Фил (Настоящий Индеец) - Новая сказка
угроза огрызка гранита науки
открыта – грузите на вечные муки
бери на поруки, давай на пороге
пластмассу горшка обжигают не боги
а просто убогий согнулся вопросом
огрызком, обрезком, обломком, отбросом
рисует и пишет, кончает и клеит
ответа не знает – но метит и млеет
1993
Возможно, уважаемые читатели, вам опять покажутся скучными мои цифры, но дело, собственно, не в них, я просто хотел засвидетельствовать потомкам, что всё это у нас когда-то было, совсем недавно – и яйца из-под курицы, с настоящим, а не таинственно подкрашенным глобалистами желтком, и молоко только что из коровы, и домашняя сметана, и свежие потрошки, а не мороженый брикет печёнки отдельно, сердец отдельно, и парная баранина, и сало без гормонов, и помидоры с грядки и без нитратов, и вино из винограда. Хотя потомки, возможно, и не поймут, о чём речь.
И ещё у нас были такие, как Олди, без фонограммы, навязчивых ротаций и пластических операций. Впрочем, об этом и сейчас мало кто знает.
На самом деле всё было совсем не так.
Часть первая: Москва. Король понта.
1. Есть время любить.
Когда я с ним познакомился, я долго не мог поверить, что он и есть Олди. Я приглядывался к нему весь вечер, и ещё на следующий вечер, когда мы с Галкой делились впечатлениями, я говорил ей о своих мистических сомнениях – мистических в том смысле, что у ума нет никаких оснований не верить, а сердце никак не хочет.
Познакомил нас Макс, наш братушка из Питера (который замечателен тем, что сидел на одной парте с Цоем, а при дальнейшем знакомстве оказывается, что просто клёвый чувак). А вообще, если бы не я, он сам, скорее всего, никогда не узнал бы о существовании Олди. Я всегда, когда с чего-то фанатею, ставлю это всем своим друзьям, а то и специально переписываю и дарю, причём как новое евангелие, не меньше. Типа благотворительная библия. Так вот, запись «Комитета» я весной того года привёз Максу в Питер, а в конце лета Макс приезжал ко мне в Крым, и мы даже возвращались вдвоём в Москву на только что отремонтированной после дыры в двигателе пятёрке, то есть было время пообщаться и заразить очередным своим кумиром, магнитофон-то в машине был, да и Парфён в Днепре, и Галка в Москве разделяли моё восхищение. А в октябре Макс увидел афишу и сходил на сейшен Олди, посвящённый бёсднику автора-исполнителя. И снял, что получилось, на видео.
А потом случайно увидел Олди в каком-то музыкальном магазине на Ваське, подошёл к нему да и сказал о произведённой записи. Олди вяло удивился.
- Вообще-то я живу тут неподалёку, - продолжил Макс, - так что можно сходить посмотреть, как получилось.
- Вообще-то меня сейчас ожидают на студии, - засомневался Олди. Никто его нигде не ждал.
- И курнуть есть...
- Да? – Олди заинтересовался. А когда чуть позже узнал, что и с герычем Макс имеет свои взаимоотношения... Да и вписаться всегда легко, да и вообще нормальный свой человек (человечек, как говорят в системе).
В общем, сперва они вместе поторчали, а на тот период, как стали собираться в Москву, как раз вместе переламывались.
Собственно, в Москву собирался Олди – Вольнов звал его в свой «Не бей копытом» на очередной фест памяти Боба Марли (как мне показалось, в качестве украшения и талисмана). А какие бы ни случались перестройки, таким, как Олди, предложения поступают довольно редко.
А Макса в Москву давно уже звал я, с его камерой, чтоб он заснял «Титаник» и Умку, любые записи которых казались мне бесценными. Умка сокрушалась мне, что ни одна сволочь не записала ни видео, ни аудио сэйшен «Бронетитаника» в ДАСе. А давай Макс вас снимет, пришло мне в голову. На его записи Олди произносит: аудио (показывает на порталы), видео – пауза – Олдио!
- Ну-ну, - без энтузиазма отреагировала Умка, - ещё одна любительская бутлег-запись. Этого-то добра хватает.
А про поездку в Питер ради того, чтоб увидеть Олди, посоветовала – а чё б Олди самому не приехать? Сказала для красного словца, а так и вышло.
Я очень злился, что сейшена проходят, а Макс задерживается – я ведь понятия не имел (да и не хочу иметь), что такое переламываться. Они там даже для этих дел поехали на дачу паханов Макса. И поимели незабываемые совместные переживания.
Наконец Макс у меня. Приехал вместе с Нэт, которую через пару дней отправил обратно в Питер, а сам ещё позависал.
А Олди с Анкой приехали на следующее утро на машине каких-то... вот как назвать таких людей? – что провезли 700 км, конечно, рахмат охуительный, дык как бы друзья, а потом среди ночи высадили в центре Москвы – мол, дальше не по дороге. Я ж теперь сам на машине и знаю – уж до Университетского доехать, не в Люберцы, не в Солнцево, ну в общем, ясно... люди как люди, на машину вот зато заработали. Это я тогда так думал. Когда ещё даже и не предполагал никаким местом, что такое 700 км в одной машине с Олди.
Анка - герла, с которой он последнее время тусовался в Питере, а вообще она москвичка. Сейчас я понимаю, что если бы она ему не подвернулась, вряд ли бы он вообще оказался на этом фесте – Москва-то большая, а поди впишись к кому-нибудь... меня-то он тогда ещё не знал.
Анкин флэт оказался в доме напротив керосинки, студентом которой я был сразу после школы. Хоть Москва и большая.
И вот я попадаю в сказку. Из видимого мира в мир тех, кто не виден. Примерно как к Батхеду в гости едешь. А попадаешь к тому, кто его придумал.
Худенький такой пацанчик, на вешалке висят кальсоны. Впрочем, вальяжный, как Северянин. Мы, кстати, звонили перед выездом, то есть он не совсем случайно изобразил нам, в каком виде мы его как бы случайно застали. Что водки принесли, заебись, но вот из закуски могу предложить только гречку, ничего другого мы тут с Анькой не нашли – и впрямь начинает её варить. А по поводу водки они сразу начинают играть с Максом в странную игру (я-то за рулём) – кто кого уболтает налить, потом и Наташу втягивают. При этом у меня было ощущение, что Олди Максов разводит, а они ведутся, то есть игра именно в это, они-то думают, что не ведутся налить, а на самом деле конкретно ведутся во все эти предлагаемые глупости играть. Он-то стебается, а они на полном серьёзе полагают, что это круто – когда не ты наливаешь, а тебе наливают.
Я, конечно, сразу налил всем и конкретно предложил поставить гречку на балкон, а пузырь в сумку, чтоб добраться туда, где и я смогу выпить.
Что все с удовольствием и сделали. Олди, конечно, пособирался, как красна девица. На выход у него был припасён мешковатый костюмчик, напомнивший мне обложку “No jacket required” Коллинза, в общем, типа Буратино в костюме папы Карло. Позже я слышал, что этот костюм подарили ему «Аттракцыон», и костюмчик реально от Кардена, без бля. Вообще-то он действительно выглядел в нём очень стильно (именно в этом прикиде он в «Светапредставлении» Оленевой), только со стёбом над стильностью, а вообще Олди, как я теперь уже знаю, из любых двух-трёх тряпочек что-нибудь придумает, причём как бы не спецом придумал, а само так вышло.
В комплект к костюму у него были необычайные ботинки, раскраской вроде калош с гамашами (см. «Программу А»).
Когда у меня дома (то есть у Галки) дошло до гитары, вот тут-то меня и пробило – я и с самого начала не очень верил, Олди ли это... Сейчас-то я уже знаю – Олди ли доказывать, что он Олди?
Вы что, хотите, чтоб я вам ещё и гитару настроил? Можете – так сделайте, не по этим делам – так хуля вообще доебались, пообщаемся о том, о чём вы по этим. Или вы хотите, чтоб я за две бутылки водки спел вам и, возможно, ещё и жопу показал?
Я спел сам. На видео я сейчас вижу, что безобразно, но уж как смог и что было делать? На самом деле я ведь верил всё же, что это Олди тут. Анка приколола нас с Галкой – а может, ещё и станцуете, мы и станцевали, а хуля. Сама она при этом танцевать не стала – позже я заметил, как многие, подпадая под влияние Олди, начинают его копировать – мол, и я тоже не хуже, чем ты, могу людей провоцировать, раскручивать. На самом деле это любой дурак может, другое дело – чтоб у людей после этого не осталось ни малейшего ощущения, что их крутили. Почему-то для кого-то на самом деле ничего не жалко, а другим всё же припоминается...
А вообще выпили мы немеряно, чисто водки с пивом, и если бы не видео, я бы вообще не помнил, что там происходило.
Запомнилось, как Олди с порога определился. На кухне у нас было разложено кресло-кровать, на котором спали Максы, и Олди сразу забрался на него и уселся, как принято в литературе выражаться, по-турецки, как Доцент Леонов на киче. Остальные расположились на стульчиках-табереточках, я всяко на полу как ярый индеец. Впрочем, на видео я уже ору, сидя на кровати, а Олди, обняв меня, по возможности подпевает, и если посмотреть эту запись, можно понять мои сомнения – трудно предположить, что этот вот развязный типчик и есть тот самый Олди. Что этому пьяному мужику, грубо горланящему блатную песню, принадлежит магический голос, спевший «Не время любить». Между прочим, позже я узнал, что пьяным Олди на самом деле почему-то никогда не бывает, но очень любит притворяться.
С тех пор он узнал мой телефон. Через полгода я на себе изведал, что звонить в Москве некому, когда у тебя ж/п (жилищные проблемы, как пишут в газетах бесплатных объявлений). Впрочем, как я сейчас уже знаю, и когда тебе просто хочется хоть с кем-нибудь, если не увидеться, так хоть поболтать. Вот поболтать (по телефону в смысле) – ещё есть шанс попасть по настроению, хотя без предлога всё равно неудобно, но повстречаться... даже возлеметро, а уж в гости...
2. Был и я с моим народом
Впервые я прочёл в афише «Комитет охраны тепла»... когда же это, в 87-м или 88-м? Зима была... или весна уже? То мокрый снег, то оледеневший. В общем, «Сырок», проходивший в Измайловском комплексе. Это сейчас уже случается иногда, что бесплатно вписывают, а тогда я покупал билеты (себе и Инке), и без знамения у меня ни шагу – нам пришлось согнать с наших мест Наилю и Ильича, моих приятелей (причём Наиля во всей полноте близости) по питерской общаге (через Наилю полобщаги, наверно, были моими братушками), панков уже тогда с ирокезами, правда, у Наили он всегда сиротливо свисал. Они как истые панки, прорвались бесплатно. Такие вот фесты тогда были – все сидели на местах, на «Юрай хипе» в «Олимпийском» специальные мусора гасили любую попытку встать.
Фест был несколько дней, каждый день групп по пять-шесть, но я мог потратиться лишь на два билета, и я выбрал день с «Гражданской обороной», а «Комитет» тогда так и не увидел.
Тогда мой бюджет состоял из стипы и регулярных переводов от мамы с папой. В 92-93-м я уже торговал по выходным на рынке принтерами, дисководами и деталями[1], и поживал по тем временам нехило. Понакупил всех пластинок, выпущенных SNC и Тропилло, и всех попадавшихся газет и журналов про все эти, ещё совсем недавно подпольные, дела. Кто-нибудь из вас помнит, что такое сороковая, возможно, копия «Рокси», затёртая уже, наверно, не одной сотней читателей?
«Контр’культ’уру» я покупал четыре раза – два раза потерял и один раз подарил («Чужой в стране чужих» Хайнлайна я скупил, в общей сложности, экземпляров 30, а может и 50 – стоила, как пачка сигарет[2], а подарок просто бесценный). И Гурьев рассказал мне про Олди.
В сентябре 96-го Парфён подарил нам с Галкой запись, как потом выяснилось, самую распространённую и единственную студийную, в Останкино, с Герой Моралесом на 12-струнке, названия у неё бывают разные, например, «Король понта», а на Парфёновской кассете просто было написано «КОТ», шариковой ручкой.
Мы зафанатели ещё в Днепре. Если интересно, прочитайте об этом в Приложениях – это я, бывает, иногда записываю, как могу, свои последние приключения. Не беспристрастные, но свидетельства.
Рассказ о том, как нас с Галкой загребли мусора в Днепре (как сейчас принято выражаться, приняли) свидетельствует о моём общении с народом, в смысле пиплом, в смысле не с теми, кто создаёт рок-культуру, а с теми, кто просто живёт ею, создаваемой гуру и отцами родными.
У Умки есть замечательная песня «Я была с моим народом». Здорово, кстати, звучит – с моим народом. Королева и её народ – так ведь получается. Не то что вы, суки жирные и пидоры тухлые, в своих Союзах по наебалову, страшно от народа далёких. Я умнее и талантливее всех вас, но не хочу никого наёбывать, и отдаю весь свой талант народу бесплатно, в подземном переходе и тамбуре электрички – вот куда вы нас загнали. И на хуй не нужны мне ваши брюлики, а на хлеб если и не заработаю, так подадут. Вы же и подадите, не с народа же хапать.
В общем, это сейчас я уже познакомился с Умкой той же, правда с ней так и не подружились, как ни старались... это ничего - кое с кем я таки сблизился и всяко получается, что через неё.
В ту осень, перед знакомством с Олди, я регулярно извозил её на починенной пятёре – потому что мне очень хотелось пообщаться наконец не с народом, а хоть с кем-нибудь из тех, на кого этот народ молится. И я делал вид, что общаюсь как с простым человеком – ну, всегда же интересуются, а что ты любишь, а что не любишь, - хотя на самом деле брал интервью. В частности, я спросил – а что ты думаешь об Олди?
- Ну, я очень уважаю всё, что он делает... – изобразила задумчивость Умка, - но как с человеком с ним... знаешь, так трудно со всеми этими джанки...
Так вот, когда мы с Галкой впервые услышали в Днепре Олди, Мильён уже познакомил меня с Севой, но сблизиться я ещё не успел, а до этого всю жизнь общался только с народом. Ну, там, напился один раз молочка с клавишником «Звуков Му» в Алуште. А в Питере с Федей Трезвяковым общался, впечатление на него, не сомневаюсь, произвёл, но подружиться тоже так и не получилось. Общались мы потому, что в общаге Коровьев таскал его в мою комнату, наилучшим образом приспособленную для прухи и оттяга, а потом потому, что Коровьев таскал меня в Пауково, чтоб показать вписки, приспособленные ещё более.
Нет, Умочка, это я был с народом, а тебе так и не довелось, чисто по происхождению. Даже пить, как народ, ты так и не смогла научиться.
Про Ахматову, цитируемую кандидатом филологических наук Умкой, и говорить нечего – это она-то с народом? Чё смеяться, как говорит москвичка Инка.
Тогда в Днепре я как раз начинал учиться. До этого только пыхал по возможности регулярно, а бухал лишь по торжественным случаям. Поскольку пыхнул – ну и чё, пропёрся, помолился, через час (полтора, два) как будто ничего и не было. А бухнул хоть дэцел – уже всё. Сразу нездоровая тяга – или уж продолжать до полного озверения, или переламываться, но тогда уже день испорчен. И только в Днепре тогда я впервые врубился, что такое пиво с утра и весь день как с горки катишься.
И вот тут-то и попалась нам кассетка с Олди. Мы в незнакомом городе в чужой квартире. Бухаем уже неизвестно который день подряд, то есть сразу забухали, потом залетели в мусарню, потом забухали ещё яростней, и вот ночь, и мы вдвоём после всех злоключений, и есть что выпить, хоть уже и не пьянит, а просто поддерживает огонь, и всё это под совершенно новые, никогда не слышанные звуки, и ясно, что очередное просветление, хоть и неясно, с чего – неужели от этих звуков? Этот печатающий ритм, этот замогильный голос.
Всю осень потом мы пытались разобраться. Всем гостям ставили. А что за гости были тогда? Мишельки да Инка. С Инкой мы продолжали поёбываться по настроению, она всё ещё (и долго после того) полагала, что она моя жена, а Галка – моя блажь, которую она позволяет и даже приветствует. Галка достаточно долго терпела это её заблуждение. А Мишельки приходили к нам потому, что им ходить больше не к кому, а нам принимать больше было некого. Ещё мы дружили с Игорем, но он приезжал очень редко, а Мильон ещё реже.
Зимой я увидел афишу. Оказалось (см. Приложения), что по случаю бёсдника Боба Марли в «Не бей копытом» будет фест, и там будет «Комитет»! А также «Титаник», перед Севой и Борей из которого я уже как только не плясал. У них тогда параллельно «Титанику» (возможно, для того, чтоб показать Оле свою от неё независимость?) была группа «Джа из лампы», в которой тусовался и иногда дудел на флейте мой одноклассник Мильён, а вообще-то группа держалась на энтузиазме двух друганов и авторов (нормальных, кстати, авторов, но вот как-то без харизмы и без веры в себя), один из которых сейчас поживает в Италии, позабыв про все музыкальные амбиции, а другой зарабатывает себе на жизнь на студии, первым купленной и благодушно оставленной. Умку, кстати, пишет, «Титаник» тот же... Олежка, ну как бы назвать его, чтоб отличить от всех прочих Олегов – Барракуда? Тексты мои так и не смог переварить, но на всех редких участьях «Джа из лампы» в сэйшенах мы с Галочкой были дорогими гостями. Поскольку я всегда был единственным неистово пляшущим фанатом, наверно, других я просто вытеснял, даже Галка пугалась – так безудержно я отдавал всё, что умел. В «Эрмитаже» (как же этот клуб назывался? но мажорный такой был, прилизанный, как гарсон) даже стойку с микрофоном им уронил... Джимми Хендрикс и покруче устраивал, или там “Who”... в общем, как умел. Старался поддержать.
Галке во время феста почему-то необходимо было быть в Коломне, по звёздам, возможно. И я взял с собой Инку и Мишелек. И грустно всё так было, снег валил хлопьями, и денег почему-то ни у кого не было. У меня-то понятно – я тогда работал дворником, убирал три участка, но всё равно этого едва хватало, на газетах до этого и на извозе позже я нарубал не в пример больше, а как раз тогда у нас с Галкой был Сезон Смирения, пили только на сэйшенах и травушка не каждый день водилась. У Мишелек уж не помню, ну так они же и есть народ – я вот так общаюсь: если уж народ, так настоящий и истинный. А вот у Инки – странно... вроде давно уж отпустил на вольные хлеба? Такой там Морковка реальный, и почему-то так мучает мою бедную Инночку – накормить напоить это всегда, хоть в ресторане за штуку 200 баксов ($1200) за проведённый вечер (она нам с Галкой небрежно хвалилась: столики в этом ресторане стоят на толстом стекле, под которым плавают рыбы), хоть даже за границей (один рассказ о том, как они на арендованной тачке преодолевали заснеженные перевалы в Альпах по дороге из Франции в Португалию, чего стоит), но м/п твои, равно как и ж/п – это уж извини, сам, знаешь ли, последний хуй без соли, лишь бы накопить на то, чего я достоин всяко, а уж как ты, ещё посмотрим. Инка всё вызывает нас с Галкой на диспуты на тему, что бывают богатые совсем не гавнистые, а мы и не спорим, вопрос лишь в том, является ли Морква примером такового. А впрочем – он действительно романтик на фоне своего торгашеского сословия. А как относится лично к Инке – такова уж её карма.
Было поздно, метро уже должно было вот-вот закрыться, и я никак не успевал проводить её до её (то есть родаков её) дома, поэтому мы поехали ко мне и очень грустно поебались. Впрочем, это я для красоты так написал, а на самом деле, кажется, даже и не поебались. Пять тысяч мы дали Мишелькам на пузырь пива, и, кажется, ещё на два пузыря у нас оставалось.
А утром она как-то рано по делам свалила (знаете, как бывает?), а я потом проснулся, совершил весь свой утренний обряд – зарядка, пока варится яйцо и закипает чай, потом яйцо, а чай уже на унитазе с сигаретой, по ходу музычка – и вот тут меня вдруг пробило на слёзы... какие там слёзы – сдерживаемые (почему-то, ради кого?) рыдания!
Это была песня «Новая сказка», в том, останкинском варианте. И зарыдал я, когда началось соло Геры. И никак не мог остановиться, (а если вспомнить честно, параллельно я внутри просто угорал, хохоча глядя на эту картинку – небритый заспанный волосатый на унитазе с сигаретой и кружкой чая, отчаянно рыдает, вот это клип!).
И через полгода после этого, в августе описываемого сейчас года, Парфён дарит мне кассету, сборник зальников, на которой Олди поёт не два куплета этой песни, а четыре. И одна из строчек новых четверостиший – «ты закрываешься в дабл – не плачь».
Ох вот это ни хуя себе – так, наверно, я подумал, прослушав очередную кассету, подаренную Парфёном.
3. Участковый.
Ко всем своим новым знакомствам я относился исключительно выжидательно. С Севой я познакомился ради того, чтобы в перспективе познакомиться с Олей, но со временем увидел, насколько он и сам по себе интересен. Олю мне даже удалось заманить летом в Крым, но ничего из этого не вышло. А жизнь продолжалась. Ради того, чтобы свозить Олю в Крым, я уговорил Галку потратить декретные деньги (декрет для дворника, то есть для трёх как бы дворников – мы убирали три участка) на машину, ржавую, но очень бойкую пятёрку (1300 бачков, до дефолта, сейчас такая стоила бы 500), и в очередную после Крыма зимовку превратился из дворника в извозчика – учился ездить.
Я как бы всем объявил – я всегда счастлив вас видеть, и если для этого нужен предлог, я – водитель Кобылы без страха и упрёка.
Несколько раз мне таки удалось втюхать свои услуги Оле, всё так же безрезультатно.
Сева прямо вслед за мною купил старую, то есть о чём это я, новых ведь не бывает, в общем, на ходу «Победу», которую назвал Анжелой («Машина, как и любой корабль, должна иметь имя» – именно из-за него я и задумался, как же могут звать мою пятёрку, и нарёк её Кобылой), как-то раз он не мог завести её возле блюзового клуба на Варшавском шоссе и позвонил мне, и я честно с полчаса сжигал сцепление – это выражение такое есть, а вообще-то хуйня, то есть действительно завоняло очень сильно и, возможно, именно сцеплением, однако после этого сцепление исправно работало ещё хуй знает сколько тысяч километров, когда я продавал через три года, вся подвеска была разъёбана, а сцепление в порядке, после нескольких поездок в Крым и по Крыму, после изнурительного извоза по Москве. Короче, мой «Жигуль» не смог, разумеется, сдвинуть с места примёрзшую броневиковую «Победу», ещё и, кстати, в горку. Севе пришлось таки голосовать грузовик, но я со своей стороны – просто выложился и даже не обмолвился: «Да не ебанулся ли ты, братела?».
