыкальной Москвы, в которой не всё всегда было законно, но неизменно молодо и весело, собраны в большой и увесистый том. Который, возможно, станет занятным подспорьем для будущих историков, пожелавших специализироваться на эпохе, где судьбы менялись в унисон с самой популярной молодежной музыкой XX века, пишут «Известия».

Фрагмент книги «Москва рок-н-ролльная»

О Москва, ты распахнула свои крыла над всеми нами. Мы же заполнили собой все твои улочки и переулки. Наверное, каждый твой закоулок связан с каким-нибудь известным именем. Существуют такие понятия, как пушкинская Москва или лермонтовская Москва, и во всех школьных учебниках рассказывается, как Александр Сергеевич гулял по Арбату, а Михаил Юрьевич бегал за барышнями на Знаменке.

Но у российских рокеров тоже есть своя Москва, с тайнами, радостями и приключениями.

Вокзалы

Для многих людей Москва начинается с вокзалов. Приезжает ли человек в Москву в первый раз, возвращается ли с гастролей домой, первым его встречает вокзал. Я люблю вокзалы. Мне приятна их эйфорическая суета, она кажется мне прелюдией к чему-то необыкновенному…

Приближение большого города чувствуется издалека. Вот чаще стали попадаться станции, перроны и шлагбаумы, перегораживающие шоссе. Больше стало на перронах людей. Толкаясь и спеша, они стремятся в открывающиеся двери электричек, которые, в свою очередь, изо всех сил стараются обогнать наш поезд и первыми прибыть на станцию.

Вместе с толкотнёй людей и электричек за окном учащается пульс, начинает сбиваться дыхание. Близко Москва!

Стали появляться знакомые названия.

Быково — я улетал отсюда в разные города Советского Союза.

Малаховка — без малаховских генеральских дач не обходился ни один старый советский детектив.

Мелькают Красково, Томилино. Стучат колеса:

Ещё чуть-чуть,
Ещё чуть-чуть…

Вот промелькнула платформа с рокерским названием Панки. (Вообще-то старые москвичи ставят ударение в этом названии на последнем слоге, но после 1977 года, когда в мире появился панк-рок, подсознание само, без посторонней подсказки, переставляет ударение на первый слог.)

Проскочили Люберцы, Косино. На горизонте, который стремительно приближается к окнам вагона, вырастает белая стена из красавцев-домов. Говорят, что Москва белокаменная. Да, это так.

Вдруг окна ближайших домов вспыхивают оранжевым пламенем. Пылает этаж, за ним — квартал. Жар теснится в груди. Что это? Пожар?! Да нет! Это утреннее столичное солнце, оранжево отражаясь в стёклах, встречает жителей и гостей столицы.

Проводник заглядывает в купе: «Возьмите ваш билетик!» Или: «Вы уже попили чай? Я заберу ваш стакан?»

Ах, да забирайте скорей, только дайте насладиться приближающейся Москвой! Она уже окутала меня своим шармом.

Вот мы пронеслись над речкой Яузой.

Дальше остаются два туннеля, сначала маленький, за ним — большой, и сразу — Казанский вокзал.

«До свидания!» — хрипит радио.

Здравствуй, Москва!

Вот так из Сургута в Москву в мае 1977 года приехала легендарная группа «Круиз». (Впрочем, в то время называлась она ещё не «Круиз», а «Кордиал», и, чтобы добраться до «Круиза», музыкантам нужно было ещё разгадать целую шараду разных названий.) Ребята из «Кордиала» ехали поездом, потому что везли с собой звуковую аппаратуру, которая занимала два отдельных купе в вагоне.

«Мы приехали на Казанский вокзал, — рассказывал певец Александр Монин. — Всех рассадили по автомобилям и повезли в гостиницу „Россия”, где для нас были забронированы номера. В Москве я бывал и раньше, так что высотными домами меня удивить было нельзя, я всё-таки не мальчик из тундры. Но в этот раз мы приехали не в гости, не в турпоездку, нас обуяла особая гордость, так как мы ехали в Москву на работу. Но всё равно мы были восхищены открывшейся нам красотой! Был месяц май, вся Москва утопала в зелени, машин тогда ещё было мало. Мы ехали по набережной Москвы-реки, впереди открывалась невероятная красота: Кремль, Красная площадь, да и сама гостиница „Россия” была тогда белокаменной, ультрасовременным модерновым зданием.