Умка лучше всех расчухала, насколько мне в кайф просто пообщаться, и что это не мне она должна за извоз, а наоборот, сам я не знаю, чем бы ещё расплатиться. Сперва она использовала меня так же прагматично, как Оля – на сейшен и с оного святое дело. Потом и – просто по делам, договориться о сейшене, пятое-десятое. А однажды вообще обратилась ко мне запросто – Фил, мне тут подарили 250 тысяч (им с Олей тогда ежемесячно платили типа стипу компьютерщики сослуживцы Питона, скидывались по его призыву), вроде чтобы я пластинку выпустила, а она и так выпускается, а у меня нет никаких на зиму ботиночек... в общем, как вспомню – аж плакать хочется. Как мы важно выбирали с ней, прям как заботливый муж и слепо верящая ему жена. А уж как она радовалась, когда мы всё же купили ей колёсики (за её же, кстати, денежки) – вот всё прям за это ей всегда прощу, до чего бы она ни докатилась. Так радоваться, как она, могут только такие, как я, как мы то есть, я-то ещё неизвестно, умею ли.
После успешного шопинга она сообщила мне, что ей абсолютно нехуй делать до самого вечера и – чем я там занимаюсь, извозом? – она была бы рада покататься со мной, на народ пресловутый позырить. А я чё-то протупил, не смог поддержать игру – погнал, что, мол, то – зарабатывание, а ты – единственное на настоящий момент святое... хоть бы хата какая была, куда её не в кипиш дело заманить, а так... отвёз таки я её в оконцовке на флэт, где её хмуро дожидался свежий мальчик Боря из Севастика. Она таки дала мне шанс стать чуточку поближе, но я позорно не смог его использовать. И больше шансов она мне уже не давала.[3]
Олди сразу врубился, как с этим мудаком можно общаться и ещё и пользу из этого извлекать.
- Нет такой группы «Комитет охраны тепла», - втолковывал он мне, - есть просто движение. Хочешь – ты тоже будешь «Комитет»? Всё – ты «Комитет»!
- Таких, как мы с тобою, - ещё говаривал он мне, - только двое – ты да я.
Была, впрочем, у него и другая присказка, в случаях, когда он знакомил меня с кем-то, кого я воспринимал как корифея, Жабу, например:
- Фил, ну он же такой же точно, как все наши, как ты.
А перед тем, как представить мне напротив не корифея, но, по его мнению, достойного:
- Ну, понимаешь, он для меня... ну как ты примерно! – причём подчёркнуто имея в виду, что «как ты» - не в смысле «мало ли таких», а в смысле законченного эталона редкостной близости, типа в разведку вместе ползали.
А Галке он звонил обычно так:
- Здравствуйте, это ваш участковый. Я интересуюсь, Владимир Иванович, который у вас проживает, зарегистрирован? Похоже, нам необходимо с вами встретиться...
Парфён потом так и называл его обычно: ну как там участковый?
А узнав, что я работаю, как обычно, говорил Галке:
- Ну он у тебя вообще военный. Ты береги его, таких пацанов мало... да если прикинуть – вообще больше таких нет. Последний остался, могикан хуев.
Когда она как-то раз жаловалась ему, как я хмурым утром бурчал, что вы тут всё прётесь, а мне опять целый день одна работа, он успокаивал её:
- Ну ничего, не волнуйся. С инвалидами надо поосторожней. Сама ж видишь – военный.
Как удачно выразилась Галочка, «пятый или мент».
Вот что он довёл до моего сведения. «Комитета» не то что давно нет как группы, а вообще стабильного состава не было даже в не такой уж продолжительный период активных гастролей, особенно басисты... вот Спичкин этот, ну блядь, ну пиздец, я сам, прикинь, САМ должен был показывать ему, как играть «Идем дас зайн».
Впрочем, Спичкин... да, кажется, он был ударником... просто помню, что тоже достал Олди, не помню только, чем именно, но что-то связанное с его визитами на Анкин флэт, то ли слишком частыми, то ли к тому же ещё и слишком затянутыми?
Вольнов, зазывая Олди, свадебного растамана, на фест Боба Марли, нашёл ему загодя басиста и ударника. Олди сразу дал им послушать свою новую кассету. Спичкин, читая текст на вкладыше, восхищался:
- Я иду степенно по каналу, шаровары, пениска – и всё. Пениска! ха-ха-ха, - а я недоумевал: чё, никогда не слышал «Комитета» что ли? вот это аккомпаниаторы. Хотя сам не слышал бы эту песню, если бы не Парфён, не говоря уж о том, что и сам без напечатанного текста не разбирал такого нюанса – пениска.
Вот к ним-то на репетиционную точку и пришлось мне его возить. Для начала он всегда спрашивал у них, припасли ли чернильца (так он называл портвейн чаще всего, и любое бухло при случае) – о-ох... ну хорошо тогда. И пацаны, давайте сразу приколотим, а то вон Филу ещё работать, а закирять западло, так что давайте, пацаны, по-растамански чисто, как отец учил (имеется в виду, конечно, Марли).
После чего я часа два занимался извозом, чтоб время зря не пропадало, после чего отвозил его домой, после чего опять развозил народ. Система всегда у меня была такая – еду себе, с музона кайфую, остановился, подвёз в любое место, и опять еду как бы домой (или к Олди, или к Гавриле), и так до тех пор, пока на самом деле не приедешь в назначенную точку. Поскольку я сразу понял – как только выезжаешь на целенаправленный извоз, сразу всё получается вопреки ожиданиям, и чем больше ожиданий, тем более вопреки, неотвратимый закон. А если ещё и последний бензин и нет денег – тогда вообще... И совсем другое дело, когда по ходу. А для хода самые лучшие предлоги – помочь тем, с кого я фанатею, Умке, Олди, Севе, позже Вовке Блюзмену, «Яге», ещё позже... об этом пока рано. Это я так оправдываюсь перед Джа – мол, не просто купустку рублю вместо того, чтоб стихи писать, а лишь по ходу служения (посильного, прости) нашему общему делу, кто бы из наших его ни ретранслировал.
Когда работаешь (зарабатываешь в смысле на насущный, а не прикалываешься - когда прикалываешься, всяко), время летит незаметно. Макс пробыл недолго, снял на VHS Олю и Умку в «Перекрёстке» и Умку с проблеском Оли в «Крейсере», и свалил. А январь всё продолжался, а вспомнить, кроме репетиций... разве что эпизод, когда я, уж не помню, в связи с чем, оказался у Олди на Анкином флэту, когда там был неизбывный Спичкин, а потом прибыли и виновники торжества – Жаба в компании с некоим мелким, но сразу видно, что небедным кавказцем (чи то азиатом?), в сопровождении жены последнего, тёлки подчёркнуто красивой, однако, ясно с двух фраз, дурой редчайшей (или изображавшей такую ради мужа? я ж не знаю...).
О Жабе я уже знал из всё той же «Контркультуры», вызубренной мною наизусть. Какая-то там «Лолита», то есть хоть и панкуют, а с классикой знакомы (интересно, кстати, что же имели в виду, нарекая дочку, родители одноимённой деятельницы попсни – тоже ведь, небось, не сами придумали такое имя, а вычитали?). Исключительно из-за «Контркультуры» я купил кассету, на которой «Лолита» аккомпанируют Нику Рокенролу. Получил впечатление, как от «Секс Пистолс» – направление движения самое что ни на есть верное, но слушать лично мне почему-то совсем не хочется. Хотя я всё равно слушал – а вдруг наконец дойдёт? Слушал не раз, и на всех ближних проверял, но в итоге запомнился только один момент – когда Ник орёт «Исус Христос – полнейший абсурд!», после чего зачитывает зачем-то «Отче наш».
Сюжет был такой: Жаба заслуженный, а Сайгид (был у меня такой приятель в Питере[4]) способный поддержать материально, при них надувная красивая русская кукла, и приехали они отдать должное мощам. Между ними сразу началась игра (уж не знаю, кто именно инициировал), свидетелем которой я был в эпизоде с Максом и Нэт – сидят себе на диване, ну кто же встанет и приколотит, а гашик, между прочим, привезённый ими – марочный и коллекционный. Изображают воров на хате, даже сидят, как на наре. Опять же я первым заебался это наблюдать, встал да и сделал, а покурив, пошёл на свал (пора в забой – Олди почему-то сравнивал мой извоз с шахтёрами), и тут Спичкин прихватил меня в прихожей и стал втулять типа:
- Фил, а я и не знал, что ты тоже шаман, - и на мои недоумённые по ходу одевания вопросы отвечал, что сам же ты всё знаешь, хуля мозги-то ебёшь. Он, в отличие от меня, ещё и выпил, но мне всё равно очень лестно было слышать:
- Да ладно, слушай, ты же такой же шаман, как и мы...
О как. Оказывается, я шаман, и они, оказывается, тоже, но самое волнующее – что я, как они. Шаманы эти самые. Наконец-то признали, редиски[5].
А вообще, посмотрев на Олдиных приятелей, я понял, чем ему понравился Макс. Дружба дружбой, когда-то, в достославные времена, а сейчас каждый кем-то стал, воображая, небось, себя особенным, возможно – шаманом, и так уж эту свою особость оберегает, так взвешивает слова и поступки, ведь теперь всё серьёзно... Да и вообще – у каждого уже своё. Пообщается он с тобой, сколько положено – и обратно, в свою крепость. С разными положено по-разному, с кем-то даже и утром ещё можно опохмелиться, но потом всё равно настанет время по норам. И нет, не колдовство это, а просто законы человеческих мафий, неписаные, а потому как бы тайные. И даже если и назвать это магией, то, как принято выражаться, чёрной – потому что по выгоде, а не по любви. А вот с Максом можно оттягиваться как с братом – расслабленно по времени и вообще по всему, не стесняясь, в общем, и ничего не изображая.
На бёсдник Марли должен был подтянуться Парфён.
4. Сверхсрочные дивизионы анархистов.
Утро, когда прибыл Парфён, было следующим после одного из самых чудесных и желаемых в моей жизни.
Ещё в «Перекрёстке» ко мне ни с того ни с сего подошла герла и сказала, что мы, кажется, где-то встречались. Герла... нормальная, в этом возрасте они все охуенные...
А познакомились мы, оказывается, в Симеизе, где я был этим летом с Олей – вот они наконец-то дивиденды! А у меня были только что свежеотпечатанные фотки... её там, правда, замечено не было, но всем персонажам она радовалась, в итоге дала телефон.
В эту осень я уже решил двигаться следующим образом: ни с Олей, ни для полной уверенности с Умкой ну просто ни хуя и никак, с помощью стихов, но стихи ли это, может, лучше всё же с помощью хуя? И у первой же девочки, к которой мы с Умкой по ходу заезжали, я взял телефон, потом несколько раз по часу по оному пиздел, стараясь нащупать, потом встретились всё же... с самого начала не очень-то красиво, я не к её подъезду подъехал, а ждал в машине возле метро, ко мне ближайшего, а закончил я вообще так, что встречаться снова мне самому было неудобно – утро, бодун наглухо, выходим из подъезда, она идёт к моей Кобыле, а я говорю: ну Джа с тобой, не видишь разве, в каком я состоянии? ну не Шварц же я... Кошечка, лапочка, ты такая чудесная, но пойми и меня, давай я тебя до метро провожу?
И проводил вроде честь по чести, и пива возле метро испили (вообще-то не уверен, что она в её возрасте просекает такую кайфушку, я бы в 19 не просёк, это точно), но остался всё же какой-то осадок, после которого я как благородный дон... да даже если бы дал я ей на тачку – разве красивее получилось бы? так хоть проверка, товарищ она боевой или нет...
Теперь я решил воспользоваться очередным телефоном – и о удача! Как раз сегодня она с подружками собирается оттопыриться (словечко из более позднего фильма, до фильма я ни от кого не слышал ни разу, так же как «отстой» до переводных Бивиса и Батхеда, в реальности она выразилась иначе), а мужиков недобор, не составлю ли я компанию?
Ну наконец-то Джа меня услышал.
Причёска у неё была, как у героини «Укола зонтиком» (всё под ту же Мерилин), но нос и губы, если потом приглядеться – вот оно, оказывается, в чём разница: родной наш русский Петрушка. Хотя не ебёт, когда потрогаешь фигурку – вот оно, самое волшебное-то, безупречные линии и идеальные формы.
В общем, я позвонил. Потом приехал, аж в Медведково. Выяснилось, что она живёт с мужем, а остальные вот-вот подтянутся. Ну хуля, пока она принимала душ, попиздел я и с мужем, раз уж попал в такое место, где прутся с таких обобщений – жена, муж... Поскольку слушать его мне заведомо было лень, я въехал в сопровождавшую фонограмму, потом оказалось, что это Силя, а я прихуел, ещё не подозревая, кто же это.
И уж и выпили они (я-то, пока не дома, трезвый водитель), и закусили мы жарившейся в духовке курицей (ох и не до неё же мне было), всё чего-то дожидались. Оказалось – Ксюши. Ксении Дичь, суперзвезды андеграунда, которой отдаёт должное даже Умка.
Я вообще-то, хоть и на полных трезвяках, напрочь не отдавал себе отчёта, что они имеют в виду. Вы чё обещали – будем переться? Ну и когда же наконец? Сидим себе философствуем на кухне, пока Настя моется, потом они достают из духовки какую-то курицу – охуенно, но разве мы с вами представлены друг другу?
Да хуй с ним (с нами то есть), прожую уж как-нибудь. Интересно ведь, за кого вы меня принимаете, и надо же дождаться ту, с которой вы хотите меня свести.
По ходу выяснилось очередное знамение – Настя обратилась к своему худенькому очкастому мужу «Доброволец», и я встрепенулся: как-как?
Оказалось, что да, это тот самый Доброволец и есть.
Когда я впервые посетил Мангуп, по возрасту уже не мальчик, но по мировоззрению более чем... так вот, первым нас там встретил Ринго, а впоследствии, когда мы скорефанились со Славянкой и стали жить в её запасной палатке, мы не раз встречали вторжение свиты Ринго,среди которой был и худенький очкастый мальчик в шинели, которого все называли Добровольцем.
Нужно было видеть восторг Насти, когда я вдруг признал: что-что, Доброволец?
Она, оказывается, такое видела уже не раз, и каждый раз всё больше кайфует с этого момента, когда новый знакомый вдруг признаёт – что-что, так ты тот самый что ли Доброволец и есть?!
Ну как мог я не вспомнить это имя, навеки связанное с тем, что определило мою судьбу?
Хотя потом попиздели – нухуля, пора мне уж домой. Не очень, конечно, похоже на сэйшен, который ты обещала, ну да хуй с ним, хоть с Добровольцем познакомился – и то неплохо.
И вот, когда я уже сижу в моей Кобыле и грею её, бедную – тогда-то вдруг является Настя и сообщает, что та, кого мы ждали, плюс Наташа, сестра Добровольца, пришли домой, ну и как ты, поехали к тебе?
Да уж понятно, что мы только этого и ждал, сам не знаю чего, но глянем.
Так спешил, что на повороте с Широкой (от Медведкова-то) на Лескова повернул, вопреки знаку, и поехал по полосе только для общественного транспорта, не стал объезжать через перекрёсток с Алтуфьевским. И как раз здесь вдруг спустило колесо (знамение, как ни крути – явление бытовое, но нечастое, как лунное затмение). Поменял и проехал-таки спокойно опасный участок. А потом уже на Белорусской очередное знамение – все сидят, я вышел закупиться, никому и в голову не пришло мне помогать, прямо у двери машины я уронил одну бутылку портвейна из восьми, впрочем, нисколько не смутился, а вернулся и купил ещё одну, типа всё по плану.
По плану Доброволец, вмазав и попиздев, сразу рубанько в комнате под видео, а мы с Настей, зайдя туда его проведать, сразу стали безумно целоваться, однако, уважая его, тормознулись на будущее, Настя осталась с ним, а я вернулся к девчонкам, одну из которых мы так трепетно целый вечер ждали. Знаменитая (я-то слышал впервые, но потом не мог не заинтересоваться, и узнал, что да, даже трепетать стал, свиданья назначая) Ксения Дичь, она запомнилась мне прежде всего тем, что сразу сказала компаньонке Наташе:
- Так ты что, так и не знаешь, что такое хуй и как его сосут? Фил, ну что ты смотришь-то? Снимай штаны, чего ждёшь-то?
Да уж, хотя и случилось таки со мною такое, единожды в жизни, я всё равно чувствую, что такое случается только во снах... грёзах, сказках... И если адвокаты Дичи потребуют сатисфакции, я почти честно скажу, что мне это только приснилось. А хотелось бы, конечно, чтоб только так и бывало.
Доводя всю эту компанию до кондиции, я и сам был уже на грани потери осознания, но кое-что всё же помню – как необычайно закидывала руки Ксюша, они почему-то сгибались у неё в локтях «коленками назад»... больше и запомнить было нечего, чулок на ней на сей раз не было, хоть позже она и говаривала, что не признаёт никаких колготок... В общем, на каком бы автопилоте я в ту ночь ни был, этот проблеск - её закинутые руки - не забуду до смерти... а из-за того, что она сулила мне чулки, я продолжал страстно желать её снова и снова... Из-за того, что был в жопу пьяным, никак не мог кончить... смутно и без уверенности припоминается, что так и не кончил... и уж совсем не припоминаю, когда и куда и почему испарилась Наташа... что-то закомплексовала она – так яростно Дичь на меня набросилась. Про Наташу даже и забыв.
А утром меня вот что ещё сразило – действительно, такого больше не случалось со мною ни разу, а лет мне много и тусуюсь я уже давно. Записка мне лежала на сверкающем чистотой столике, и кроме него всё прочее так же было подметено и отскоблено. Девушки, милые, свидетельствую вам – если вы оденете чулки с поясом ради своего суженого (или любого гандона штопанного), вы гарантированно затмите всех прочих, но на... материальном что ли?.. короче, реально ощутимом уровне. А вот на ином плане... возможно, тут уже каждому своё, но лично вот меня удивило вот именно такое – поутру никакой блевотины по углам, а наоборот...
Знали бы вы, что остаётся, как правило, после Славика Индейца – просто на удивление даже. Ну да сами знаете, если тусовались.
Впрочем, потом Ксюша заявила мне:
- Ну, Фил, ты особо-то на мне не зарубайся. Я свободная женщина, - не помню дословно, но абсолютно точно «не зарубайся на мне», и я послушно так и стал делать, звонил уже только Насте.
А на мою идею, а не выйти ли ей с Олди на сцену, она сказала:
- Это то же самое, как если бы ты Оле предложил подпеть Олди.
И я так и не смог просечь, что это за понятия у этих музыкантов – кто кому может подыграть, а кому западло. Мне-то кажется – братушки, делаем общее дело, а у них – у каждого свой own personal Джа.
На другой день приехал Парфён, но вот ещё о чём я вспомнил, что случилось ещё до него – как я поссорился с Олей. Прям знать она меня после этого с полгода не хотела.
И всё из-за Олди.
5. Дефочка, возьми.
Я никак не мог понять, о чём можно по несколько раз в день по часу беседовать по предоставленному мною телефону Гаврилы с Олей. Например, вот они о чём говорили:
- Поспрашивал я её про магию чисел – ни хуя она не знает! Ну хуля пиздеть, если даже не знаешь, чё это вообще такое? На хуя обманывать-то? Все ж слушают её кассету – думают, что она действительно знает. А она 69 знает, а шестёрку от девятки отличить не может.
Олди сразу стал иронизировать над моим перед Олей преклонением. Он ничего не имел против преклонения как такового, даже наоборот приводил мне в пример, как разочаровался в одном из своих басистов, Стэне, который заочно восхищался Янкой, а когда они ехали куда-то вместе выступать, познакомился и обломился.
- Она, говорит, страшная и на женщину не похожая. А я ему говорю – значит ни хуя ты вообще в женщинах не понимаешь. Кроме сисек-писек, хорошо хоть в это врубаешься. А вот Янкину красоту увидеть не можешь. И так потом и вышло – не смог он позитивные вибрации играть.
Олину красоту Олди совсем не отрицал, но над моим к ней отношением очень любил подшутить.
- Посмотри на свои ногти, Фил, - сказал он мне после того, как я полдня ремонтировал машину, а теперь сидел с ним за столом, кое-как оттерев руки щёткой с порошком. – Оля просто не сможет обратить внимание на человека с такими ногтями.
Ему вообще сразу понравилось насмехаться надо мною, например, называть меня Володей, причём с совершенно особой интонацией. Другие-то, кто называет меня Володей, просто не могут иначе потому, что такие кретины, но Олди целенаправленно стебал моё слабое звено.
А над Олей он нисколько не насмехался, а просто как бы искренне сожалел, что такая талантливая девушка – и так глупа, просто порой дура дурой. Называл он её в разговорах со мною исключительно Барабашкина, я тогда думал, что это каламбур типа «калабашек», а потом узнал, что это реальная фамилия герлы, бывшей когда-то как бы директором «Комитета», тоже Оли. Это для Оли один на свете Индеец и один Олди, а у него этих Оль – даже и не упомнить, сколько в Бразилии Пэдро.
Я тогда регулярно заезжал к Гавриле, якобы по каким-то делам, а на самом деле – чтоб лишний раз увидеть (и обомлеть) недостижимую Олю. В один из таких заездов она передала мне вот лично прям для Олди в дар свою кассету, описанную мною в предыдущем романе, посвященном Ей и ей в частности.
Буквально на следующий день после вручения, Олди садится в Кобылу и предлагает послушать Барабашкину. Я очень удивляюсь – до сих пор он на дух не выносил, когда я пытался поставить Олю.
Ставлю и только минут через десять врубаюсь, что что-то не то. Играет что-то латиноамериканское, музычка интересная (потом оказалось, что «Осибиса»), но к «Титанику» отношения никакого не имеет. Щёлк – да нет, блядь, на кассете таки напечатано, что, мол, «Девочка скерцо». Только через пару дней я вдруг заметил, что под обложку вставлена аккуратная бумажка, на которой тщательно выписаны названия каких-то песен аж даже с длительностью, в общем, как я понял, Олди менее чем за сутки умудрился зазвать кого-то с кассетами в гости и применить Анкин двухкассетник, а также свою каллиграфию.
Я потом эту кассету как хуйню полную подарил Вождю из Феодосии, ему, разумеется, понравилось – музыкант же, не то что я.
Ещё Олди тогда же переписал кассету совершенно волшебную, но до сих пор не знаю, как называется. Как-то раз я предложил Галке проветриться – позаниматься извозом за компанию, как бы я с герлой, но могу подвезти, и все пассажиры тогда изумлялись – а что это такое играет? Теперь каждый раз, как поставлю, вижу, как мы рассекаем тёмное замороженное пространство... в остальное-то время я всех возил под Олю.
Умка опробовала только что открывшийся (и скоро почему-то прикрывшийся) «Крейсер» где-то в начале января, всё это снято Максом и у меня хранится. Оля там сперва со мною рядом под сценой, а потом Умка её на сцену заманила – номер, я понял это только много позже, давно уже у них отработанный.
А в конце где-то января, или даже в начале февраля? в общем, прям перед Бобом Марли, но Парфёна ещё не было, это точно, так вот – в «Крейсере» был «Титаник». И Оля заранее договорилась со мною, что я привезу туда Олди. И осуществить это было не так-то просто – как раз в этот самый вечер Олди должен был пребывать на последней, генеральной как бы, репетиции, уже не на точке Спичкина, а в самом «Не бей копытом». Потом-то я понял, что он сам хотел покончить с этой якобы репетицией поскорее, и сэйшен Оли послужил удачным предлогом.
Едва оказавшись в машине, Олди стал умолять ни на какие сэйшена не ездить, а – неважно, куда, ко мне, к Анке, главное домой. Ну, это, конечно, хуй та тамс, машину-то я веду. Привёз их с Анкой на «Павелецкую», секьюрити посмотрели список – Фил, Олди есть, - подымаемся в зал. Толпа не протолкнуться. Олди сразу затоптался на месте, а я пробился таки к сцене, подозвал Мышу, как ни был оный сосредоточен на бас гитаре, и сообщил ему, что Олди здесь. Вот что, кстати, интересно – когда мы вошли в зал, Оля как раз пела «Дефочку дафай», и меня чрезвычайно покоробило, что вместо «ёбнутый бой» она поёт «стукнутый», ну и так далее, перековеркала зачем-то всю песню. «Всем так хреново»... почему не хуёво, как в оригинале?
Я почему-то ожидал, что Оля попросила привезти Олди неспроста (и я конкретно выложился, чтобы это осуществить), что она сейчас скажет в микрофон: «Пипл, в нам пришёл Олди» или что-нибудь в этом роде, хуй его знает, ну как она обычно Умку выкликает? И вот приколитесь, а? – надо ж было нам явиться именно во время «Дефочки дафай»? Славик Индеец утверждает, что если бы не он, Оля не узнала бы об Олди, а если бы не Олди, не пробило бы её на рэгги. Увы, в рэгги она потом разочаровалась – как Парфён называет себя синим растаманом, Олди с Индейцем оказались чёрными, а она так и не въехала ни в чёрное, ни в зелёное, ни даже в нашу национальную синьку. И вернулась на обочину усреднённого цвета. На гениальность песен это не повлияло вообще никак.
Оля вытанцовывала (когда я потом с восхищением рассказывал об этом Умке, мол, наконец-то, Умка скептически отозвалась: я знаю, как Оля танцует – как Буратино), зал бесновался, человек с тысячу. Когда я сходил поссать, краем уха слышал в дабле, как молодняк, волнуясь, обсуждает – Олди это в таких смешных ботинках или не он?
А Олди я обнаружил бедным, замороченным и задроченным. Не обращая внимания на Анку, он повис у меня на шее и стал шептать: Фил, куда угодно, только увези меня отсюда! Это, блядь, не Джа... это Джа через пизду, через жопу... через на хуй все эти... ну, брат, сам знаешь этих баб. Два притопа, три прихлопа. Позорит мою гитару.[6]
Его даже как бы колотить начало, вроде приступа лихорадки или отравления. Всем своим видом он мучительно показывал, как он нуждается в том, чтоб мама укрыла его одеяльцем, погладила и расцеловала. Что он просто превратится в лужицу, если мы немедленно не выйдем на свежий морозец.
Ко мне мы, конечно, поехали. И приходили в себя по обычной программе – портвейн, трава.
- Наконец хоть один знакомый, кто не ширяется, - говорил мне про меня Олди.
Недавно Оля озвучила со сцены, что «Если Джа хочет» посвящается отнюдь не постылому Индейцу, а заоблачному Олди.
В общем, я круто на неё обиделся, сам даже не знаю, за что, и написал «Старикашку скерцо» (см. Приложения) – старикашкой она называла Олди, показывая недюжинное знание и даже чутьё английского. После чего она знать меня не желала и слышать обо мне не хотела почти ровно год, когда она вдруг ни с того, ни с сего прислала мне письмо в Гурзуф (это моя реликвия, сами понимаете). Мне кажется, она обиделась на мой каламбур «четвёртые петухи, пятые лесбушки», хотя лично мне кажется, что если «петухи» где-то обидно, особенно обиженным, то «лесбушки» – никому ни в коей мере.
Я не очень-то был огорчён разрывом – у меня уже был Олди.
6. Хоть бы водки притащили.
Парфён всегда был у меня одним из самых благодарных зрителей – всегда охуевал там, где я сам бы охуел, будь помоложе, да уж заебался охуевать.
Поезд его прибывал рано утром, но я в общем-то был готов. Он привёз кучу знамений: крымский винчик, мой любимый, в пакетах (на тот период любимый – как память о Днепре – и не крымский вовсе, как я выяснил позже, а херсонский), хохляцкую горилку, днепровскую копчёную рыбу, две аудио и одну видео кассету – аудио «Выход», тот самый, который я слушал у Добровольца в ожидании чудес невозможных и даже хотел попросить переписать, и другую – скучнейший «Сколько-то там тонн» дяди Фёдорова из «Аттракцыона» с Федей Трезвяковым на обратной стороне, а видео Саш Баша и «Калинова моста». Заквасили мы с ним и мирно заснули, а проснувшись ближе к вечеру, поехали в сказку – смотреть на живого Олдио.
Вообще-то я сказал Парфёну так – давай сперва поработаем извозом, ты хоть с Москвы во всех её гранях поохуеваешь, а потом рано или поздно мы окажемся на Университетском. Но жизнь сразу внесла коррективы в мои планы – первые же пассажиры на «Динамо», два мужика, анекдотично командировочных, пожелали очутиться всего лишь на метро «Новослободская», и дали стольник, даже не заикнувшись о сдаче. Деньги тогда были такие – я довёз бы за чирик с гримасой и за 20 с полнейшим удовольствием, а за стольник довёз бы до Быково или Зеленограда.
В общем, дальше мы, минуя всех беспонтово голосующих, устремились на Университетский.
С собой мы взяли только горилку, какую-то там особую, медовую перцовую[7]. По стопарику прокатило на ура, после чего все дружно загрузились в экипаж и поехали туда, где и я смогу приобщиться, в общем, как всегда.
А Галка тогда, уж и не помню, зачем (как и год назад), свалила с Маней в Коломну к бабушке, так что гуляли мы с Олди и Парфёном вплоть до самого феста просто невъебенно.
У Парфёна воспоминания такие – ну пиздец, всё сожрали, выжрали и выкурили, у Фила заначка чисто на бензин, на первые 50 км, на улице буран, метель, ну пиздец, ну конкретно жопа, и тут Фил подрывается, и возвращается часа через четыре-пять с полным сумарём всех примолотов и с возможностью выбежать, прям босиком по снегу, и дозаправиться. Кстати, именно той зимой я впервые и в последний раз обморозил кончики пальцев на ногах – 4 утра, метро «Динамо». Меня тормозят два розовощёких мусора – почему в таком виде? Вот блядь, сука, ни хуя себе, не восемьдесят какой-то там брежневский год, казалось бы, ну в каком виде-то, вы чё, охуели, кунфуист я, самбо, общество «Динамо».
В общем, объяснил им всё бесплатно и добежал до дома с портвейном, но остались таки на кончиках пальцев синие бляшки, которые к лету уже отвалились, и снова всё стало как всегда – охуенно.
«У природы нет плохой погоды, каждая погода благодать», - цитата, подпись: Ной.
«Надо благодарно принимать каждый айсберг», - буддистский совет пассажирам «Титаника».
Разумеется, я позвонил Насте (системное погоняло Пятнышко) – а кому ещё было мне звонить, наоборот, даже удивительно, что именно когда понадобилось, нашлось вдруг к кому обратиться, - и собрал импровизированный клуб любителей «Комитета» вообще и живаго Олди во плоти.
Там оказался такой расклад – телефона два, один Добровольца и Наташи, которая так застремалась, что больше так и не показывалась, и Ксюши, проживающей у них по дружбе на халяву, которая сразу заявила – Олди? пусть он сперва клитор мой полижет, после чего я, может, и выйду на одну с ним сцену. У Добровольца двухкомнатный флэт, одна из комнат которого оккупирована паханами. В Медведково, а у Пятнышко аналогичное положение в Крылатском, только её, отдельную от родаков, комнату занимают её брат и его герла из Нижнего... Тома... пытался я её приголубить, на что она мне жарко прошептала: «Фил, ну я же одинокая и немолодая уже женщина» – ни хуя себе, если она немолодая, то какой же тогда я?
А вот с Парфёном они полюбили друг друга страстно и пылко, невзирая на мужа, ни вообще ни на кого.
Ещё она прославилась тем, как исполняла у нас на кухне а капелла блюзы собственного сочинения. Если Ксюша умела замечательно заламывать руки, то у Томы был другой коронный жест – упираться рукой в бедро, при этом на ней всегда была шаль.
А Настю я пытался раскрутить на групняк, но такого расклада стремался Олди. Как-то ночью делала она мне минет в его присутствии, однако он сделал вид, что как бы спит. Мы лежали на кресле, всегда для него на кухне разложенном, а он притворялся, что спит сидя на стуле. А ещё как-то утром я обнаружил её вместе с Олди в этом самом кресле. В общем он сразу наотрез показал мне, что какая угодно, но только не такая форма близости.
Мне было напрочь похуй, лишь бы Настя, лишь бы вообще кто угодно, чтоб тусоваться, очень уж я не люблю квасить в чисто мужской компании. Я даже могу и не ебаться, но лишь бы хоть какие-нибудь тётушки были, хоть теоретически. Я люблю ими любоваться, а мужиков выслушивать мне скучно настолько, что я и не слушаю никогда, а на девочек косяка давлю, а если поглядеть не на кого, слушаю музычку.
А Анка говорила, что видеть не может пьяного Олди, поэтому приезжала только для того, чтобы забрать его, и тогда несколько дней все мы отдыхали.
Когда я утром после очередной попойки приходил в себя, чтоб снова окунуться в неизбежный извоз, а то и Олди куда-нибудь свозить, и совершал все свои давно отработанные манипуляции – зарядка босиком на заснеженном балконе, отжимание на кулаках, яйцо, чай, сигарета, унитаз, ванна с завершающим холодным душем, - Олди, наблюдая за мной с опаской и даже ужасом, прокомментировал:
- Да уж, - очень задумчиво протянул он, - ты всё же в натуре военный... Не, в хорошем, конечно, в хорошем смысле...
В общем, провели мы январь примерно так – сперва бухали ещё с Максом, потом пару раз с Галкой и Анкой, а в феврале уже и Парфён подтянулся, и Настя с Томой, ещё однажды заезжала землячка Парфёна Кристина, и так ещё кто-то заезжал, и я упорно поил всю эту пиздобратию, и все мы дожидались грядущего феста.
Олди постоянно жёг на кухне духовку, просто заебал, хотя, конечно, в этом есть своё очарование уюта, что-то новогоднее, «мы в домике». Жаловался, что мёрзнет и что тепло нужно охранять.
Бывало, впрочем, что и нас поили. Как-то раз заявился в гости Оззи, крупный парень с индейским хаером. Он записал концерт Олди и выпустил кассету, которую давным-давно успешно распространил, но чисто по понятиям привёз Олди несколько экземпляров. Олди, конечно, сразу отправил его в палатку, и Оззи принёс честь по чести – то ли «Букета Молдавии», то ли вообще «Чинзано»? И там сок, шоколадка, апельсины, как положено, хотя впрочем, принимая во внимание Олдино, как ни крути, авторство – возможно, что и не густо. Он жаловался, что всё не так просто – например, после того, как Бегемот успешно распространил свои кассеты и купил «Вольво» («вульву», поправил Парфён), к нему приехали ребята с автоматами, всех положили на полу и всё остальное по программе. А к нему вот зато пока с автоматами не приезжали, но и предложить ему, уж прости, Олди, нечего.
У «Титаника», со слов Севы, в период, когда предлагали ротации, было хоть и без автоматов, но на фоне. Если ты не пьёшь с ворами, как проговорился Бутсов.
К Жабе заезжали на Горбуху – он нас гашиком взогрел.
А ещё я возил Олди с Анкой (у ней был бёсдник, она Водолей) к старому его кирюхе Нафане («ну он мне, как ты, врубаешься?»). Уж не знаю, чем этот Нафаня занимался раньше, во всяком случае, у него оказалась электрогитара, которую Олди и одолжил, однако сам Нафаня ничего играть не стал. Не знаю, кем он когда-то был, когда познакомился с Олди, но в настоящий момент передо мною был типичный советский преуспевающий компьютерщик... ну как преуспевающий? деньги ж они такое дело – чем их больше, тем больше и не хватает... ну сами знаете, как перед самым дефолтом зажили те, кто пристроился. Квартирка чистенькая и чинная, непременная стенка с хрусталями и книжными корешками, японский ящик, видак, стереосистема, тусуемся не на кухне, а в комнате, низенький, типичный для ищущих интеллигентность в эпоху позднего застоя, столик, кресла, я сразу устроился на полу на паласе – я-то вообще держался несколько особняком, поскольку собирался ехать ночевать домой и даже, возможно, ещё и поизвозить по дороге, так что пить мне было нельзя. Хотя не мог не пригубить чисто для вкуса – сперва настоящее французское «Бургундское» в какой-то особой бутыли, а потом «Камю» в очень красивой коробке. Потом они собрались в палатку за просто водовкой, а я покатил:
- А что у вас тут делать? Свободных герлов нет...
Жене Нафани понравилось, что я назвал её герлой, в смысле не женщиной и не тётей. Она действительно, при всей их с Нафаней цивильности, сохранила юность духа, а потому в главных местах и тела, не хуже Галки. Мы потом несколько раз болтали по телефону, и один раз я сам к ним заехал – чтоб вернуть гитару, и они всё говорили, чтоб я заходил почаще и завсегда запросто. Но я почему-то больше их не видел.
Утром Нафаня пошёл на службу, а Олди выпил его лосьон (или одеколон?) «Олд Спайс». Об этом мне с восхищённым ужасом поведала Анка.
7. Мишата.
Разумеется, он искал герыч.
Анка познакомилась с ним в Питере, когда «Аттракцыон» забирали его из дурки, в которой его как бы лечили от зависимости на деньги Шараповой. Которая, когда Олди уже познакомил нас, а сам уехал снова в Питер, со смешным возмущением рассказывала мне, как отвратительно он там себя вёл, противный – рассказывала она мне это именно так, как это делают героини книжек и фильмов про светскую тусовку середины ХХ-го, изображая страсти виконтов и герцогинь, а сами происходя из, ну сами понимаете, каких слоёв.
А как ещё он мог себя вести? На носу день рожденья, «Аттракцыон» обещают по этому случаю сэйшен, не так уж часто у него в последнее время сэйшена случаются, а Шарапиха со своей заботой, со своими старорежимными представлениями о необходимости докторишек.
Анка приехала к подружке, которая считала себя герлой самого Каркуши, подружкой для тусовок, где тусуются с герлой, а не с женой. У Анки был шанс стать герлой самого Олди (недавно одна герла, посмотрев видео Олдио того периода, приняла его за Каркушу – я бы не сказал, что копия, но сходство действительно есть). До этого она была правильной девочкой из хорошей семьи, но тут вдруг просветление под хвост попало – бросила какую-то там престижную аспирантуру и стала тусоваться.
А Олди заинтересовался тем, что её паханы не последние люди в самом Склифе, да и сама герла вполне модельного вида, молодая, ноги длинные, фэйс, правда, тоже длинноват, но главное – хочет? есть движение? давай попробуем. Под костюмчик Кардена подходит, имидж не ломает, а сказать порой «иди домой, дура», может, где-то и приятно.
Да, представьте себе, случайные пассажиры, если таковые заглянули в моё повествование – вы никогда и не слышали таких имён, но существует целый мир, со своей историей и культурой (вклад в летописи которого пытаюсь сейчас внести и я), и в этом мире эти имена кое-что значат, причём безо всяких объяснений, как и многие другие, мною в моих летописях старательно упоминаемые.
И поверьте, мне-то хочется, чтоб вы узнали об этом мире, а вот обитателям его, вы уж простите, неинтересно ваше мнение абсолютно ни о чём, разве что для прикола. Большинство из них ничего не понимает и не хочет понимать, часто из принципа, но все безошибочно чуют, где позитив, где на худой хоть конец негатив, а где, увы, вообще ни хуя, просто поживание. Ни любви, ни типа ненависти, а такие категории – нравится: да, вы знаете, мне это нравится, а есть вещи, которые я обожаю, а вот Олди, вы извините, но знаете ли, дело всё же вкуса, не правда ли?
Угу... обоняния, блядь.
В общем, я отвлёкся.
Потом Джа послал ему Макса, потом они опять грамотно спрыгнули, как полагается, и вот наставало очередное время «раскалабашиться», как он выражался. Тем более, скоро опять сэйшен, и ему-то похуй, он может и пробросить, но всё же ему почему-то хотелось бы, чтоб возникли условия, при которых он таки выйдет на сцену:
- И тогда я сделаю вам... всем... ну просто изумительно, ну полный шоколад...
Я мог ему помочь. Как ни странно, поскольку я не по этим делам. Даже и знакомых таких нет. То есть знакомые-то есть, но ну его в пизду, как верно отметила Умка, с этими джанки связываться. Даже те, кто торчал когда-то, но давно уже взялся за ум – всё равно общаются, как правило, хуй проссышь. А уж у тех, кто плотно сидит, отношение к окружающим обычно совсем не такое, как у алкашей и планокуров – для них слово «брат» значит примерно то же, что для матёрого зэка.
Да и вообще не принято как-то обращаться с такими вопросами – если ты тоже по этим делам, так должен иметь своих пушаров. Все ужасно боятся, как бы кто-нибудь не принял их за барыгу.
Да и сам я ни для кого и никогда не стал бы становиться посредником в таком неразделяемом мною мероприятии. Но сейчас я должен был быть «Комитетом». Special thanks for Фил Настоящий Индеец... написать это на своей кассете пока что не догадался ни один (одна) из развозимых мною талантов... ну да ладно, придётся воздвигать памятник себе самостоятельно.
У меня был не просто знакомый, а старый товарищ. К которому, впрочем, я бы тоже не стал ни для кого обращаться, если бы не предполагал, что ему самому пообщаться с живым Олди не менее интересно, чем мне или Парфёну.
Мишелька въехал в телеги «Комитета» не сразу. Как, кстати, и Инка, жена моя бывшая – «Чё это за хуйню ты опять приволок», - вот какая была её первая реакция на запись «Комитета». Только после сэйшена в «Не бей копытом» подключилась. То есть по-разному бывает – мы вот с Галкой почему-то с первых аккордов втянулись, но бывает и так, что сразу не торкает, а потом всё же доходит. Потому я и продолжаю знакомить с тем, чем увлечен, всех новых и старых знакомых. Уже с таким опытом разочарований всё продолжаю надеяться – а вдруг зацепит?
Зато когда въехал... никогда не забуду, как они с Элеонорой проводили вечер у нас с Галкой, и пёрлись мы, как когда-то, когда нам по 20 было – дринк и музычка, и Мишелька сидел на полу между моих колонок «Ямаха» и то бил кулаком по полу, то чичи закатывал, то скалился, в общем, улетал по полной программе, особенно тащило его под слова «усталый бродяга, держись» – это ведь про него, про Мишельку, кто ж как не он «бродяга». Усталый, конечно, всяко заебёшься по законам гор не позволять жене работать, чтоб киндер, китчен, кирхен... такой вот бродяга. Это, в смысле, мы с Галочкой потом посмеивались, а вообще всегда приятно видеть, когда кого-то пронимает.
А вообще это сейчас Мишелька стал таким, а в конце 70-х он был одним их тех немногих, кто имел не просто совдеп кассетник, типа «Романтика», для романтики и для порядка, а нехилые по тем временам «Юпитер», «Арктур», усилок не помню какой, «Корветов» и «Бригов» тогда ещё не было, и, непременно, 35АС. И диски были, и бобины соответствующие. Всё было.
А нынче кайфушки уже не те, хотя вроде и стереосистема со стандартным набором и усреднёнными настройками, и CD ну просто какие ни пожелаешь... скучновато.
От Олди Мишелька встрепенулся. Прежние кайфы давно на полке и вдруг – совершенно другой и новый кайф. До этого он был из тех, кто убеждён, что на русском языке не может быть ничего кайфового в принципе. Ну «Машина», ну понятно, но детский же сад, разве нет? Ну «Аквариум», ну да... хм-хм.
На самом деле, на русском языке совсем другой кайф. Джимми Хендрикс и Боб Марли – хуй его знает, где они и кто такие, негры какие-то. У них там, на самом деле, совсем иные проблемы и вообще вся жизнь. Поучиться у них есть, конечно, чему, но кто может спеть нам о нашей именно жизни, а не вообще? Я говорю не о музыке, а об особом жанре – о песне, желательно, авторской.
После лета, когда мы с ним ездили с Олей по Крыму, а потом уже без Оли сидели в Гурзуфе, вернувшись в Москву, Мишелька сразу ломанулся на сэйшен Олди в «Не бей копытом» по накатанной дорожке, а я в это время ремонтировал в Симфике взорвавшийся двигатель. Причём (с его слов) у него после Крыма не было денег, и он уломал контролёршу, объяснил ей, что увидеть Олди ему необходимо – автостоп forever.
Правда, сэйшеном он был очень разочарован. Типа Олди был совсем никакой, под конец вообще дрова полные, ни одну из своих старых песен не спел толком, а только повторял и повторял одни и те же куплеты, иногда вообще вперемешку, а потом спел что-то там новое – вообще блатняк какой-то, короче, он не растаман, он воришка. Это он имел в виду, не запомнив, конечно, «Мишату» и «Говорила мине мама».
«Джа» Мишелька произносит всегда по-кавказски (или по-азиатски) – «Джя».