Но вот заезжаем мы во внутренний дворик, и перед нами открывается совсем другая „Россия”: вся в копоти, с чёрными, облупленными стенами. Оказывается, совсем недавно в гостинице случился страшный пожар, во время которого люди прыгали с 19-го этажа, обернувшись в матрасы, — таким образом они надеялись спастись. Горничные рассказывали нам, как ломались лестницы, как люди падали с верхних этажей. И в коридорах, и вокруг здания все ещё стоял запах пожара.

Но всё равно было здорово, и мы были счастливы! Мы просыпались под бой курантов! Делая утренний променад, ходили гулять на Красную площадь. А вскоре начался кинофестиваль. Поскольку мы репетировали здесь же, в „России”, то у нас были спецпропуска, благодаря которым мы могли ходить где угодно. И едва заканчивалась репетиция, мы отправлялись смотреть кино. Это было большое культурное потрясение. Даже московский мальчишка, которого тогда пустили бы бродить по „России”, испытал бы настоящий шок, ведь по коридорам ходили разные мировые знаменитости, которых до этого мы могли видеть только на экране да на журнальных фотографиях.

В августе мы сдали программу и в сентябре уехали на работу в Благовещенскую филармонию. Наша группа теперь называлась „Магистраль”, это название отобрали у Юрия Антонова и дали нам…»

Той же дорогой, но десять лет спустя, покорять Москву приехали Дмитрий Ревякин и его соратники по группе «Калинов Мост».

Дима рос в Забайкалье и воспитывался, слушая пластинки советских вокально-инструментальных ансамблей, которые через систему Посылторга выписывал его отец. Западная музыка доходила до него через журнал «Кругозор», в приложении к которому на гибкие пластинки записывались все основные хиты тех лет. Там был и Элтон Джон, и Пол Маккартни, и Bee Gees, и Baccara. Начиная с 8-го класса юноша стал играть на танцах в составе местного ансамблика, который исполнял хиты, услышанные на этих пластинках. Но любимыми у Димы были песни группы «Цветы». Жизнь была интересная и насыщенная.

С русским роком Ревякин познакомился только в 1982 году, когда учился в институте в Новосибирске. Тогда ему в руки попала плёнка с записью магнитоальбома группы «Зоопарк» «Blues de Moscou». Потом он раздобыл записи групп «Урфин Джюс», «Кино» и «Аквариум», пришло время — познакомился и подружился с Костей Кинчевым, а Башлачёв, приезжая в Новосибирск на гастроли, и вовсе останавливался у Ревякина дома.

Все эти годы Диме не давала покоя песня Майка о Москве. Почему Майк поёт о том, что «нас здесь никто не любит, а мы не любим их»? С подсознательным желанием разгадать эту загадку он и отправился в Москву. Сибирские музыканты воспринимали себя как возмутителей порядка и задачу перед собой ставили всегда одну — покорить Москву. Тем более что «Калинов Мост» тогда исполнял действительно необычную музыку — разученный в Сибири блюз, помноженный на словотворчество в традициях Велемира Хлебникова.

В сентябре 1987 года на фестивале в Подольске перед изумлённой публикой неожиданно предстала группа небывалой творческой мощи. Но удача улыбнулась «Калинову Мосту» после выступления на презентации фильма «Асса», когда Стас Намин предложил ребятам сотрудничество со своим музыкальным центром. Это предложение гарантировало возможность репетировать и записывать качественные студийные альбомы. Однако продолжение было как в той самой песне Майка: «В Сокольниках и в центре один крутой облом…» Переход к профессиональной жизни сопровождался психологическими потрясениями, потому что, несмотря на обещанную Стасом Наминым поддержку, музыкантам пришлось преодолевать многочисленные материальные и бытовые трудности. Не было ни работы, ни концертов, а значит — ни денег, ни уюта. Ночевали, теснясь у друзей и знакомых, то в маленькой квартирке Инны Желанной в Хамовниках, то в общагах у приятелей-новосибирцев.