Олди сказал ему, что «Мишата» – это, на самом деле, про него. А «Говорила мине мама» даже спел небрежно (с моим подвыванием), мы выпивали, и гитара была под рукой.
Но в итоге у них с Мишелькой что-то не заладилось. Обычные торчковские расклады – маловато будет. По крайней мере, мне Олди объяснил так – всяк Мишель скроил (т.е. себе отсыпал), знаю я этих нариков да ещё и нерусских. А Мишелька мне объяснил, что ну вот так вот, столько сейчас дают на такую сумму. Попросил меня человек – я помог, чем мог. Если бы он попросил меня просто подогреть его бесплатно, я бы подогнал по возможности. Но разговор-то какой был – вот бабульки, возьми на них чего-нибудь. Или что – я должен был добавить своих денег и взять ему побольше? После чего он бы решил – ох ты ж, как Мишель может дёшево сделать, значит, пусть теперь всегда так делает.
А я со своей стороны могу сказать, что не знаю, как чёрные дела, но зелёные тогда абсолютно точно в Питере были дешевле, чем в Москве, раза в три – в четыре.
8. Видавшая виды.
Я тогда, кстати, по ходу удивлялся, где вообще Олди нарыл средств для Мишельки. Вольнов авансик подкинул? Совершенно исключено. Во-первых, так не принято, вот кинуть (т.е. не заплатить после сэйшена) – такое бывает. А во-вторых, он наверняка знает Олди... и вовсе не в том смысле, что наркоман (на самом деле, такое понятие есть реально, торчки в смысле, но Олди-то таки не наркоман, а просто любит играть в кого угодно), так вот, независимо от всякой наркомании есть люди, которые ни за что не могут сделать именно то, что обязаны исполнить. Есть люди, которые стараются выполнить обещания (я, например... возможно, дурак), есть – которые сознательно динамят, пробрасывают, кидают, а есть такие, как Олди – они бы и хотели выполнить, всей душой, но натура их неуклонимо сопротивляется любому на неё давлению, и обещания для них – принуждение и насилие. И если они даже и выполнят, то обязательно как-нибудь не так.
Анка тоже, похоже, так и не раскрутила своих паханов ни на какие вспоможения. Во всяком случае, из продуктов у них по-прежнему были только гречка и постное масло, очевидно, припасённые. Приходя с репетиции Олди сразу начинал кричать:
- Я работал! Я устал! А ты так ничего и не приготовила?
- А шахтёрам легко? – подобно Максам, Анка всё время пыталась изображать Олдину манеру разговора.
- Нет, ну ты чё, не понимаешь? Я мужик, я с пахоты вернулся.
- А шахтёрам легко? – с тупым упорством гнула своё Анка.
Сейчас-то мне уже ясно, что Олди развёл Шарапову, кого же ещё?
Он уже давно поговаривал, что знаком с одной литературной дамой.
- Н-да... видавшая виды... – вот как он её охарактеризовал нам с Галкой.
Жила в Америке, до сих пор её гражданка, а здесь проживает с просроченной въездной визой. А там с кем только не общалась, лично знакома с Довлатовым, с Гинзбергом, с Миллером, приходилось встречаться и с Бэрроузом, и с... как же его... «Над пропастью во ржи»... короче, кого хочешь там видела, потому как – журналистка. Бредбери? Да хуй знает, надо спросить.
Я в общем-то верил, почему б и нет? Месяца два ещё верил после первого знакомства, потом засомневался, а вот недавно попался под руку четвёртый том Довлатова, и там на одной фотографии действительно Наташа, я даже удивился.
- Меня вот ещё она знает, - говорил мне Олди, - с тобой надо бы ещё её познакомить.
Однако в день, который он выбрал для знакомства, я оказался занят. Умка позвонила мне – ей нужно на запись куда-то в Люберцы, а она вся такая больная.
Я рассчитывал, что быстренько отвезу её, Олди подождёт у меня дома, даже если приедем к Наташе на часок позже, ничего страшного.
Оказалось, что едет куча народа, ко мне помещаются только Умка с Борей и не помню, кто ещё, кажется Ваня Битл и ещё кто-то, а остальные едут на маршрутке. Маршрутку я потерял на первом же светофоре и так больше и не нашёл. А никто из усевшихся ко мне, оказалось, понятия не имеет, куда нужно ехать, и даже номер маршрутки никто не запомнил. Мы исколесили все Люберцы налево от трассы, а потом (не в тот, увы, вечер) оказалось, что есть маршрутки, которые идут направо, и это уже в общем-то и не Люберцы. Я даже в отделение милиции лично зашёл, но там ничего не знали ни о какой студии записи, а что значит «растаманская», объяснять им не имело смысла.
Недели через две я всё же попал на эту студию – Олди забыл на сейшене гитару, клавишник «Карабасов» увёз её туда, а мне пришлось доставлять её обратно Нафане.
А тогда мы долго стояли возле телефонов-автоматов, пришлось даже пару раз погонять движок, кругом были снега, Умка всё никак не могла никуда дозвониться, мобил тогда ещё не было, да и пэйджеры только у крутых. А я позвонил домой и объяснил Олди ситуацию. Умка, узнав причину моего беспокойства, заинтересовались с долей ревности, что же это за дама такая, якобы литературная. Ну... которая Олди в Египет возила... и ещё куда-то, когда его на границе с герычем тормознули, и ей пришлось на полторы тонны грина раскошелиться.
- Я догадываюсь, о ком ты говоришь, - сказала Умка (тоже, бесспорно, много кого повидавшая), - я с ней, правда, не знакома, но всё же сомневаюсь, что она такая уж литературная.
А меня Умка зачем-то пыталась успокоить тем, что обязательно даст мне сто тысяч[8], как только появятся. На что я отвечал, что если уж она считает нужным полагать, что я тут всё бросаю не ради рокенрола вообще и её в особенности... вообще-то это ведь так, но если она всё же горит желанием меня вознаградить, то я согласен только на такое – три молодых хиппушки, согласных на единовременный наш старый добрый, можно сказать, священный free love, ну и желательно, конечно, не только согласных, но и хоть с какими-то наработками.
Умка стала делать вид, что всерьёз задумалась, даже стала перебирать какие-то имена, как чётки, а я, уже прощаясь у метро «Кузьминки», успокоил её, что как раз именно это я и получил совсем недавно и как раз исключительно благодаря ей. Спиздел для красоты – с двоими ведь на самом деле, а с Настей Пятнышко уже потом.
В общем, с записью у неё в тот вечер так ничего и не получилось. Зато у Олди всё было прекрасно как всегда.
Дома Парфён сказал, что приехал Мишелька и вызвался доставить Олди к Наташе – да легко (позже я узнал, что не на таксо, а просто на метро, главное – с попутчиком, который, если чё, и на плечах донесёт). Я позвонил по оставленному телефону и поехал по названному адресу. Ночь, снег, Москва, фонари, в машине тепло и музыка, на голосующих не обращаю внимания: время бросать лепты на дорогу – я призван. Я, как и все, копошусь, причём по понятиям – типа сам себе зарабатываю и от герлы многого не требую, и не гордый – да уж поподметаю ваши лужи, а теперь приподнялся – повожу ваши туши, вынесу весь бред, который вы гоните по дороге, не такие ещё марафоны в школьные годы в секции самбо бегал. Но иногда вдруг раз – бросаю почтальонскую сумку, достаю блокнот и ручку, и начинает литься что-то, что после придёшь в себя и сам не веришь, и сто раз потом перечитываешь до полной суходрочки и всё никак не можешь заценить.
Так и сейчас – настало наконец время истории, которого я всегда только и ждал, только слабой надеждой на него и жил. У Наташи, кстати говоря, эта вся история уже позади, а моё время – вот и пришло. Олди как-никак, не хуй собачий, и при нём Наташа, якобы Берроуза лицезревшая и с подругой Лимонова знакомая.
Вы не думайте – в том, что я не оплошаю, я нисколько не сомневался.
Я просто старался ничего не ждать, а созерцать, причём не сознательно, а само так получалось – просто ничего другого не оставалось делать.
Они купили и уже употребили красивую и нехилую на вид «Хванчкару» (то есть тачка – глупости, а на дело Мишелька никогда не жалеет), а я водитель Кобылы и поэтому не могу иметь никаких предложений продолжения. И никто ещё ни с кем не знаком, кроме Олди с Наташей и меня с Мишелькой отдельно, и вся связь через меня – тире – Олди.
Обстановка меня не то что сразила – просто напрочь выхлестнула. Комнатка (снимаемая в коммуналке) небольшая, метров 15 или меньше, но вся забрана какими-то материями, по углам прибранные портьеры, на потолке провисающий шёлковый купол (наоборот в смысле, антикупол), а всё остальное пространство стен покрыто плакатами о сэйшенах «Комитета», поверх которых висят довольно удивительные картины Олди и его фотография, правда, черно-белая, зато 2 на полтора метра, с гитарой и с теми самыми чуть не по пояс волосами, которые я видел в «Контр культуре». И всюду какие-то буддийские статуэтки. И какие-то икебаны из веток и листиков.
А сама она в кожаных таких штанах – ну вообще пиздец. Возраст определить совершенно невозможно – от износившейся под полтинник до колдовством сохранившейся под 70. Но в общем где-то так, мы-то с Олди тогда и до сороковника не дожили.
Беседует не то что бы важно, но как бы всегда с подтекстом.
И все (а может и не все, но почти) пальцы в перстнях, и один из них где-то размером с блюдце или пепельницу, причём камень цельный, без бля. Почему-то именно этот камень и снился мне потом всю ночь.
Поскольку мы, конечно, выбрались оттуда, и заехали на «Белорусскую», и набрали не «Хванчкары», а нашего родного, который тогда не был такой неприкрытой тошниловкой, как сейчас, ну ясно, что не «Хванчкара», но и таких откровенных суррогатов, как сейчас, тогда делать не умели, только начинали учиться.
А утром Мишелька свалил, а никогда не спящий и всегда дремлющий Олди (Парфён безмятежно дрых) созерцал, как меня кто-то разбудил звонком, после чего я, обняв последнюю бутылку, стал звонить всем подряд, в том числе и Наташе. И всем, даже мужчинам, я признавался в скрываемой от греха подальше любви, даже с готовностью ради неё на всё, мужчинам, конечно, на платоническое, а уж с женщинами я не стеснялся в выражениях и немедленных предложениях.
И вот под такую раздачу попала и Наташа. И если всем остальным, типа Инки или Анки, я звонил на полном автопилоте, просто уж по ходу, то про Наташу, честно говоря, несмотря на автопилот, я запомнил не то что бы отчётливо, но ощущение осталось, запечатлелось.
Я действительно предлагал ей сближение, если и не немедленное, то когда бы она ни согласилась. Поскольку она такая... и дальше я гнал ровно то же самое, что и любой бы на её месте малолетке.
Валялся при этом на полу, в одной руке телефон, в другой заветный пузырь. Свинство, конечно.
Тогда у меня ещё и перевозбуждение канало, как это всегда бывает в тусовке, когда герлов до фига, а конкретно что-то с кем-то проблематично, типа по обстоятельствам.
9. Как бы.
За пару дней до «Не бей копытом» Олди добазарился о совсем другом сэйшене. «Не бей копытом» были, как ни крути, с точки зрения Олди, попснёй.
Нафаня дружил с ди-джеем «Как бы». Был когда-то такой клуб, остался только у меня на фотографиях, поскольку позже превратился в «Швайн», утратив всю свою ауру, заключавшуюся во внутренней раскраске – как принято выражаться, кислотной, это по краскам, а вообще в сюжетах преобладали грибные мотивы. Посетитель клуба, очутившись внутри, сразу попадал в иное измерение, в котором даже не было нужды ни в каких т.н. наркотиках – башню сразу сносило и так. Рисовал, со слов Олди, художник, оформлявший какие-то последние альбомы “Pink Floid” – вот так вот затусовался русский в Лондоне, да вышло время, пришлось в гавносовдеп возвращаться. В страну, в которой у людей, воображения которых хватило на то, чтобы оценить этого художника, почти закономерно не оказалось умения найти общий язык с бандитами, акулами Додсонами, а новые хозяева клуба оказались такими... прости, Джа... в общем, даже не догадавшимися продать все эти стены, а по-тупому их преобразившими. Но это сейчас, а тогда всё было ещё охуенно.
И название было такое необычное – «Как бы». Совершенно непонятно, почему они приняли решение, что лучше «Свинья». Но символично – дальше некуда.
Я взял с собою всех, кого вышло. С Сашей вот, например, ничего так и не вышло. Это герла, с которой я познакомился в Гурзуфе, но тогда у нас так ничего и не получилось – мы влюбились друг в друга с первого взгляда, но я зомбанулся тем, что ей всего 14, а теперь, узнав, что Сапогов тогда же её, не смущаясь, и трахнул, очень хотел бы стать поближе тоже, однако... наверно, всё продолжал сомневаться? В общем, дал я ей флаеров, а потом натолкнулся на них на входе (она была с ухажёром, симпатичным длинноволосым мальчиком и ещё с какими-то птенчиками) – за флаеры ведь нужно доплачивать, и они дожидались меня как халяву, а я протупил – обещал разобраться (пока-то сопровождаю Олди, это всяко важнее), а когда вышел наконец, их не было уже почти предсказуемо. Ну и совершенно справедливо, решил я... разве ты пила с нами портвейн на «Динамо», чтоб уж совсем бесплатно проходить? Хоть я и зазывал неоднократно.
Бесплатно я взял с собою Инку, Игора, Мишелек, Пятнышко, Добровольца, Тому, её жениха и, разумеется, Парфёна – тех, за кого я отвечаю.
Инка намазалась, как только могла, плюс мини-юбка и колготки в изысканную сеточку, превзошла саму себя ради такого дела. Элеонора тоже постаралась с макияжем, хотя и надела постиранные джинсы – любопытно, что кавказское воспитание Мишеля приняло нудизм, и это, бесспорно, прорыв, революция и достижение, но так и не смогло допустить, чтобы его, как он выражается, половина возбуждала окружающих без нужды: одно дело просто голая баба, и совсем другое – всякие сексапильные заманушки.
Настя с Томой и прочими держались особняком, молодёжь. Игор нацепил косуху (одолжил у сына своей последней жены), приехал на своём огромном «Мерине» и всех поил.
Сразу по прибытии мы, то есть избранный контингент – Олди, я и Игор – зашли в заветную потайную комнату для священных ди-джеев. Четвёртым был Жаба, с пузом, с хаером, с бородой и в косухе, явно не одолженной. Мы уединились, чтоб накуриться. Мишеля мы оставили охранять и развлекать половин.
Жаба сразу изобразил Игору все эти их шаманские штучки с многозначительными недоговоренностями. Я опять вспоминаю, где же я уже видел эти манеры? Да... очевидно, урки всё же тоже где-то шаманы – а что им ещё остаётся? Позже, уже гораздо глубже внедрившись в наше подполье я не раз удивлялся (сейчас привык, а всё равно удивляюсь), как ведут себя при первых знакомствах некоторые его признанные и заслуженные деятели – как будто мы не хиппи, как будто не братья. Можно понять так – если ты народ, так до хуя таких знакомых, ну а если ты уже чем-то прославился, так именно таких и нужно опасаться в особенности – инстинктивно подчиняющих своему таланту всё, что удаётся захватить, подобно чёрной дыре. Модель поведения таких братков примерно такая – с удовольствием приму всё, чем ты можешь взогреть, не исключено, что и сам на что-то раскручусь, если уж ты такой ушлый попался, не комплексуешь на скромности, но в будущем всё это ровным счётом ничего не значит, и мне только лишний напряг запоминать, как тебя зовут. Со Славиком Индейцем, например, меня знакомили три раза.
Когда мы докурили, Жаба, пристально вглядываясь в Игора, как ёбаный Кашмировский, пробуровил:
- Да, ничего так... неплохая шмаль... хорошо бы только вот ещё так дэцел, пятулечку...у тебя ж, наверно, есть ещё? – и бедный Игор не смог играть в эту глупую игру, закомплексовал на благородстве, - ну так чё, может, приколотим? Сразу уж, чтоб потом не отвлекаться.
Насчёт того, что просто «шмаль» – пиздел, как полагается: на самом деле шишки у Игора как всегда были на уровне «Мерина», а уж насколько ты прикурен, это уж твои проблемы, если сразу не цапануло, догоняться бéспонту.
Но, конечно, приколотили всё, что оставалось. Подкурить как подъесть.
Окрылённые, мы вышли тусоваться дальше. То есть, конечно, «окрылённые» сказано для красоты – кто как, а я в таких ситуациях почти не ощущаю, что пыхал... ну так... какое-то тепло внутри таки появляется, но только если специально прислушиваться. Очень трудно расслабиться, когда кругом шаманы.
Мои компаньоны догонялись пивом. Сколько-то там кружек чинный Игор купил в баре, а потом внял уверениям компании, насколько лучше и совсем не сложно сбегать по морозцу к палатке.
Олди тусовался на сценическом пространстве, приподнятом над залом см на 10. Жаба расставлял свои барабаны, приглашённые им басист и гитарист разбирались со штекерами. А мы пока присели у стенки, я рядом с их диванчиком на полу в заплатанных джинсах и рваной кожаной пилотской куртке, и делали вид, что прёмся. А кругом тусовались прикинутые цивилы и, возможно, завсегдатаи, которым что сегодня Олди, что любая другая байда, главное – не скучать.
Когда музыканты заняли наконец исходные позиции, а толпа, вслед за нашим ядром фанов, начала подтягиваться, у как бы сцены занял своё место молоденький милиционер почему-то в своей форменной ушанке.
Олди на этот раз исполнил честь по чести, мы ему помогали, танцевали, как могли, чтобы случайные пассажиры видели, что существуют те, кого всё это исполняемое цепляет. Так что могу свидетельствовать – на самом деле Олди всё же может «исполнять», типа на заказ, а не по неодолимому влечению.
Номеров восемь, или даже больше, он выдал как на духу.
- А теперь у нас для вас сюрприз, - объявил Олди, - наш брат из Днепропетровска! Парфён, ну чё ты, давай-давай.
Парфён, думаю (то есть по себе сужу), до смерти будет хранить и показывать избранным фотки, на которых он с гитарой на сцене, и его обнимает Олди, и на заднем плане конкретная группа. Фотографировала дисциплинированная Инка.
Но вообще-то выступил он крайне неудачно. Прекрасно ведь знает, как реагируют сидящие у костра на то, что он может выдать – и как специально выбрал самые занудные свои композиции. Типа опять петь свой разлюбимый всеми «Желтый дом» ему уже западло – даже не задумываясь, что на самом ведь деле в зале никто, кроме нас, группы поддержки, его никогда и не слышал.
Сперва он спел «В Светловодске рока больше нет», песня, конечно, грустная, трогательная и проникновенная, если вникнуть, мы-то, знающие Парфёна, даже зажигалки позажигали, как пионеры – но кто в зале знает, что такое Светловодск (город с населением 50 тысяч), и кому какое дело, что там есть, а чего нет. А на следующей песне нам уже и зажигалки стало лень зажигать, ну сколько можно-то? Олди сник и ушёл в потайную комнату, а к концу второй песни один за другим покинули сцену и музыканты – поскольку действительно ведь бардовская песня со всеми её паузами и интонированием не рассчитана ни на какой аккомпанемент, иначе это уже другой жанр, стилизация под бардов типа Кашина. Сравните Высоцкого без ансамбля и с оркестром – последний вариант торкает лишь потому, что помнишь первый. Лишь постольку, поскольку.
Упрямый Парфён спел ещё пару песен... но увидел, что зал попросту начал расходиться и даже группа поддержки растеряла энтузиазм.
- Я же учил его, а он так и не понял, - сокрушался потом Олди, - я же говорил ему, что нужно петь для Джа, а он стал петь для этих вот, кто перед ним стоит, да ещё и неизвестно, за кого он их принимал, чего от них добивался. Прям как Барабашкина, которая так и норовит впендюрить свою акустику – типа ешь суп, а мороженое только после.
Дальше возникла проблема, кому теперь куда. Я сразу понял, что одной ходкой мне по-любому не обойтись, и решил отвезти для начала домой (ко мне) Парфёна и ещё кого-нибудь, а вернувшись, разобраться, что делать дальше.
Не помню, кого ещё я взял, кроме Парфёна, Настю, наверно, уж всяко. А когда вернулся, оказалось, что Игор уже повёз домой Инку, Мишельки разобрались сами, и дожидаются меня только Олди с Анкой.
Народу уже было совсем мало. Кто-то ещё сидел в баре, чьи-то силуэты темнели у светящихся стен, а в свободном пространстве меланхолично двигались в отрешённо-сосредоточенном танце три гибких девушки и, конечно, Олди, огородное пугало от Кардена. Под совершенно волшебный (и шаманам тоже очень подходящий) безымянный даб, отголоски которого тогда ещё только-только начали у нас прорезаться - возможно, я и ошибаюсь... это ж всё так подпольно... ещё неизвестно, когда узнал бы об этих движениях я, если б не Олди. Он же, по ходу, познакомил меня с “Nine inch nails” и Мерилин Мэнсоном, причём я, недослышав, первое время думал, что это одно и то же. Что это лидер «Гвоздей», а не Мэнсон, вырезал себе два ребра специально для того, чтобы сосать самому себе.
Мне ничего не оставалось, как включиться в это смурное, но пластичное топтание. Увидев мою поддержку, Олди отвлёкся, чтоб поднять Анку, сидящую у стенки, но она потом снова присела, а герлы всё раскачивались и развевались, и неизвестно, с какой целью, никто не то что не говорил ни слова, но даже и не смотрел друг на друга. Очень может быть, что эти герлы каждую ночь так тут медитируют, а об Олди не то что слышали впервые, а вообще так и не слышали. Даже скорее всего, что именно так.
Представляю себе, каким в их глазах выглядел я – вид совершенно дикий, просто невозможно идентифицировать, кто же это такой и откуда. Поскольку у хиппи и панков всё же обычно видно, что это они специально стараются так выглядеть, то есть по-своему, но за собой следят – а тут даже не бич (бывший интеллигентный человек), а конкретно обезьяна, чё попало на себя напялившая. И держится при этом как бы в полном неведении, на кого похож. Как сумасшедший, воображающий себя князем инкогнито.
Домой мы ехали под утро, по снежной пустыне ночной Москвы с разлитым желтком фонарей.
10. День-ночь, не сплю совсем.
Год назад мы были в совсем другом «Не бей копытом». Тогда был обычный дом культуры, типа арендуйте, но ничего тут не портите, плакатики уж поразвесьте, а так вообще радуйтесь, что вас сюда пустили – и все радовались из ностальгии по невозвратимому (жуткому, но такому всё же милому) совдеп подполью. Когда хоть ясно было, кто наш враг.
Новый «Не бей копытом» располагался в Раменках, в доме культуры уже позднего, а не эпохи классицизма, совдепа, когда архитектура стала унифицированной – то ли дом быта, то ли шашлычная «Ингури», то ли вообще просто двухэтажная пивнуха. Зато внутри – сразу, как входишь, две настоящие морды от троллейбусов, но раскрашенные под африканские маски, и между ними неумолимые секьюрити, обыскивающие на наличие бутылок, конечно - террористов тогда ещё не случалось. А наверху всё довольно обычно – посередине этажа коридор, украшенный настоящими парковыми скамейками, по одну сторону открытые для обозрения и вероятного привлечения столики и стойка, по другую за стенкой с дверями – зал, ради которого все сюда и собрались.
Мы-то с Парфёном, приближённые VIP Олди, пронесли пару пузырей, или не помню уж сколько, я-то был водителем Кобылы. В общем, выходили несколько раз на чёрную лестницу, также охраняемую секьюрити, пропускавшим предводителя Олди и его компашку. Правда, в оконцовке он нас выкупил и забрал последние полпузыря. Олди обратился к Вольнову, и нам вернули, предупредив не светиться. Пиво, которое у нас тоже с собою было, мы переливали в освободившиеся одноразовые стаканы.
То есть не у нас, а у них. А вот с травушкой у нас были напряги. И Олди специально вызвал меня опять в потайное место. Там прямо за сценой был проход между сценой и стеной, а в стене одна дверь вела в кабинет Вольнова, а другая – в комнату для музыкантов. И там сидели «Карабасы», дожидавшиеся Олди и, возможно, не ждущие, что он кого-то ещё притащит, впрочем, похуй, да хоть бы и, ведь это Олди.
«Фил», представился я пареньку с куцыми дрэдами, он так и не назвался, выразил что-то вроде смирения перед обстоятельствами, но позже я узнал, что его звали Филя. Очень похожий на мулата юноша, типа Долиной в «Мы из джаза», я потом был в восхищении, насколько он перенял не только образ, но и подобие карибского растамана, даже чуть ли не акцент.
Ещё были два на самом деле мулата, которые постоянно хлопали друг друга и хохотали, обмениваясь репликами на языке, похожем на любой, в том числе и на русский. Один, не помню, кажется, Тони, а второй Дис и это точно – я всё никак не мог расслышать и всё просил его повторить, и только позже понял, что он, возможно, имел в виду карибское this, то есть «ну этот».
Кажется, ещё был клавишник, но не уверен, поскольку он не пыхал.
Олди решил если уж выйти на сцену, так вместе с ними. Спичкин с басистом сразу всё почувствовали, но продолжали тусоваться как группа поддержки, на некоторой дистанции от нас, но с совершенным уважением и пониманием. Хоть порепетировали вместе – и то есть, о чём вспомнить, чтоб потомки гордились.
Поскольку не исключено было, что Олди вообще пробросит всё это мероприятие.
С Мишелькой-то начались непонятки, как раз в промежуток между «Как бы» и «Не бей копытом». Сейчас я даже думаю, а не спецом ли Олди их спровоцировал, чтоб уклониться от того, к чему принуждало его расписание.
А мы все были в зале ожидания. Даже интересно, как это вся компания так повелась. Ведь казалось бы – за стенкой бушует фест нон-стоп, на сцену выходят те, о ком мы даже и не мечтали, что увидим их вживую, хоть бы просто услышать, ведь мы давно знаем эти имена по подпольной прессе, да тут (особенно в случае днепровского Парфёна) надо ползти в зал, даже если отрублены ноги.
Впрочем, Парфён, да и прочая молодёжь, в зал всё-таки бегали, но без фанатизма и даже с отмазкой – а чем ещё заняться.
А так – удачно заняли место на дефицитной бульварной скамейке, ещё и подсаживаются на свободные места всякие непохожие ни на кого (такие же, как и мы) персонажи. А мы тут прям как территорию оккупировавшие. И не уверены, придёт ли вообще когда-нибудь наш поезд.
Анка позвала меня в Чил Аут (чилаут). Действительно, самое охуительное в клубе место. После неожиданной лестницы на третий этаж там оказался спортзал, заваленный матами, на которых привычно, как наконец-то на лужайках какого-нибудь там «Рэйнбоу», раскинулись и разбросались самые искушённые тусовщики, с видом, что хоть на найт вписка, и большинство, кто наивно решил, что это и есть круто, а то, что в зале – для недоросших.
К молодой, длинноногой и не отклоняющейся от стиля Анке сразу стали клеиться все окружающие, а я, пользуясь положением её якобы бой-френда (она тоже нуждалась в такой моей роли, и я поэтому беззастенчиво её лапал или укладывался затылком ей на промежность), сразу задал им главный для меня вопрос, и минуты через три кто-то пустил первый косяк по кругу.
Олди то исчезал куда-то, то снова появлялся на нашей скамейке, и тогда все воодушевлялись и окружали его теплом и заботой.
А потом на скамейке вдруг появился Гера, которого я даже и не узнал, так ловко он спрятал куда-то все свои знаменитые дрэды. Он был в обтягивающих кожаных штанах, и с ним была герла в таких же штанах – неужели та самая Юленька, которая гонит телеги?
У Геры был герыч, и он спас таки совсем уже отчаявшегося Олди. После чего Олди облевал весь кабинет Вольнова, после чего вышел на сцену с гитарой Нафани наперевес.
И это опять было супер. Дим Димыч на даб-клавишах, Тони в огромном ярком цилиндре с волшебной гитарой, Дис на перкуссии, потом ещё вокалист «Острова» вылез подпевать (перед этим именно он объявил Олди – «отца родного всего русского рэгги»).
Правда, Олди хватило только на четыре песни, но возможно, что в контексте феста нон-стоп больше было и не нужно. После чего он удалился и где-то там за сценой изобразил полную готовальню - герыч, конечно, способствовал этому, но вообще по жизни что бы Олди ни делал – он всё изображает.
Музыканты продолжали играть, публика была на ушах, наконец вместо Олди появился Филя. Со своими мрачными отрешёнными речитативами, которые кого-то наверняка тоже вставляют, но нам было уже не до него – мы были Комитетом Охраны Олди.
Опять приближалось утро. Я повёз Олди с Анкой на её флэт, и дам, Настю с Томой, на мой. Парфён обещал мне отделаться от Добровольца с бой-френдом Томы, но ничего у него из этого не вышло. Впрочем, это было и неважно – всем было уже ни до чего.
11. Артист (Учитель ботаники).
Фест остался в прошлом, тусовка продолжалась.
Я проснулся вечером, все уже разбрелись по своим домам, один Парфён дрых. О чём-то, помнится, он жарко шептался с Томой в прихожей, когда все остальные уже мертвецки порубились в комнате, а я на кухне спешно догнал их дозу по портвейну, но всё равно никак не мог отключиться. Потом мне всё же это удалось, поэтому не знаю, удалось ли что-нибудь моему братушке.
Пока я мучительно расчухивался, мне позвонил Олди, несчастный такой, на отходняках, типа хоть бы ганджа притащили, но не тащат ни хрена (не тащит ничего, на самом деле). К тому же у меня, Фил, есть для тебя подарок, приедешь – увидишь. Пришлось раскурочить ну самую уже последнюю заначку. Мне и самому хотелось раскалабашиться, а пива пока нельзя (за рулём), да и не очень-то хотелось.
Подарком оказалась кассета, собственноручно Олди записанная и даже подписанная, впрочем, переписывать все названия песенон на этот раз не стал, а просто черкнул маркером своим фирменным шрифтом «FILU от OLDY».
На одну сторону он переписал кассету Оззи. На ней, как и на парфёновском бутлеге, в «Новой сказке» было четыре куплета – «закрываешься в дабл, не плачь» – но совсем в другом варианте. Оригиналы, которыми Оззи его снабдил, он все раздал на фесте. Кассетку Оззи выпустил очень уж короткую («Сказки старого Кенигсберга»), минут на 30, на оставшееся место Олди записал какие-то кришнаитские изыски, мне потом приходилось всегда это место перематывать. Чтоб скорее поставить вторую сторону.
Туда Олди переписал «Учителя ботаники», и на много лет вперёд эта запись стала у нас с Галкой одной из самых заветных, чтоб напиться и глядеть друг на друга со слезами на глазах.
Оказалось, из Тольятти на фест приехала совсем молодая и никому не известная команда.
- Чувак там, - рассказывал мне Олди, - который там самый старший и всё сочиняет, в натуре учитель ботаники, ну там типа после пединститута по распределению, а остальные там типа вообще школьники, которые у него учатся. А учитель – это ведь Угуру, ну который Блэк.
На фест их никто не приглашал. Они просто разыскали Олди – только на это они и рассчитывали, не зная даже наверняка, будет ли он на фесте, но всё же Марли, как же без Олди, - и подарили ему свою кассету. Вторая на ней песня «Валенки», которая, насколько мне известно, не запечатлена почему-то ни на одном из имеющих хождение бутлегов, только на видео Макса, но эта запись хождения так пока и не поимела (да и вряд ли уже поимеет – съёмка одной камерой из одной точки, сейчас такое уже не канает).
А тут ребятки исполнили просто безупречно, бесспорно лучшая песня на альбоме, с соответствующим посвящением на вкладыше. Олди был польщён и тронут. Но помочь ничем им так и не смог.
- Этот Вольнов – ну, сука, ты же знаешь... у него личный повар приходит к нему домой и готовит – такой разве может врубиться? Он знает, ему сказали – Олди там, Гера, а самому ему это ж всё, блядь, до пизды и по хуям.
«Валенки» – шедевр, но и остальные песни нас, во всяком случае, с Галкой тащат, хотя я вижу, что мало кто их поймёт, ну так и самого Олди мало кто чувствует.
Тексты – полные нескладушки, даже безграмотно порой: «разделась нагола» почему-то, а не «догола». Секрет в том, что в текст вслушиваться не надо, весь кайф в музыке – тягучие гитары, атмосфера мрачноватой романтики «Маленькой Веры» и «Подростка Савенко», голос мечтательного пацана вечером с гитарой на скамейке хрущобного двора, а уж стихи – да такие и должны быть стихи у такого вот пацана. «И влюблённые трамваи / сладко парочка вдвоём / и влюблённые трамваи / шпалы рельсы перезвон». Прочитать – ерунда, но если услышать, как это у них звучит... я, наверно, и на старости лет заплачу, перед смертью даже тем более.
Очень свежая и искренняя музыка, любой генерал песчаных карьеров сразу услышит, что это про нас. И очень чувствуется, что не прилизано продюсёрами, что настоящее и родное, а не усечённое под стандарты ширпотреба (это словечко моей мамы, так говорили на советском языке, означает «для широкого потребления», т.е. конвейер, а не ручная работа; ещё у неё было словечко «эрзац», она говорила мне, что это немцы придумали, когда все средства на войну направили – мама у меня преподаватель истории).
Мы курнули и стали прикидывать, что же делать дальше. В общем-то ясно – ехать к Парфёну, взяв по дороге портвейна на «Белорусской». Как-никак он завтра уезжает...
И тут позвонила Галка из Коломны – «Фил, ты когда собираешься вообще меня отсюда забирать? кончился там ваш фест?» – и Олди ухватился за новую идею.
Я сперва начал тупить – ну не в 12 же ночи ехать за 100 км, - но Олди в два счёта убедил меня, что как раз это и есть самое подходящее время.
- Как ты говоришь – знамение? Ну так какое тебе ещё нужно знамение? Если ты, как уверяешь нас тут, настоящий индеец – прислушайся!
Ну, в общем, да. Во-первых, бесспорно красиво – как только позвонила, так сразу и приехал – и чё я тут бычусь. Во-вторых, ночью по трассе среди снегов – тоже красиво. В-третьих, возможно, что и проще, и быстрее, ночью-то. А главное – Парфён уедет, а Галка так его и не повидает.
Сперва мы заехали всё же на «Динамо» – Олди легко меня расколол: да ладно, Фил, я же знаю, что это не последний косяк, хоть на парочку ты дома всяко приберёг, и сам прикинь, насколько прикольнее мы прокайфуем с дороги... послушаем «Учителя ботаники»...
Парфёну я сказал так: тебе охуенно повезло – есть пустой флэт и есть телефон, зови, кого хочешь, скажи, что сейчас Олди с Филом подъедут, а пока еби, как можешь. Олди поднимался со мною, Анка ждала в Кобыле.
А потом мы часа полтора проживали каждое мгновение жизни во всей полноте, жизнь неслась за окнами ревущей жестянки, жизнь дурманом лилась из колонок, жизнь сверкала высоковольтной сваркой в центре существа, моего по крайней мере, Анка, возможно, просто дремала, ну а Олди бдит практически круглосуточно, как паук в засаде.
В Галке, равно как и в её маме, я ценю такое качество, которого сам лишён начисто – способность проснуться в любой момент и всё воспринимать как ни в чём не бывало, при этом и закемарить на часок-другой они легко могут, когда бы ни предоставился случай, прямо, как сказал бы Олди, военные. Когда Галка с мамой спят в одной комнате, маму в любое время ночи может вдруг осенить, и она начинает делиться с Галкой, Галка при этом иногда действительно легко просыпается, а иногда очень достоверно изображает, что проснулась. Галка и меня кое-чему научила: если вдруг проснулся в неурочное время – ну и не парься, а потусуйся, пока не почувствуешь, что уже вроде готов заснуть снова. Вставай и живи – как говаривал Джонни, жить ещё долго, но это проходит так быстро.
- Тебе везде радуются, когда бы ты ни явился, - сказал мне потом Олди. На самом деле через полгода я убедился, что далеко не везде.
Галкиной маме я отрекомендовал Олди с Анкой как артистов. Где-то раньше в этот период Анка изображала возмущение в адрес Олди: да кто ты такой вообще? ну вот кто ты, ну кто? и Олди сделал вид, что грустно задумался, настолько достоверно, что может даже и на самом деле, после чего пробормотал:
- Кто я?.. да... может – артист?
Ну да, подумал тогда я, а кто же ещё? Можно, конечно, назвать это по-разному, но чтоб простым людям было доступно, то как ещё выразиться?
И проканало в полный рост – Кащей Бессмертный в балахоне от Кардена, это неотразимо (да и Анка, как я уже упоминал, вполне модельная, в полный рост). Хоть потом мама и выразила скепсис для порядка, чувствовалось, что она вполне поверила определению, только не знаю уж, что при этом вообразила. Она сама ведь артистка не хуже Олди, только с другими песнями и другой судьбой в нашем мрачном, но родном совдепе. «А где-то тепло / но это не то».
Нам с Галкой нужно было съездить в гараж за картошкой-моркошкой, а маме мы предоставили возможность пошаманить. В три-то часа ночи. А мы с Галкой целовались, как школьники, под «Учителя ботаники» в машине возле гаража. В подвале которого сберегался прожиточный минимум артистов с их такими случайными гонорарами. По 17 мешков картошки мы выкапывали каждую осень, по два или три весной закапывали.
Уж не знаю, как там мама шаманит, но почему-то именно по дороге из Коломны с машиной, как правило, что-то происходит (а туда наоборот, даже если что-то и случится, то по прибытии).
На этот раз лопнул тормозной шланг, второй раз в моей жизни, а вообще уже был и третий.
Люберцы, прямолинейная трасса, уже утро, все несутся. А целая толпа пешеходов сиротливо дожидается на почему-то нерегулируемом пешеходном переходе. И вдруг – как все дружно ломанутся! Машины за три до меня, то есть чрезвычайно экстренно пришлось тормознуться. То есть бывает, но в данном случае я сразу услышал, что педаль как-то странно провалилась и дальнейшее торможение не так эффективно, как хотелось бы, пришлось даже дёргать ручник.
Потом я, отчаянно мигая повороткой, кое-как выбрался к обочине. Потом вышел и убедился в худших предположениях. Потом минут пять курили и решали, не бросить ли машину, чтоб потом вернуться с новым шлангом и т.д., принять, в общем, индейцу причитающееся.
То есть не мы, а я решал, конечно. И решил, что бензин есть, и хоть на первой передаче – неужели не доползём? Машу-то ещё как-нибудь дотащили бы, но как бросить машину в таком стрёмном месте?
А дальше осмелел – и вторую стал включать, и третью, просто очень внимательно смотрел вперёд, далеко, насколько получалось. На последних решающих метрах перед остановкой исправно выручал ручник, до того бывший моей гордостью – на двадцатилетнем-то аппарате.
Доехали, Джа был с нами.
Дверь оказалась не только незапертой, но даже приоткрытой – в нашем замке иногда заклинивает собачку, и невнимательный Парфён не удосужился отщёлкнуть её вручную, хотя я уже не раз объяснял эту фишку.
- Парфён гандон, - орал Олди, - я это ещё в «Как бы» понял. Просил же его спеть, как мне на кухне – так нет, стал выёбываться. Все ему похуй на самом деле.
- Да все мы бываем гандонами, - пытался я подладиться под учения Олди. – А с кем не бывает? – цитировал я его.
Позже выяснилось, что какое-то там барахлишко Парфёна во время тусовок осталось в Крылатском, вечером даже под таким предлогом никто к нему так и не приехал, а когда ждать нас, он уж и не знал, а метро уже открылось, и поезд был сегодня.
Я стал усыплять в комнате разгулявшуюся не ко времени Машу, тем более что и сам не прочь был выключиться на то хотя бы время, пока не появится тусклое освещение из-под неизбывной московской тучности, Анка тоже решила помедитировать, а Олди с Галкой остались на кухне одни.
Потом настал день, мы позавтракали и выпили чаю, после чего Олди с Анкой стали изображать сцены по мотивам «Вишнёвого сада», в смысле тональности, а смысл вообще-то сводился к тому, что Олди срочно необходимо было оказаться возле Анкиного телефона, поскольку кто-то должен был позвонить по очень важному делу, неважно по какому, но несложно догадаться, что по поводу героина. А Анка изображала, как ей всё это не нравится, а Олди гнобил её за то, что так и не добилась толку от своих родичей, наверняка имеющих доступ к лекарствам или хотя бы к рецептам на оные. Ведь всего-то ему нужно – средство, достаточно сильнодействующее, чтоб заснуть наконец-то, ну а не хотите мне помочь – придётся опять связываться с тем, что поможет наверняка, да, ненадолго и с тяжёлыми последствиями, но иного выхода ему не оставляют.
И я повёз таки их – если уж от Люберец смогли доехать, что ж до Ленинского с тем же успехом не прокатиться?
Я держался в правом ряду, и из-за этого пришлось нарушить правила, как назло, на глазах у гаишника. На Косыгина с Воробьёвского шоссе (никто, наверно, про такое и не слышал, я сам только что справился по атласу, а вообще это отрезок между Бережковской набережной и Мосфильмовской) мне нужно было поворачивать налево. Мой неправильный манёвр на редкость добрый дядя милиционер оценил всего в 40 тысяч, даже не в 50, но и их у меня не было, и пришлось получить квитанцию и оставить права. Я был рад тому, что он не заметил того, что я разъезжаю без тормозов – такое обошлось бы намного дороже (я вот прикинул по портвейну, получается, что тогда штрафы были раза в 4-5 дороже, чем сейчас).
Дома Галочка сразу рассказала мне, что Олди похвалил её сиськи, похвастался, что а у него зато хуй выдающийся, и тут же его продемонстрировал. Действительно внушительный, а Олди ещё и сказал, что то ли дело, когда встанет, может попробуешь? И в самом деле – бывает, что висит большой, но и встанет не намного больше, а тут – просто что-то невероятное. И тут на кухню вдруг пришла Анка, ничего заметить не успела, но безошибочно почуяла. И ругалась с Олди впоследствии именно на эту на самом деле тему, и вообще я всё перепутал – этоне Олди, а ей, но по Олдиным делам якобы должны были позвонить.
Меня это возбудило выше всякой меры. Только на следующий день я смог взяться за тормоза, на морозце. Прокачать после установки не получалось, оборвался штуцер, пришлось учиться снимать суппорт и менять цилиндр. Всё на жутком морозе.
12. Зимовье растаманов.
Олди уже пора было опять в Питер. В жестокой Москве всё явно было без мазы. В Питере, конечно, то же самое, но там у него была хоть квартира (или комната?), предоставленная ему кем-то, со знамением, что на Рубинштейна, чуть ли не 15 или, не помню точно, на чётной стороне прямо напротив 13[9]? Он мне даже фотку показывал, как он там восседает под висящей на стене, как флаг, огромной майкой с Бобом Марли.
Перед отъездом он хотел свести нас с Шараповой поближе.
Ей иногда мог пригодиться пиздобол с мотором, да и тебе, Фил, всяко лучше хоть иногда иметь постоянного, надёжного и интересного клиента, чем продолжать заигрывать с ангелом-хранителем.
- У неё под окнами стоит «Мерс» не хуже, чем у Игоря твоего. Сперва покажешь ей, что тебе можно его доверить, что не разъебёшь, а там, может, и вообще – под своим балконом будешь ставить. Ну и по писулькам твоим что-нибудь подскажет.
Позже оказалось, что не «Мерс», а «БМВ», да ещё и с белорусскими номерами, да ещё и ключи не поворачивались ни в замке зажигания, ни в замке багажника. Можно было, конечно, вызвать Игора, но она спустила на тормозах – Кобыла-то исправна, куда тебе ещё «БМВ»? А по писулькам... то, что вы, Фил, делаете, напоминает мне Керуака... как, вы не читали?!!! Свела меня с герлой, оправляющейся в Канаду к какому-то диссиденту, собирающемуся издавать альманах русского самиздата. С тех пор я ничего пока не слышал ни об альманахе, ни тем более о судьбе предоставленных писулек.
Для первого сближения я должен был отвезти их на дачу.
Я-то думал, на дачу – куда-нибудь в Подмосковье. А ехать пришлось часа, наверно, четыре.
Для начала мы заехали в магазин стройматериалов, сразу как выехали из Москвы на трассу. Очень удобно, что именно Ярославское направление славится такими магазинами – если бы ещё более дешёвый магазин был на другой стороне МКАДа, не сомневаюсь, что сперва мы бы заехали туда. Впрочем, бензин оплачивала Наташа, а времени я не жалел, напротив, очередной раз поздравлял себя с тем, как удачно я придумал вложить свалившиеся с неба социального обеспечения деньги за то, что Галка родила Машу. Когда я устраивался дворником по Галкиной трудовой книжке, в ЖЭКе приняли мой аргумент, что а как ещё иначе может устроиться на работу приезжий, а беременность, к счастью, была ещё незаметна. А дальше три участка, зимой – вот попробуйте сами (тем, кто только так и живут, вряд ли интересно читать меня, не до чтения).