Когда за окнами занимался рассвет и наступал новый день, Ревякин собирался и уходил куда глаза глядят. Целыми днями он бродил по улицам Москвы без цели и без расчёта, просто любовался чудесными переулками, о которых мечтал с детства. Кривые московские улочки поворачивались перед Ревякиным то одним боком, то другим, и каждый раз перед Димой будто кулиса раскрывалась, являя ему всё новые и новые сцены из другой, неизвестной ему дотоле жизни. И пока он так ходил, рождались песни, такие же медленные и неспешные, как дни, которые он проводил, слоняясь по Москве.

«Да, был стресс, — вспоминал позже Дима. — Но вообще в этот период, с конца 1990 года по июль 1991-го, меня просто пёрло, я очень много писал. Я писал каждый день: и песни, и стихи, мог сочинить по три стихотворения в день. Меня, что называется, прорвало. Видимо, те бытовые трудности, с которыми нам пришлось столкнуться здесь в Москве, в такой форме выплеснулись. Бывало, что ребята сидят и пьют чай, а я пишу стихи или песни. Я даже не замечал тех трудностей, что окружали нас, для меня они не существовали, а существовали только музыка, студия — если это запись, тетрадь и ручка — если это пауза в записи…»

Именно так родились пластинки «Выворотень», «Дарза» и «Узарень», которые покорили Москву, а за ней — и всю Россию.

Принято считать, что медленные, протяжные песни Ревякина навеяны меланхоличностью бескрайних российских степей. На самом деле это не так. Те, кто бывал в степи, знают, что, когда степной ветерок ерошит волосы, он напевает настоящую боевую песню, зовущую человека к каким-нибудь активным действиям, тут в пору вскочить на горячего коня и с диким гиканьем умчаться за горизонт. В степи нет места меланхолии. Поэтому лучшие ревякинские песни — это песни бесконечных московских маршрутов.

Борис Гребенщиков однажды рассказал о том, как он впервые ступил на московскую землю: «Первый раз я приехал в Москву в конце семидесятых, вышел из вокзала и был поражён не архитектурой города, а людьми. В метро с кем-то по телефону-автомату разговаривала девушка. И всё в её разговоре было настолько „наружу”, как в кино, и мне тогда показалось, что это какая-то другая жизнь…»

Кстати, ребята из Питера, будь то «Аквариум», «Авиа» или «Алиса», приезжая в 1980-х годах в Москву, на Ленинградский вокзал, первым делом выстраивались в очередь у киоска, в котором торговали фантой в разлив. Всё было у них в Питере — и рок-клуб, и рок-концерты, которые не «винтила» милиция, и рок-хиты, которые становились культовыми песнями по всей стране, а вот фанты не было!

«Я родился в Москве, на Нижней Масловке, — вспоминал Егор Никонов, гитарист золотого состава группы „Ва-Банкъ”, — но ещё до того, как я пошёл в школу, моего отца перевели на работу в Мурманск, и там я прожил до 10-го класса — мои родители считали, что ребёнок должен учиться в одной школе, хотя имели возможность уехать оттуда раньше. После окончания школы я прибыл в Москву поступать в МГУ. Больше всего меня поразили… листья на берёзах. За полярным кругом все берёзы карликовые. И высокий человек смотрит на деревья сверху вниз. А тут летом — все деревья большие и покрыты совершенно невероятной листвой!

В принципе мы каждый год ездили в Москву. Но когда ты едешь на автомобиле, то пейзаж меняется постепенно: Карелия, Питер и только потом — Москва. А тут деревья „выросли” неожиданно. Вот так за 10 лет возможно потерять всякое представление о норме. Мне стало казаться, что все деревья должны быть маленькими…»

Великий магистр Ордена куртуазных маньеристов Вадим Степанцов бывал во многих городах и странах, но каждый раз, возвращаясь из этих поездок в Москву, испытывал восторженное чувство полёта: «Когда отъезжаешь куда-то в провинцию, а потом возвращаешься в Москву, то чувствуешь, будто даже воздух тут другой, живой и бодрящий. Здесь и запах свой — типично московский. И своя энергетика. Вышел на перрон — сразу же возникает ощущение бодрости, прилив сил, и чувствуешь, что всё лучшее впереди, и всё, о чём мыслилось и мечталось, возможно!»

Перед разными людьми Москва раскрывается по-разному, но место встречи со столицей у всех всегда одно — вокзалы…