Аргумент для Галкиной мамы – ну всяк извозом зарабатывать не то что дворником. А на самом деле машина мне была нужна вот для чего – чтобы не я бегал за знаменитостями, а они сами предлагали мне пообщаться. Мне они были интересны, конечно, не тем, что они знаменитости – да какие там знаменитости, знают о них только те, кому нужно, это ж не Кирдыков, его-то я не стал бы возить бесплатно, да и вообще не знаю, стал ли бы – тут никакие деньги несравнимы с кармой. Мне просто казалось, что они такие же, как я, просто не знают пока об этом. А машина – удачный предлог и повод.
От нас с Олди потребовалось проявить героизм – погрузить на багажник и надёжно привязать хуеву тучу длинных деревяшек и неподъёмную пачку ДВП или как это называется, искусственная фанера? Только что стемнело и как раз начиналось резкое похолодание, было уже где-то минус 20. Новенький багажник мне вручила утром Наташа, месяца через три заикнулась, что если он мне больше не нужен, то я могу его вернуть, но я не обратил внимания на такие намёки.
А потом неосвещённая заснеженная трасса, хорошо хоть можно было не выёбываться и ехать спокойно, поскольку к крыше привязан такой парус, а на самом деле – ну его вообще на хуй, зимой в темноте гонять.
Наконец свернули с трассы в совсем уже глушь и, поколесив ещё с полчаса, поднялись в горку, где по сторонам дороги стояли пара десятков избушек без единого огонька. Впрочем, в нашей огонёк мерцал, её охранял для Наташи бомж средних лет.
В глубоких снегах запорошенная тропинка, мы нагружены увесистыми новенькими целлофановыми пакетами. Покосившееся крыльцо, тяжёлая низкая дверь, внутри запах хаты, родной и страшный – махорки и редко моющегося человека, – родной надеждой на приют и страшный безысходностью и безвариантностью.
В непроглядный коридор свет из двери в комнату, в которой несёт вахту Сашок. Посреди неё самодельно сложенная из кирпичей и глины закопчёная печурка, на полу рядом с нею зола и поленья. В углу низкая нара, на ней ватники и ещё какое-то тряпьё, на стенке рукомойник, под ним на полу ведро.
В комнате Наташи обстановка была поизысканней, достойная барыни. Две старинных никелированных кровати, с пуховыми одеялами и громадными подушками, стол, стулья, буфет с книжками, всюду загадочные буддийские безделушки и следы Олдиных художеств.
Температура, правда, почти как на улице, но не на улице же всё же. Мы зажгли свечи, достали водку и припасы, окошки сразу заиндевели, отгородив нас от неприветливого космоса. Наташа нам даже курить разрешила, и даже щепотка порошка для Олди у неё оказалась, он сразу стал возиться со свечкой и столовой ложкой, я было заинтересовался, но он наотрез заявил, что тут на одного и то мало, на такого, как он, в смысле, а мне становиться таким он вообще не советует.
В общем, в эту ночь бессонница Олди не мучила. Наташа улеглась на одной кровати, а мы с Олди на другой, чему я вообще-то удивился – я предполагал, что они лягут вместе, и даже смутно не исключал, что и групнячок какой-нибудь может замутиться, раз они такие продвинутые... не сказал бы, что такая перспектива меня прельщала, я уже разглядел, что при первом знакомстве с Наташей был ослеплён убранством её жилища и циклопическим перстнем, а на самом деле «старуха мёртвая танцует за стеной / она всё видела, она всё знает» – я уже догадался, кто навеял Олди этот образ. Но вообще-то интересно было бы попробовать, хоть и страшновато. Вот в 20 лет, например – как любопытно было мне узнать, как ведёт себя в постели 34-летняя старушка, а сейчас для меня уже и 40-летняя девочка.
Но пришлось спать с Олди, без перверзий, а как у всех обычных людей принято. Ну и слава Джа. Как в походе зимой по крымским горам. Вот только водки я предпочёл бы чуть побольше.
Утром опять пришлось потрудиться – перетаскать в избушку деревяхи. Мороз уже был минус 32.
Оказалось, что для моей Кобылы это слишком. Даже при минус 20-ти она, простояв ночь, с трудом проворачивала коленвал, хотя в итоге всё же схватывала и минут через 10 была уже готова на всё.
А сейчас, как я выяснил с сосульками в ноздрях, не выдержал стартер – просто отгорел провод, соединяющий его со втягивающим реле. Я был в полном отчаянии – я не представлял себе, как отвинтить стартер на таком морозе, и ничего, как мне казалось, не оставалось, кроме как дожидаться потепления в этом ветхом сарайчике, а водки больше не было. Да даже если и починю – аккумулятор-то я уже подсадил.
Я попробовал было завестись, скатываясь под горку. И Кобыла даже схватила было в самом уже низу, но начала запинаться, я пытался было помочь подсосу подгазовкой, и движок захлебнулся. Теперь ещё и мало того, что встал наглухо, так и ещё и в полукилометре от жилья.
К счастью выяснилось, что мы в деревушке всё же не совсем одни – как раз на выходные приехал ещё один избовладелец, и он нас выручил. Таскал меня довольно долго – видно, я всё же здорово залил свечи.
Теперь главное было 200 км не глушиться. В ближайшем населённом пункте Олди с Наташей довольно шустро посетили магазинчик, но вот на заправке мужик сказал мне, что заправляться с работающим двигателем не положено. Правда, вошёл в положение и помог потом толкнуть – разгорячённая, моя Кобылка всегда заводилась с полпинка.
Ну хоть светло, можно ехать 110[10], на дороге почти никого, только фуры. И даже солнышко местами, и печка работает, и музычка.
Я посетовал Наташе, что у меня как раз сломался ключ на 13, нужный для отвинчивания стартера и вообще самый главный, и она в первом же автомагазине купила мне целый набор, потом я узнал, что стоит такой совсем недорого, тысяч 25, а тогда, когда я послал её в магазин, а сам сторожил работающий двигатель, я был чрезвычайно тронут и преисполнен благодарности. До сих пор этими ключами пользуюсь, и багажник до сих пор стоит на балконе.
Потом я завёз Наташу на Старую Басманную, Олди на Ленинский – сам понимаешь, что зайти сейчас не могу, - и с чувством «я сделал это» выключил зажигание возле Галкиного дома.
Через пару дней я провожал Олди на Ленинградском вокзале. Давно уже ни с кем мне не было так грустно расставаться. Традиционно обнимаясь на прощанье, я так расчувствовался, что почему-то шепнул:
- Я тебя люблю...
- А я тебя ненавижу, - незамедлительно отозвался Олди.
Часть вторая: Когтибля.
Коцаный Кадиллак.
1. На автомате (рэгги и акустика).
Олди уже в Москве. Значит, стартуем в Крым завтра. Значит, сегодня последний вечер в Москве, и я как раз иду на «Титаник». Прошлым летом я поехал в Крым с Олей.
Дозвониться удалось только в антракте после первого отделения, после чего вопрос, оставаться ли на второе, отпал сам собой. Тем более что рэгги было в первом, а во втором обещана акустика, а этот прикол я уже знаю.
Вписался он на сей раз в Перово, в десяти минутах ходьбы от Инки[11]. У подруги девушки, на машине которой он приехал из Питера и едет в Крым.
- Прикинь, встретил тут недавно Катьку, ну это такой человек... ну вот как ты.
Прежде чем ехать в Перово, нужно заехать за Галкой на Варшавку – дожидаясь Олди, мы уже второй день вписывались у моих новых приятелей, совсем недавно и очень кстати обретённых.[12] Тусовка из Оренбурга и Орска, снимают старую двухкомнатную коммуналку; о том, как Сапогов познакомил меня с ними, можно прочитать в Приложениях – «Как-то раз в начале мая рассказали мне про майя». Уже был конец мая.
В этом году мне пришла в голову мысль, которую смело можно назвать как простой, так и гениальной – сдать Галкин флэт и на эти деньги жить в Крыму. Я до сих пор не понимаю, почему большинство москвичей так не поступает. Я понимаю, если ты действительно делаешь здесь что-то важное, что можно делать только здесь – музыку, кино, политику, бизнес, и даже если просто деньги зарабатываешь – имеет смысл торчать здесь, если ну хотя бы штуку грина в месяц имеешь. А если ты всю жизнь кладёшь на то, чтоб отбатрачить за 300 бачков – не лучше ли на те же деньги поживать в Крыму? Если не жировать, можно даже стольник откладывать и купить через год другой собственную хатку. Реально.
Интересно, что бы было, если бы действительно все дворники, слесари, учителя, медсёстры и вообще все бюджетники допёрли до такой элементарной фишки. Конечно, цены на жильё сразу упали бы, но не думаю, что намного. Зато всем, кто нуждается в обслуживающем персонале, пришлось бы нанимать оный на коммерческой основе, из тех, кто занял сдаваемую жилплошадь.
У большинства аргумент – дети. Якобы только в Москве они могут получить образование, хотя на самом деле, во-первых, хорошие школы есть везде, а прочие везде одинаково плохие, а во-вторых, Ломоносов и в Холмогорах Лимонов. На самом деле всем просто лень и страшно.
Я воспользовался тем же аргументом – Маша, - чтобы наоборот сдавать наше жильё. Ежедневно море – и через год она пойдёт. Искать весомый резон необходимо было для Галкиной мамы, Галка-то хоть завтра поедет хоть в Африку, хоть на Чукотку.
С Вивьен я познакомился ещё прошлым летом в Симеизе. В Москве она сама мне позвонила, ей нужно было перевезти от Вовки Блюзмена ненужный ему старинный телеящик, впрочем, ещё до этого она привела меня на репетицию Умки, как бы за этим позвонила.
Потом на одном из Умкиных сэйшенов она познакомилась с Энди, взяв фамилию
которого, Вивьен могла стать не только тёзкой Умки, но и однофамилицей. А у
Энди не было московской регистрации. На случившемся как раз по ходу бёсднике
Вивьен Умка прошептала мне на ухо: интересно, а догадывается ли Энди, что буквально
каждый из присутствующих мужиков её трахал? Я подарил ей «Чужой в стране чужих»
Хайнлайна, подписанный стихотворным экспромтом, уже не помню, но смысл сводился
к тому, что придуманное Хайнлайном водное братство невозможно без соответствующих
сестричек. Это герои Достоевского были поголовно идиотами, кроме Мышкина, конечно...
да даже 40 лет всего назад! тот же подросток Савенко – по тем временам бунтарь,
а вынести, что его избранницу ебёт ещё кто-то, не в силах... да и сам я всего
20 лет назад – душой чувствую всё правильно, а гипноз прочитанного и услышанного
сильнее... слаб и низок.
Сперва они жили на Маяке в комнате Вивьен в квартире с мамой, а потом сняли однокомнатную неподалёку от нас с Галкой, вещи им, разумеется, перевозил я.
Квартирка, по сравнению с Галкиной, чёрте что – комната, как у Галки кухня, да ещё в хрущобе, да ещё на пятом этаже без лифта. Так хозяйка весной ещё и 325 захотела вместо прежних 300. И тут меня и осенило – а не хочешь ли, Энди, снимать таки за 300, но кое-что получше? Не в хрущобке, да и к метро ближе.
Им надо было съезжать с квартиры 20-го, значит сэйшен «Титаника» был 21-го, когда мы проснулись уже на Орско-Оренбургской вписке.
Интересный, кстати, момент. Энди с Вивьен конкретно системные люди, я, возможно, не настолько, но где-то около, зато с куда большей, чем у них, выслугой лет. Так что по всем понятиям мы с Галкой можем вписываться у них, да просто обязово. Но я почему-то так не смог. Это, бесспорно, только мои проблемы, но вот мне как показалось – сейчас мы сдаём им флэт как конкретные цивилы, и поэтому на Варшавке (да и любом другом флэту) мы можем вписаться по системному, но с Энди у нас сейчас во вполне, кстати, системной игре, у меня роль цивила.
А к Энди как раз в тот день приехала вписчица из Питера, моя давняя подруга Лерка, нас таких тогда в общаге было наперечёт. И снабдила меня впиской в Днепре – Волшебные Садовники. В Днепре у меня и так есть Парфён, но познакомиться мы, конечно, заехали.
Итак, я зацепил Машу с Галкой и повёз смотреть скорее на Олди, Карлсон вернулся. То есть мог бы ведь и сам ехать напрямую, чтоб перетереть, а они и завтра повидаются с Олди, в смысле, Галка, Маша-то тогда никого, кроме Галки, не научилась ещё воспринимать. Но... получали ли вы когда-нибудь письмо, за которым нужно немедленно лететь на почту, тут и сомнений никаких нет? Попадала ли вам в руки книга, в которую невозможно не впиться, как геймер в «Контрол страйк»? Знакомились ли вы когда-нибудь с волшебником, как Незнайка?
А от Галки я никогда никакие кайфушки не куркую.
Хозяйка флэта в Перово – курчавая, интеллигентная и одинокая. Слышала и про «Титаник», и про Умку.
Подруга Олди – молодая блондинка, не такая модельная, как Анка, зато упакованная выше крыши, во всяком случае уверенно себя таковой полагающая, или точнее, как с нелёгкой руки Пелевина стали сейчас выражаться, позиционирующая, а полагающая-то может и наоборот. Она иронически наблюдала, как мы с Галкой и Машей грузимся в нашу ржавую, поцарапанную и местами покоцанную Кобылку... вот на мой взгляд – мы просто стойко держали при этом общий имидж нечёсанных в рваных джинсах... а ей просто не нравились волосатые как таковые – новые старпёры, на смену бабушкам коммунисткам пришли хипаки.
Оказалось, она давно воплотила то, до чего я только недавно додумался – сдаёт флэт в Питере и купила жильё в Коктебеле. Весь сезон торгует там народными промыслами, гвоздь программы – нэцки, это такие пузатые китайцы, каждый из которых что-то обозначает, книжки про них есть, как про руны. Несколько тонн грина за лето можно на этом поднять. А ездит она на «Форд Скорпио» с коробкой-автоматом.
Как и уговорились, они разбудили нас в 6 утра. Катя очень переживала о том, чтоб выехать пораньше, мы-то сами раньше 10-ти нипочём не выбрались бы.
Ребята из Орска поимели честь увидеть Олди (с моих слов). Наголо стриженного придурка в невообразимых панталонах типа безразмерной пижамы с игривыми рисунками.
Мы потеряли их почти сразу. На первых же светофорах отстали, поскольку я еду чаще всего чинно, как старпёру на копейке и подобает (хотя и выебнуться могу, движок-то троечный и почти новый), а Катя, очевидно, решила продемонстрировать возможности своего автомата? От соревнований я отказался сразу.
А потом я пытался догнать их всё же до самого Днепра... впрочем, нет, конечно – до Тулы ещё может и пытался, благо трасса позволяет, а потом уже ехал стабильно, как получалось без напрягов. Поскольку 120 на пятёрке – это всё-таки напряг, а вот 100-90 в самый раз, само катится.
Оказалось, они встали на самом выезде, то ли до МКАДа ещё, то ли сразу после, главное – как раз перед МКАДом на Варшавке целый рынок сервисов, и их починили бы прям сразу, если бы нашёлся фордовский генератор. Через неделю он так и не нашёлся, и поставили с «Волги».
2. Эй, Джа.
Увиделись мы снова уже в начале июня.
Мы пока поживали в Симфике, наводили порядок в нашем доме, в котором собирались зимовать, а там будет видно. Нашим был второй этаж – на первом владения моего брата по документам Севы, кроме общих кухни, ванной и прихожей.
На нашем этаже мы обнаружили невиданный прежде бардак. Прошлым летом мама уже жила у Славки (третий брат по соседству), но жилище её ещё ждало хозяйку. Собственно... ну что такого произошло этим летом? Картинки и фотографии на стенах всё те же, те же статуэточки и поделки, те же букетики засушенные... ну а что бычки всюду, пузыри из-под водки, а специально за креслом припрятано кладбище презервативов (у Севы подрастал сын, и мой замок в мои апартаменты был выломан неизвестно якобы кем) – так это ведь хуйня, разве нет? Выскоблили, паутину смели – живём! Но что-то уже говорило о том, что не жилец это жильё.
И всё же мы душу положили, чтоб вдохнуть новую старую жизнь. Комнату, в которой раньше спали мы с мамой, мы превратили в детскую днём и общую спальню ночью, две кровати, стол и шкаф, а гостиную так и оставили гостиной... когда я был маленький, я любил валяться в этой зале (моя мама никогда не употребляла такого слова, это я цитирую местных) на полу зимой голым, солнце конкретно припекало, окна на юго-запад, а я читал Джека Лондона про белое безмолвие и ел столовой ложкой абрикосовое варенье из банки.
Теперь у окон стояли два кресла, купленные мамой в комиссионке, вдоль капитальной стены, за которой веранда, диван, а у противоположной стены два книжных шкафа (тоже из комиссионки), между ними модерновый столик, приобретённый, чтоб пускать пыль в глаза, моей сестрой Наташкой где-то в середине 60-х, овально-треугольный, лакированно-черный с яркими красно-жёлто-зелёными цветами и травами.
На нём отлаженная Коровьевым «Комета», волшебно безотказная, а по углам 35-АС, перемещённые собственноручно и исключительно на общественном транспорте из Питера за две с лихуем тыщи км. А в шкафах, кроме избранных книжек моего детства, две полки я отвёл под бобины, с разномастными рукописными корешками, на многих информация о песнях и музыкантах, на некоторых даже наклеенные фотки и картинки. Записанные в конце 80-х – начале 90-х («Орбита», «Идель»), но были и из 70-х («Маяк», «Юпитер»), и это звук, который невозможно повторить, все сидюки и тем более МР3 – хуйня полная.
А всю макулатуру мы аккуратными пачками расставили в третьей невостребованной комнате. Раньше в ней обитал я, когда приезжал, а до меня и Славка, и Наташка, и тётя Надя в ней живали. Я даже разложил довольно аккуратно – когда я был маленький, я очень любил в это играть, - всё по отдельности: «Наука и жизнь», «Пионер», «Огонёк», «Иностранка», «Дружба народов»... в отдельную кучу я сваливал «Роман газеты», уж не знаю почему, мною с детства ненавидимые как класс (единственное исключение – «Иван Денисович», но за «Плаху»[13] я бы автора-казаха…).
На всякий случай в этой комнате оставались ещё диван и стол.
По ходу мой бёсдник пришлось справить – всё же родные, Славка, Соня, жена его, а пригласить я смог только древнего своего одноклассника Пашу и только что обретённого нового знакомого, которого я после того пока не видел – Сева в Москве вдруг вспомнил, что к Мильёну когда-то приезжал его зёма, Николай, и они вместе музицировали... он даже фотку свою передал ему, где он на бас гитаре, и даже с подписью... эта фотка невычленимо вписалась в мой дизайн интерьера, да так вместе с домом и сгорела. Гореть начало с «Роман-газеты».
Позвонил я этому Николаю потому, что сразу стал искать то, что Паша называет уникальным словом «калдырбек», ни от кого больше не слышал. Он объяснил, где живёт.
Древние хрущобы возле автовокзала, со времён Хруща не тронутые ремонтом. Тёмная однушка на первом этаже, хозяин которой тоже ремонтом никогда не заморачивался, да и просто уборкой. Оказался этот Николай бородатым мужичком, очень похожим какой-то характерной запущенностью бороды на сразу нескольких моих московских знакомых, с которыми я дружил в юности, когда они были художниками, а сейчас все они в большей или меньшей степени выглядят алкоголиками. Николай, напротив, оказался непьющим и некурящим, но при этом не менее безумным и далёким от реальности. Пока мы дожидались его покуривающего товарища, он поиграл нам и на фоно, и на саксе, и на том и другом одновременно.
Товарищ представился:
- Эйдж.
- Эйдж? А что это значит?
- Ну Эйдж, просто такое слово – эйдж.
В дальнейшем общении выяснилось, что он называет этим словом всё, что угодно, всё, что по его мнению хорошо – и калдырбек, и музыку, и солнце, и пиво, и в том числе и себя. Он подыграл Николаю на гармошке, а вообще держался с видом человека, которому после того, как он постиг суть мироздания, ничего не остаётся, как прикидываться дурачком.
Трава у него оказалась – почему-то конкретная питерская чуйка, которую только без табака заколачивать, да и то не очень. Странно... в Крым вообще ничего по этим делам везти не надо, всё и так есть, но чтоб ещё и беспонтовку? И недёшево по тем временам – 15 гривен за корабль, тогда нормально было за 10. Для приличия мы всё же взяли у него парочку, но через пару дней я встретил Лёху (см. «Дорогу в рай», глава про долю воровскую) и больше Эйджу не звонил, хотя пару раз случайно встречались, говорили друг другу «Эйдж!», весьма восторженно, и продолжали каждый свой маршрут.
А Николая пригласил на свой бёсдник, в гостях он оказался уже не безумным, а просто на редкость нудным и вообще никаким.
Где-то в начале июня пришла телеграмма от Олди.
Наконец приключения. Умка поёт: «Керуак, трепло, где твой коцаный Кадиллак?» Умочка – да вот же он!
Хотя, конечно, какие там приключения... у этого самого Керуака. Ни покорения вершин, ни полюса, ни даже войнушки какой-нибудь, разве что по фэйсу настучат гопники или мусора. В моих приключениях выстрелы всё же были, в 94-м – 1) в Гурзуфе московские бандиты разобрались с минскими, покоцали битами два их «БМВ», руки и головы, ну и шмальнули пару раз для острастки, прям у нас над головами, мы жили на берегу, а минские расположились в кустах метров на 5 выше; прошлым вечером гитару нам не дали, 2) дней через десять на Мангупе на мотоцикле вечером приехали пьяные лесники и стали палить из двустволки по празднующим бёсдник Ринго хипанам, обожравшимся каши и молочка, 3) в промежутке в Симфике Славка прибегал к нам, жарящим шашлык, чтоб бахнуть стаканчик и похвастаться Макаровым за поясом, даже обойму доставал и мне трогать давал – ощущения, как от кобры или тарантула. Такой вот год был. Пестик Славке дал сын его жены, кликушка по распоняткам Скользкий, которого тем летом постоянно охраняли пара машин с вооружёнными подростками. Через дом от нашего, у нас шашлык и разливуха, у них круговая оборона. В остальном мне, конечно, далеко до приключений настоящих героев, вроде Лимонова, и мне кажется, что безупречность настоящего индейца в том, чтобы быть параллельно всем этим зарницам – бременские музыканты не возят с собою волын.
В общем, не знаю... если едешь на море (и тем более на коцаной пятёре), значит ищешь приключений, и что бы дальше ни случилось, так и будет восприниматься.
Если бы Олди с Катей не отстали, приключение началось бы сразу – то есть у них оно, возможно, сразу и началось, а вот я почему-то ничего не помню... как мы там добрались до Парфёна? ну как всегда, ехали и приехали, встретились и набрали портвейна, прочухались и дальше двинули. И тем более в Симфике – чем мы занимались там дней 10 или даже больше?
Хотя позднее так же однообразно жили в Гурзуфе – и это было приключением и ещё каким! Но вот не знаю почему, но когда я сижу со своими братьями по паспорту, или у Инкиных родичей, или у Галкиной мамы – это всегда для меня не приключение, а наказание, срок, который я за что-то получаю и должен оттарабанить, чтоб на свободу с чистой совестью. Тоже
волшебство своего рода, но наоборот.
3. Старый нектар.
Даже к Славику заезжать не стали, свернули с трассы в Насыпном. Поднявшись за ним на горку, наконец увидели море. И Кара-Даг – пришло время познакомиться с ним поближе.
Катя поселилась у самого подножия. Впрочем, Олди сразу просветил меня, что это не Кара-Даг, а Серю-Кайя, врубаешься – я ж Серёга («От слова серить?» – усомнился я). А ещё тут есть гора Святая. А Кара-Даг – это как бы всё это вместе. Ну да, согласился я, где святые, там и сера – а где захочут, там и ссуть, подхватил Олди. А где тут у вас Серю-Гейя? - спросила Галка.
У меня всегда было такое впечатление от Коктебеля – длинная дорога и вдоль неё домики, за ними с одной стороны горы, с другой море. Чисто плод пиара – никакого колорита и обаяния, только слава тех, кто тут побывал и продолжает бывать.
Катя жила в самом конце этой длиннющей дороги. Потом нам приходилось гулять до набережной или обратно – с полчаса, если походным маршем, а так вообще час и больше.
Она была владелицей 1)квартиры на первом этаже из крохотных, но многочисленных комнатушек, без воды и приспособлений для её использования, и почти без мебели, 2) летней кухни под навесом с двухкомнатным сараем, переделанным под мастерскую, 3) участка с заложенным фундаментом, в углу которого Олди из палок, полиэтилена и шланга соорудил летний душ, 4) просто участка с установленной на нём на всякий случай палаткой.
Палатка была установлена для раскуривания травы. Залезать в неё мы, конечно, не стали, а расположились на лужайке между деревьев. Позже вообще выяснилось, что на самом деле курить траву можно где угодно и как угодно, но бесспорно гораздо интересней – сходить в специальное и потому торжественное место.
Трава у них была хорошая. И солнце не то что в Симфике... и это день ещё только начинался.
Сперва всех как бы сморило. Но потом Галка поскакала к оставленной Маше, Олди увязался за нею. А Катя как бы и не собиралась никуда двигаться, причём чисто в манере Олди, изображая «Комитет» с его пресловутой идеологией «Джа всё даст, и дёргаться не надо». Я не мог не повестись, стал тоже изображать – валяюсь, кайфую и мне всё похую, никаких предрассудков типа разговор поддерживать да и вообще обращать друг на друга внимание. То есть помалкивать – тоже предрассудок, и поэтому мы то и дело небрежно перебрасываемся ленивыми фразами... и снова пытаемся поймать нирвану. А чё – нормально держит, можно ещё хоть часа два так типа наконец-то расслабиться.
Потом я, конечно, всё же подумал – а не кретин ли я опять? Ведь сколько раз уже бывало, что вспоминаешь и явственно видишь, что женщина просто предлагала ту или иную свою женскую игру, подразумевающую совсем иное, а я взял да и повёлся вести себя, как она предлагает, буквально, и в итоге женщина имела полное право подумать – да и пошёл ты в конце концов на хуй, раз ты такой зануда.
Уж легче попросить – не убудет же, трудно что ли? В любом вообще случае. А получив отказ, хоть совесть успокоить (возможно – кретин в квадрате).
Например, был у меня случай, позднее, но неважно. Это мы уже после полутора лет в Крыму вернулись в Москву, квартиру всё ещё сдаём, комнату снимаем, прожиточный минимум на разницу, кайфушки на мой извоз, снегопады, вечные горящие огни... и тут от Инки поступает предложение поработать не как пролы, а как все нормальные люди. К её папе приехал из Питера друг юности с женой, я был представлен ему уже наутро, на кухне с блюдами с остатками бесхитростных, но «всё на стол мечи» закусок, они с папой лечились по грамулечке, я пил чай и скромно тромбил все подряд закуски, пропитанные аурой вчерашней гулянки.
Он был похож на Ипполита из «Иронии судьбы», а она... для её лет нормально, сверстница моя, в конце концов, ненамного Галки с Инкой старше, но это ведь по паспорту, в 17 все ништяк, а дальше тормозят кто больше, кто меньше. В общем, ясно – тётя, а вроде и сверстница, и это пикантно. Он-то сверстник папы, а она с ним прям как Инка со своим Морковкой.
Потом я повёз эту парочку на какую-то выставку, но валил яростный снегопад, и моя бедная Кобыла с её лысыми колёсами просто плыла, а я крутил руль, как на байдарке... возле «Шоссе Энтузиастов» я объяснил им, что на метро гораздо проще.
Я должен был на выставках, посвящённых стройматериалам, подходить к людям и предлагать им ответить на довольно толстую анкету, после чего одаривать их шариковой ручкой с логотипом и красочным проспектом. Ипполит считал себя специалистом по изучению рынка, даже был юридически зарегистрирован как фирма (офис прямо дома, а единственная сотрудница – жена), и ему удалось облапошить каких-то финнов, интересующихся перспективами строительства в совдепе деревянных домиков.
На следующий день мне удалось таки доебаться человек наверно до пяти. И то хлеб! – за каждую заполненную анкету я должен был получить 80 рублей, ни хуя себе, такой пассажир раз в день попадается, а когда-то – пару суток разгребать снег.
Анкет вообще-то было много, штук 100. И уже на следующий день я врубился, как надо их заполнять. Нет, я на самом деле съездил ещё на две выставки и в три магазина, чтоб правдоподобно отчитаться об обстановке, и там смотрел на людей и представлял себе, кто из них как ответит и какие у него прочие анкетные данные. А ручками я потом ещё год одаривал всех знакомых.
За анкетами она приехала одна, причём поселилась в гостинице и туда меня вызвала. Хоть на «Ленинград» раз в жизни изнутри поглядел, пустили оборванца. Она выложила купюры честь по чести, я сделал вид, что обычное дело (бюджет пары месяцев), по ходу мы пиздели, курили, в итоге она предложила спуститься в бар и пропустить по такому случаю по кофе, а там и по рюмочке.
Вообще-то я сказал ей, что на 4 года младше Инки (а её, получается, на 8), и она поверила, то есть с самого начала так и предполагала. Но всё равно заплатил за водку в баре. А дальше мы поднялись обратно в номер, и она стала ебать мне мозги. Я без малейшего сомнения стал её лапать, до сосков добрался и между ног пробрался, но в трусы она так и не дала залезть.
Ну вот хуй его знает – ну чё человеку надо? Мне ж ничего не жалко. Разговор я, конечно, поддерживаю, в промежутках сосёмся, как безумные, но что она имеет в виду? Если деловые отношения или даже дружеские – так себя не ведут. А если ты не против того, чтоб я тебя трогал, и даже, похоже, только этого и дожидаешься, даже добиваешься... какого продолжения ты ожидаешь? Чтоб я проявил насилие? Что я, дурак что ли? Или чтоб вытанцовывал тут перед тобой до рассвета? Может, ещё два года письма писать и загадочно молчать в трубку?
Хочешь приключений – я готов. Тебе, похоже, со мной интересно – попробуй заинтересовать меня.
Уверен, что после того, как я подхватился на последнее метро, она спустилась в бар и хлопнула ещё пару рюмашек.
Катя, впрочем, даже на поглаживания мои не проявила энтузиазма. Не комплексует им не противиться и не комплексует на них не реагировать. Типа всё это уже нам известно, и так и непонятно, как это кто-то там может с этого маньячить.
Да нет, конечно, я без фанатизма, я так...
И дальше началась игра в то, кто первый примет, что дальше ничего не последует, и не закомплексует уйти. Не вечно же здесь валяться.
Надо ведь всё же на море сходить. Галка потом рассказала мне, что Олди подловил её в комнате, где спала Маша, и стал предлагать свой член на предмет пососать, но она только подержала в руке и сказала: успокойся, и Маша сейчас проснётся, и Катя придёт. А Фил? – спросил Олди. А что Фил – Филу бы наоборот понравилось.
На вечер был намечен шашлык.
Владения Кати сторожил её на настоящий момент бой-френд, Паша, бородатый художник. Олди, кстати, Катя тоже не давала, пока Пашу не выселила, но Олди-то похую такие дела, как и прочая суета мирская, лишь бы жить, а уж Катя пусть сама разбирается, как ей жить с ним и как с Пашей.
Я свозил Пашу на базар, где он закупил отборной свинины и примолотов, я пытался впрячься, но он твёрдо заявил, что это его дело – принять гостей, а я, если горю желанием, могу помочь Кате купить выпить.
Потом мы съездили на базар с Катей. Поскольку ожидались ещё гости, я взял 10 литров портвейна по 4 – эквивалент 5 кг свинины в пиаристом Коктебеле (в Симфике тогда за те же деньги можно было купить 10 кг, или 12 л того же портвейна). Кате мой выбор демонстративно не понравился – она купила литр «Старого нектара» за 10. И всем участникам шашлыка потом только давала его попробовать. Её вообще-то можно понять.
Гостями были копия моей знакомой парочки из Москвы – она давно пристроилась на телевидение, а он вольный компьютерщик. Свалили они уже где-то ближе к ночи, но так и не напились, всё поддерживали в себе трезвенность благодаря безостановочным умствованиям, могли бы и до утра так, знаю я этот прикол.
Я-то, конечно, не стеснялся. Я вообще когда угодно мог покинуть беседу (или вдруг включиться), многозначительно хлебнув, поскольку жарил разделанное и замаринованное Пашей мясо, действительно царские кусочки. Пока Катя не тормознула: Фил, ты что, думаешь, что это кто-то ещё будет есть?.. осторожно так выразилась (я потом у многих молодых встречал эту манеру), но предельно однозначно по интонации. На самом ведь деле, согласитесь, что жареное оно будет стоять в холодильнике, что замаринованное, а? Если уж Паша затеял такую гулянку? Нет, сработали таки гены, те самые, которые и сам я мучительно выдавливаю. Я понял её, конечно, и сразу отказался от своей ненужной инициативы.
А проснулся только утром. Портвейн ещё был в изобилии, жареный шашлык тоже, и помидоры.
А потом дни понеслись один за другим. Мы ещё поколбасились с Олди, потом отвезли его к Славику – вот где мы всегда дома, и ты, если сможешь, тоже. Потом отвезли его обратно на попечение Кати, а сами поездили от Славика в Орджо, а потом совершенно неожиданно оказалось, что денег осталось только на бензин до Симфика, там у Славки с Соней хранились наши последние баксы на дорогу до Москвы.
4. Старые раны.
Вообще-то нам нужно было в Москву.
У нас была проблема – год назад я, покупая новый блок цилиндров, выписал справку-счёт на себя, после чего оказалось, что я никак не могу его зарегистрировать, поскольку нужно было выписывать справку на того, по доверенности которого я езжу, причём выписывал мне доверенность не он, а передоверял тот, кому он доверил.
Пока проблем в связи с этим не возникало. Только один раз гаишник тормознул меня на Кудринской площади потому, что Шарапова была не пристёгнута (уже уникальный случай – никто и никогда не был у меня пристёгнут), после чего стал зачем-то смотреть номер двигателя. Кстати, это вообще нелепость – почему номер именно на блоке? Что такое блок? Просто литая чугунка, а сколько на ней навешано гораздо более сложного оборудования – не говоря уж о головке с распредвалом и клапанами, всякие там стартеры, генераторы, помпы, и всё это не считается, главное – номер на железяке. Якобы – а вдруг ты спиздил, на самом деле – повод доебаться.
Я тогда в два счёта объяснил, что вот справка, всё легально, сейчас зарегистрируюсь, просрочил – ну так сами понимаете, вот вам 50 рублей (или ещё 50 тысяч?).
Но сейчас нам нужно было ставить Кобылу на временный учёт на Украине (ёбаный Нельцин Мандела, а до него Хрущ, поубывав бы гадов, причём изощрённо, и Джа бы мне простил), а для этого с документами всё должно быть в порядке. Альтернатива – каждые два месяца ездить на границу и продлять декларацию... или чё у них там продляют? короче, порядок такой. Понял? Действуй. На границе номера почему-то не сверяли.
Пока что у нас был двухмесячный срок до 20 какого-то июля. Из Москвы мы рванули, не заморачиваясь документами, потому, что за компанию с Олди, а деньги уже пока есть, Энди дал как раз за два месяца. Теперь мы собирались вернуться в Москву, успокоить маму, что всё в порядке, поокучивать ей картошку, по ходу переоформить на неё машину отдельно, двигатель отдельно, получить через её знакомого бесплатный талончик техосмотра, и с чистой совестью ехать сдаваться крымским мусорам.
Время у нас ещё было, но деньги в Коктебеле и Феодосии как-то взяли и кончились, так что пора уже было ехать, в Москве у Галки есть мама, а я с извозом не пропаду.
Вечером перед намеченным назавтра отъездом в Феодосию, чтоб ещё пару раз окунуться, и потом в Москву – к нам заявился Паша.
Это ещё один мой одноклассник. С Мильёном, Свиндлером и Славиком я сблизился из-за музыки, а с Пашей потому, что мама сызмальства ограждала меня от общения с простолюдинами, и я, как только стал самостоятельным, стал планомерно его искать. Для этого я перешёл из английской спецшколы в математическую, а Паша оказался в моём классе после спецшколы для юных правонарушителей, была такая в Симфике, ох и натерпелся же я от этих матросиков (они были всегда в форме морячков) – где угодно, даже на Пушкаре, могут подойти и сказать: «Мелочь есть? А ну попрыгай», из-за них я научился всегда раскладывать мелочь по разным карманам (сейчас меня точно так же то и дело грабят мусора). С возрастом я стал заниматься самбо и, когда стал самостоятельным и перешёл в другую школу, наконец решился вызвать их на схватку, после чего получил кирпичом по башке, потерял сознание, но мелочь так и не отдал. А потом подружился с ещё одним хулиганом, угодившем по блату в мой класс – и вовсе не потому подружился, что он хулиган, а потому, что он обладал, как и я... хотел сказать «сорокапятками», но на самом деле – маленькими, но на 33 оборота, пластинками на три-четыре песни “Beatles” от фирмы «Мелодия», которые тогда были наперечёт. Всё остальное родство душ автоматически прилагалось.
Он вызвал меня и того, кто ударил меня кирпичом (оказалось, что он из параллельного класса в моей новой школе), в туалет. И я опозорился. Подразумевалось, что я могу сделать с ним всё, что захочу, но он так бормотал «ну прости, ну прости же»... я на автомате по сценарию Панкина спросил «Видишь этот шрам?», и даже вяло ткнул его кулаком в челюсть, но вообще-то конечно же простил сразу, то есть сразу понял, что простил давно, да даже и вообще не обижался, как и на любое иное явление природы... в общем, Панкин увидел, что я не такой, как он, и ему это было интересно.
Самбисту Панкину во время перестройки не оставалось ничего иного, как стать бандитом. Недавно его таки убили – система сама себя налаживает. Хотя и позволяет своему номинально главному даже с Маккартни встретиться лично – а чё, ништяк однозначно, если по понятиям, но только не по сердцу. Христа давно уже гавном своим измазали, а уж Маккартни – легко, тем более что ему не привыкать, сэру-то. После всего, что он сделал, его уже ни с какими мусорами вась-вась не запомоит[14].
Паша всегда вёл себя как конкурирующий в моём сердце с Панкиным. Я был инициатором всех походов в моём классе – понятно, когда тебя куда-то запланированно везут, но почему бы не попробовать самим куда-нибудь смотаться? Если с девчонками – на чистяках, костёр, чай и кто что взял из дома, но иногда и мальчишники с ночёвками и водкой, замороженной в снегу, если зимой, или «Бецманом» в грелках (ещё один наш одноклассник, Короб, имел связи на винзаводе), если летом. Лет за пять до этого говорили не «бецман», а «биомицин», как-то всё же по-аптечному, бецман красивее,а вообще «Бiле мiцне», знаменитые рубль семь[15].
У Паши тогда всегда была гитара. Правда, песню исполнял по-настоящему всего одну, «На материк, на Магадан, ушёл последний караван», я помню – действительно цепляло и пронимало, настолько, что сейчас, повзрослевший, он стыдится так исполнять, а потому и вообще не имеет гитары. Я знаю, у меня такой же брат Славка, он первым показал мне это чудо – гитара, костёр, девчонки. Ну а сейчас, понятно – проще нажраться и ништяк. Не совсем то же самое, но очень напоминает... гитару-то с костром и сейчас легко, но с девчонками как быть? а без них какая гитара? остаётся вспоминать.
Пару лет назад мы с Галкой ждали под окном, когда он выйдет, а он прокричал мне с пятого этажа, чтоб я сперва срочно к нему поднялся, я думал - он косяк где-то лично для меня надыбал, а оказалось - по его ч/б 7 дюймов TV показывают “Beatles”.
И он же первый сообщил мне про Майка. Я тогда жил в Симфике, не в курсях событий, а он слушал радио в машине, и прямо на следующий день, когда мы ехали в Севастик, я его трезвый водитель, он вспомнил и сказал, правда, сказал БГ, поскольку отдельного слова «Майк» не знал, и я довольно долгое время был под впечатлением – вот оно значит как, пока он наконец не вспомнил – «ну, у него ещё есть песня “Старые раны”».
А так вообще из народа.
За четыре года до этого так вышло, что я оскорбил Пашу в лучших чувствах. Будучи романтиком, он полагал, что жена – святое, как родина, но роман –святое совсем по-другому. Он тогда очень любил слушать «У неё был муж, у него была жена», меня и самого цепляла эта песня, правда, больше по музыке, по тембру вокала, чем по словам. Его Люсико жила в другом городе, замужем за, для пущей романтики, опером из отдела по борьбе с наркотой. Незабываемые встречи – зимой он, вдруг охуев и всё бросив, прыгает в свою копейку и несётся за 300 км, ах гостиница моя, ах гостиница... шампанское в постели. Летом – сам Джа велел порядочной молодой женщине в Крым ездить. А не придумали бы «муж, жена» – не было бы и такой романтики.
Так вышло, что в один и тот же день к нему приехала Люсико, а ко мне Элен и Нэт из Питера. И мы поехали в Гурзуф на моё обычное место на диком пляже, они на Пашиной копейке, мы на троллейбусе, друзья Паши с подругами тоже на троллейбусе, но сами по себе... Паша вообще-то всегда умудряется якшаться с самыми что ни на есть отпетыми маргиналами. Я с герлами расположился на своём любимом месте на берегу, а Паша поставил свою машину прямо над ним на горе под виноградниками, метров 50 крутых тропинок от нас. Я пошёл за вином в город с Элен и Мишелем, не таким проходимцем, как прочие Пашины друзья, а наоборот неожиданным просветлением. Набрав винчика, мы сразу попробовали на набережной, изумились, вернулись и набрали ещё, а потом шли по берегу к своим, хором распевая «Битлс» и «Криденс», и даже «Цветы», вернулись уже в сумерках. У костра я сразу заскучал в прочей Пашиной компании и пошёл вниз спать.
Разбудили меня герлы. Сперва я сопротивлялся, целоваться не желал, хватался за одеяло, но они таки стянули с меня и шорты, и уже поглаживая руками их головки, я вдруг удивился – что за серёжки? У Нэт никаких серёжек не было. И только тут понял, что это вместе с Элен Люсико (а позже узнал, что они, пока спускались, несколько раз падали в траву и целовались), после чего испытал неподдельный интерес во всей полноте (а Нэт в это время была в Пашиной машине с Мишелем).
Строго говоря, со своей какой-то точки зрения Паша прав – действительно, мне стало интересно именно после того, как я узнал, что это Люсико, но только в смысле – ещё одна, с кем сводит Джа, а вовсе ни в какой мере не в том, что Пашина герла... да я вообще не помнил, что он существует. Ну а что – надо было, едва осознав, что она Пашина, встать, натянуть шорты и извиниться перед дамами? Вот это был бы придурок.
На следующее лето в первый день приезда в Симфик я ехал в центр менять баксы, из окна троллейбуса увидел Пашу с Султаном (ещё одним проходимцем), выскочил, догнал их, Паша был уже под газом, повис на мне, повёл нас в чебуречную, но за лагманом вдруг стал выяснять, а не лизал ли я пизду его жене, поскольку, кричал уже он на всю чебуречную, он сам видел, как я лижу его Люське. Даже с соседних столиков стали вмешиваться – мы предвосхищали современные «Окна». И очень хотелось размозжить тебе башку валуном, а вот не стал!
А через пару дней он приехал ко мне поздно вечером с бутылкой коньяка, стал среди ночи звонить Люське и разговаривать с её мужем, я отключил телефон от греха подальше, он тогда стал его топтать и этим пробил меня – мне так вдруг стало жалко, что вот Инночка специально привезла мне аппарат, спиздила списанный на работе, а Паша с ним так, с подарком Инночки, - он ещё и сопротивлялся, я применил удушающий и так вошёл в раж, что реально готов был и хотел оторвать ему голову, но он вдруг расслабился и заявил, что вот какие у меня, значит, понятия о дружбе, а вот он – привёз нож (в ножнах на шее на тесёмке), а не стал... если бы относился к дружбе, как я – масса была возможностей вспороть мне брюхо.
И с тех пор каждое лето мне всё казалось, что не может быть такого, чтоб человек не понял наконец. Каждый раз казалось, что вроде уже нормально...
Паша привёз к нам какого-то очередного хмыря. Муж сестры Пашиной бывшей жены, сейчас у него тоже с ней разногласия, а снять квартиру 50 баксов, а я вроде говорил, что мне нужен сторож моих апартаментов, пока я съезжу в Москву.
О стороже я говорил фигурально, просто описывая своё положение, а вообще-то, как я сейчас уже вижу, мне нужно было не бычиться на повзрослевшего племянника, а поговорить с ним по душам – я тебя понимаю, и ты меня пойми. Используй мои пустующие площади, но будь скромнее.
Но теперь ничего нельзя было поделать – просит Паша, за своего почти родственника.
Они принесли бухла и всеразличных внутренностей осетра, из которых наш новый постоялец с комментариями и прибаутками изготовил безумно сытное и адски жирное блюдо. Оказалось, это его бизнес - он ездит на автобусе в Керчь, скупает там у браконьеров по дешёвке осетров, а в Симфике продаёт филейные части в рестораны, головы – простым людям, желающим попробовать лучшего, а внутренности – тонкая фишка: хоть вид, прямо скажем, не товарный, а кайф на самом деле весь в них и кроется.
Я проснулся часа через два-три после отключки, и дальше до утра бегал сперва проблеваться до полных выворотов, а потом продристаться. Увы, давно пора бы уже мне обратить внимание на то, что такое случается со мной исключительно неспроста. Пили-то и ели вместе, а полоскало только меня.
Напоследок мне было ещё одно знамение. Во второй половине дня мы выехали в Феодосию и закипели сразу на повороте с Ялтинской трассы на окружную. Поднял капот – помпа. Вернулись, останавливаясь через 100 метров, чтоб остыть и подлить ещё воды.
И как раз возле Славки натолкнулись на нашего квартиранта. Он намылился в город, был в моей майке и моих штанах.
Он сразу извинился, что ему пришлось постирать все свои шмотки, а сменки никакой у него нету, а встреча срочная и важная. Мы, конечно, как интеллигенты – ну да, ну конечно. Потом увидели, что дверь в наши комнаты он оставил открытой – мы поселили его в северной комнате, но на всякий случай оставили ключ от наших, мало ли. Он извинился, что звонил.
Мне некогда было приглядываться и отдавать себе отчёт. Мне нужно было купить новую помпу и вырезать из картонки прокладку, чтоб явиться к Олди по темноте, но хоть не среди ночи.
Винчик и ганджа были у нас припасены. Олди в лучшем виде изобразил нам свой номер неподдельной радости. Ганджа у него тоже была, он уже успел подружиться с местными бандитами, они полюбили его песни – но прикинь, говорил мне Олди, они ж ни хуя не врубаются, им просто понравилось «возьми всё сам, так сказал Джа – алилу Джа», это ж бандиты, брать умеют, а про Джа даже и не догадываются, и ведь хуй кому объяснишь, если он сам на него не выходил.
Сперва поколбасились на хате, а потом пошли на набережную к Кате, торгующей нэцками, она сразу нашла у знакомых людей ещё на папиросу, мы взяли сушнячка для отвода глаз и углубились в парк. Непроглядные тропинки вывели нас на освещённую летними южными звёздами площадку с круглым облупившимся сухим фонтаном, в котором Олди сразу распознал прекрасную сцену для своих заклинаний.
На самом ведь деле «Комитет» – не музыка, а только Олди. Иногда он может использовать и музыку... два аккорда, текст любой... но это лишь один из множества способов услышать Джа. А после того, как ты его слышал, невозможно продолжать принимать всерьёз земные страсти – кто кого богаче и кто кого ебёт, хотя, конечно, свою роль в предлагаемых сюжетах нужно играть с полной по возможности самоотдачей, дело ведь не в роли, а в том, насколько безупречно получается её исполнять. Не забывая, что это просто роль, и тем самым другим об этом напоминая.
5. Анка банкомётчица.
Разбудил меня Олди с утра пораньше – братан, только ты можешь помочь делу «Комитета».
В Когти с неделю назад приехала Анка. Олди помог ей найти комнату, очень милую, недалеко от базара как бы центра, в чуть ли не одесском дворике, специально отремонтированном для курортников, с общей летней кухней и общим даблом. Анка жила на втором этаже, к её двери вела отдельная лестница – просто шикарно по сравнению со сдаваемыми курятниками эпохи застоя.
Теперь она уже собиралась уезжать. Спешить-то ей было некуда, просто Олди за неделю выдоил из неё всё, чем она располагала, после чего стал делать вид, что сыграл во все страсти, какие только мог. А страсти режиссировать он мастер, и тут две таких благодарных и отзывчивых актрисы. Анка должна была сама понять примерно следующее: такова жизнь, сама видишь, Катя может меня вписать и хоть как-то обеспечить, и кстати, мы при этом просто друзья, она ведь с Пашей, а мне нравишься ты, и так жаль, что средства не позволяют нам с тобой быть счастливыми. А Катя должна была уяснить, что живёт же она с Пашей – почему бы Олди не проводить некоторое время со своей возлюбленной, которой к тому же ничего для него не жалко. Я ведь больной человек, а ты тут психиатора изображаешь – ром-колу пожалуйста, косячок тоже по возможности, но никаких денег на настоящее лекарство.
Мы приехали к Анке, разбудили её, и пока она слонялась и потягивалась, Олди экстерном изобразил ей истерику, как срочно ему необходимы несколько поганых сотенных калабашек. Заполучив их, он наскоро пожелал ей доброго утра и погнал мою Кобылу к какому-то местному немолодому очкарику, с ним мы прокатились в Феодосию, там в каких-то переулочках они зашли в какой-то подъезд, вышли очень скоро, и мы понеслись обратно в Когти, впрочем, как только выехали из города, Олди упросил меня тормознуться, так умоляюще и требовательно, что я не смог не подчиниться, хотя сам, конечно, предпочёл бы хоть с трассы съехать.
Олди пересел на заднее сидение, очкарик извлёк пятикубовый баян с коричневой жидкостью и парочку одноразовых. Я не смотрел на них, а пас по сторонам за шухером, только слышал, как они перешёптываются: да не гони, один тебе в самый раз, мы же не наркоманы какие-нибудь, а чисто подлечиться... сильнее перетягивай... контроль... ох, да, вот оно, вот...
Наконец они расслабленно отвалились, а я скорее полетел подобру-поздорову домой, к Галочке.
Катя выдала нам весь свой набор кисляков и тотального недовольства. Олди притаился в смирении.
Днём мы все валялись голые метров 50 не доходя Юнги. На каменных плитах вдоль пляжа метрах в 15-ти от нас нарисовалась Анка. Позже она горячо убеждала, чуть ли не правдоподобно,что действительно нас не видела. Она прошлась до конца бетона и уселась на песке прямо под Юнгой.
У нас был бинокль, и я беззастенчиво её разглядывал, хотя она загорала топлесс, т.е. трусы так и не сняла. Она всем своим видом показывала, что у неё всё в порядке, но мне всё равно было её ужасно жалко. Однако я так и не подошёл к ней – конечно, это было бы правильно... а может и нет?.. просто я тогда решил: раз в вашем буддистском (или каком, блядь?) монастыре такой устав – быть пидарасом, - ну так и я буду пидарасом.
У них такое правило – я вас не гружу, и меня не грузите, а даже если попробуете, я хуй замечу. Например, им бесполезно показывать фотки, даже свежие – они пролистают их быстро и брезгливо, поскольку им западло, для них это примерно то же, что интеллигенты называли мещанством: сплетни там разные, или базары о бабле, о шмотье. И рассказывать о своих родственниках – неприлично, как и вообще о любых своих проблемах. Хуй знает, где они этому научились и почему воображают при этом, что посвящены в какую-то эзотерику... вот мандалу нарисовать – это дело. Или посидеть в лотосе, истово изображая непробиваемое благодушие.
Я, когда работал извозчиком у Шараповой, тогда ещё этого не знал и нёс чё попало, в частности, рассказал зачем-то, что моя мама прямой потомок Урусовых, которые в родстве с Юсуповыми. Наташа отозвалась с возмущением, слегка меня удивившим, что неужели имеет какое-то значение, кем были родители и деды человека?! Главное – что он сам из себя представляет. С этим, конечно, спорить было бы глупо.
В общем, Олди сторонится её почему-то – ну и я не буду соваться.
Зато я придумал вот что – а почему бы не взять Анку в Москву с собою? Причём сказать ей прямо, как настоящий буддист, не стесняясь, – ты ведь собираешься покупать билет на поезд? Между прочим, ещё неизвестно, сколько ты будешь за ним стоять и сколько потом дожидаться отъезда. Так вот, а у нас с Галкой денег, как всегда, на бензин в притирку, а так мы бы ещё в Симфик снова заехали, и я бы взял немножко травушки.
Для начала мы увезли её с собой к Славику – винчик, музычка, Славик там тоже что-то поизображал новому человеку. Я говорил ей комплименты, но пока особо не приставал – ещё испугается, передумает ехать.
На другое утро мы вернулись в Когти, оставили её собираться и навестили на прощанье Олди. Он был озадачен происходящим – дрессируемая им Анка получила вдруг такую поддержку.
- Фил, тебя же все знают – тебе просто хочется её выебать.
- Да нет, вообще-то не очень.
Прям как Паша оказался. Когда он изображал из себя пьяного, всё же оставалось ощущение, что это игра, тем более – когда он колотился по поводу герыча. Но тут мне показалось наоборот – что он, хоть и делает вид, что просто изображает обычные чувства кондового мужика, на самом деле таки не изображает.
Я говорю о Паше из Симфика, а что касается партнёра Кати, Анка сообщила мне, что очень удивилась, его увидев – сколько-то там лет назад он был её бой-френдом. Вот так, Аннушка, сказал ей я, знамения на каждом шагу, наша жёлтая подводная лодка.
Я познакомил Анку со своим домом, как Олю год назад. Она была последней, кто его видела.
6. Без Олди.
В дороге попался таки один ДАIшник, который решил проверить номер двигателя. Никогда ведь никто вообще-то не проверяет, а тут попался телепат. Это как с московской регистрацией – если заморочишься и раскошелишься, никто никогда тебя не остановит, чтоб доставить удовлетворение, что не зря старался. Путь воина – чтоб проверяли в первый же день после регистрации, а не в первый же день, как ты снова стал нелегалом.
Я долго взывал к его разуму и человечности, сам же видит, что не ворованный движок, а лишь незарегистрированный, как положено, и я понимаю, что нарушение всё же есть, и я обязан оплатить его догадливость, но денег только на бензин, да ещё ребёнок инвалид. Упэртый хохол всё понимал, но всё равно хотел денег, поскольку мусора тоже типа инвалиды, только хуже им намного. Дело ведь не в деньгах даже, а в принципе – раз уговорили отпустить бесплатно, значит развели.
Анка взяла да и заплатила. Лень снова вспоминать курсы баксов, рублей и гривен и их покупательную способность до дефолта, но в общем речь шла о сумме, которая сейчас показалась бы мне смешной, а тогда представлялась убийственной.
Когда мы поехали дальше, я сказал, что в Москве мы ей сразу возместим, а она сказала, чтоб я забыл и всё в порядке. Паханы дали ей денег, чтоб съездила на море, и эти оставшиеся сторублёвые бумажки ей просто не нужны, главное до Москвы добраться. Люблю таких людей. Про Катю и её друзей я расскажу позже.
И в Днепре она щедро выдала нам на бухло. Хотя необходимости в этом не было – мы как раз попали на день рождения Даши, дочки Парфёна и Наташи, я потому и запомнил, что с этого дня месяца пошёл отсчёт Эндиной квартплаты, а через пару дней после квартплаты мы пересекли границу, и теперь как раз истекал срок таможенной декларации.
В комнате родителей был обильно накрыт длинный стол, и по квартире тусовалась куча народа. Наташин папа, жизнерадостный компанейский хохол, мама, пугливая мышка; из Светловодска приехала мама Парфёна – поразительно красивая женщина... она ведь постарше меня? а выглядит чуть ли не моложе. И их сверстники. С другой стороны – друзья Парфёна и Наташи, молодёжь, Славян, а остальных я так и не запомнил, даже не пытался.
Кроме Ирен. Полная, но красавица, то есть не жирная, а объёмная, типа Федосеевой. С Парфёном на гитаре она спела несколько народных песен, и я был сразу очарован. Потом мы гуляли летней ночью, чтоб попить на свежем воздухе и без родаков, и пока все веселились,я побрасывал ей вожделенные взгляды, а при случае и прихватывал не в кипиш дело. Она думала, что это такие шутки у современных людей без предрассудков, но когда она расположилась спать на балконе, я пришёл к ней туда... а чего ей? никто не слышит, все уже спят, причём беспробудно, потому что упившись до бесчувствия.
Мне очень понравилось, и ей тоже. Она даже не просто всё делать умела, но ещё и приговаривать: еби меня… ох, да… как ты сладко меня ебёшь…
А потом на балкон вышла покурить Галка и продемонстрировала Ирен, что такое по-настоящему без предрассудков, то есть поболтала с нами без напряга и вполне одобрительно, выразив только надежду, что все спят, потому что слышно нас было достаточно отчётливо.
Знай наших. Анка, например, удивилась. Мама Парфёна, похоже, тоже пила мало.
В Москве мы завезли Анку в переулок рядом со Склифом, а сами перенайтовали у Орской братии. Народу на этот раз собралось много, нам пришлось спать на полу на кухне. Потом заехали в сберкассу за Машиной пенсией, потом проверили Энди с Вьюшкой, а потом я посадил Галку с Машей на электричку, а сам занялся извозом – сперва несколько пассажиров, пока не добрался до нужного мне ГАИ, где я выяснил, что и как должен сделать, а потом ещё несколько, пока не доехал до приютившего нас с Галкой флэта.
Там были какие-то пьяные расклады, то есть уже и не пьяные, поскольку пили они несколько дней, успели друг на друга пообижаться, как герои «За стеклом», и поэтому как раз сегодня как бы и не пили (поодиночке, возможно, кое-кто и бегал к пивной палатке).
Я знал только Шалаву-Малаву. Это Вова Орский открыл мне её ник в Системе, представилась-то она мне при первом знакомстве... не смог вспомнить, спросил у Галки – говорит, Шалава – а на самом деле? – не помнит... Шалава![16] Если б трахнулись, хоть записал бы, как зовут.
Когда мы познакомились, она была наголо выбрита, а татарским лицом напомнила мне панкушку Наилю, тоже лысую, не считая сиротливого, как Иа-Иа, хвостика ирокеза. По-татарски же была и приветлива и душевна, с двух слов свой человек. Как раз такими по идее и должны были бы быть люди Системы, но, к сожалению, даже апостолы – люди, как люди, с квартирными или другими вопросами.
Ещё тогда был её муж Костя, наоборот волосатый и слегка бородатый. Позже мы встречались с ним несколько раз – во-первых, я, раз оказался в Москве, помог ему пару раз с развозкой «Фузза» (то есть он помог мне с заработком), во-вторых, он предложил мне не заморачиваться с перерегистрацией, а просто перебить номер на движке. Тусовка была на полдня, но юные байкеры, с которыми он меня познакомил, так ничего и не смогли в итоге.
Но в этот раз его не было. Некоторых из остальных я впоследствии встречал на этом флэту неоднократно, но всё равно так и не запомнил.
Ближе познакомился я только с одной герлой. Правда, сам я вряд ли бы такой заинтересовался... при совершенном к таким дамам уважении, вкусу не прикажешь. Вообще-то любому человеку, наверно, обидно, если его кто-то не хочет, и поэтому я могу захотеть, если человек хороший... но бывает ведь такое чувство, которое влечёт и к плохому, к полной пидараске, которая думает только о себе или вообще ни о ком никогда не думает. А бывает – хороший вообще-то человек, но что-то ну никак...
Типичная училка (Ника Рокенрола, думаю, такое бы возбудило, привет, Ник!). Я в школе больше всех ненавидел учительницу пения, у которой было прозвище Селёдка. Больше её я ненавидел только завуча по поведению Крысу, на которую, если приглядеться, чем-то неуловимо смахивает моя первая жена Инка, когда очки надевает.
Главное – очки. Если она их вдруг снимет, лицо волшебно превращается в телячье нежное, но пока они на носу... сами понимаете. То есть вполне возможно носить очки с шармом, но в случаях, который я сейчас описываю, они как специально подобраны, как и волосёнки, как и строго-сиротские тряпочки.
Кстати, именно Крыса носила очки, а Селёдка была без очков, просто безвременно усохшая.
Как я уже упоминал, снимали флэт орские ребята, но вписывались на нём и оренбургские. Училка приехала, чтоб ежедневно сидеть в Ленинской библиотеке, а по вечерам ей было нехуй делать. Ребят она полагала слишком юными для того, чтоб она могла с ними общаться, а за меня уцепилась. Хотя, если говорить о возрасте по паспорту, для меня что она, что ребята, а если о реальном возрасте, то как раз ребята были для меня в самый раз, а она – безнадёжно (безвременно) взрослая.
Но, как поёт Оля, «воин ничего не избегает» (и «ни к чему не стремится»). У нас была тема для разговора – художница Янка, Сапогов и прочие общие знакомые из Оренбурга.
Шалава предложила мне на ушко – а что если всё же набухаться? Только не с этими охламонами, а есть у неё подружка, тоже снимающая флэт. Настолько подружка, что к ней можно завалиться в любое время. Можете представить себе мою реакцию?
Я вышел первым, типа свои дела, и дожидался в машине. Минут через десять в неё сели принаряженные и подкрашенные Шалава и Училка – дави на газ до отказа, а дальше разберёмся!
Подружка оказалась родом из Чечни. Не то что бы беженка, но что-то вроде. Очень красивая... но хуй знает этих чеченок, на что они, осознавая свою красоту, рассчитывают... я ни к чему не стремился.
Обстановка была минимальной, я даже принёс из машины походные кружки, а сидели мы на полу на кухне, в общем, самое то, что я люблю. Пили винище, они сухое, я портвейн, потом и они перешли на портвешок.
Утром чеченке нужно было на работу – торговать на Горбушке майками с символикой. Она предложила нам на выбор – либо она запирает нас до вечера, либо уходим вместе. Мой дом в Симфике в это время уже тушили.
Мы переместились в мою машину. Уже давно рассвело, я накинул пару одеял на окошки. Сиденья раскладывались у меня идеально, насколько это возможно. Я, конечно, лёг посередине, герлы стали делать вид, что заснули, а я щупал их по очереди, но как только начинал действовать более решительно, оказывалось, что вторая тоже не спит, а на совместную оргию они никак не желали писаться. В общем, я решил спать, раз так.
Когда проснулся, их уже не было. По двору уже в полный рост тусовалось население. Я прибрал недоеденные бутерброды, слил в батл недопитое из кружек и... поехал к Мишельке, больше деваться было некуда. Рискованный момент, но Джа помог. Можете себе представить, сколько выпили и сколько я спал, и даже зубы не было возможности почистить. Ехать нужно было из Чертаново на ВДНХ.
Мишельки как раз собирались куда-то, причём с ночёвкой, а мне объяснили, как защёлкнуть за собой дверь. И показали ящик (!) пиратской водки, чтоб я никуда не бегал – пиратом работал тогда Мишелька.
Вечером я проснулся. Ехать на извоз – а что дальше? (дверь-то уже не откроешь). Значит, отдыхаем до утра. Стал пока щёлкать каналы на ТВ.
И тут вдруг позвонила Галка. Ей только что позвонила моя тётя. Наш дом в Симфике сгорел. Ну что ж... когда-то я позвонил из Симфика в Питер и узнал, что Коровьев только что уничтожил мою комнату в общаге. Опять «Бойцовский клуб». Тогда в Пауково приехала мама Ведьмы и прогнала Коровьева конкретно палкой по хребтине. Хорошо хоть не прирезал, как дядя Трезвяков бедную Иришку. И не прыгнул в окно сам, как СашБаш – ну, уж такого от Коровушки хуй дождёшься.
Я с отвращением открыл палёную водку и продолжал щёлкать каналы – их дом прямо рядом с Останкинской башней. Под утро проснулся, почувствовав, что обсыкаюсь – разбудила, как всегда, мама, открыточки которой и засохшие букетики отправились вслед за нею. Простирнул простынь, повесил на балкон сушиться и рубанулся снова.
7. Человек и кошка.
В Москве пришлось проторчать почти месяц. Недели две, наверно, ушло на легализацию двигателя, а потом пришлось дожидаться квартплаты от Энди, он понимал нас и готов был заплатить раньше срока, но всё никак не мог изыскать для этого средства.
По ходу нас вызвалась приютить Инка. У паханов отпуск, они уехали на дачу (4 часа на двух электричках, так что надёжно), Филя в лагере, сама Инка у Морковки, известное дело. Где ж ещё быть летом, как не на даче на Истре. Пару раз она приглашала туда Мишелькину Элеонору, они с утра до вечера потягивали сухое или шампань, прикалывались по деликатесам, загорали, купались, дремали,а Морковка появлялся только поздно вечером с очередными алкогольно-гастрономическими знамениями. (После чего Мишелька запретил Элеоноре даже по телефону с Инкой разговаривать... насколько я их знаю, стукнув пару раз по репе). Когда-то Инка брала с собою Галку, теперь жалеет, потому что Галка её сдала – «Да никого я не сдавала, мне и в голову не приходило, что ты не знаешь, кто это, если у него работал». Да, Галочка, никак мне не могло прийти в голову, что один из хозяев палатки, бессменным продавцом которой я был больше месяца, и есть тот мистер Икс, существование которого я вычислил за два года до этой работы, а потом невинный, ещё не знающий лжи Филя, сообщил мне, что его зовут Вова – Вовка-Морковка, научил я Филю, и с тех пор и Инка, и Галка только так его и зовут. Однако, мало ли Владимиров... и даже Ивановичей...мне казалось, что я знаю вкус Инки, какие киноактёры ей нравятся и каких мужиков она имеет: я - Гойко Митич, Свиндлер - Жан Рено, ещё был у неё автогонщик с просто гигантским (с её слов) хуем, я его не видел, но представлял себе хотя бы Мики Рурка («ой, да видел бы ты этого гонщика», говорит Галка). Могло ли прийти мне в голову, что героем её романа может стать очкастый Винни-Пух с характером сводной сестры главной героини «Морозко»?
Мне кажется, именно за это и любят меня Инка и Галка, что я такой дурак. Я уж стараюсь.
У Инки был для нас сюрприз – когда мы позвонили, из двери выскочил членистоногий Коровьев и повис на мне всеми своими конечностями. Он как раз приехал с Урала. С герлой, Лерой, она сразу показала нам слайды, как она умеет рисовать. Сама на вид ничего и характер просто супер – ну так я никогда не сомневался в Коровушке. То есть с Урала они приехали в Питер, а сюда – проездом домой.
«С Урала» – выражение из совдеп кинофильма, с восторгом подхваченное москвичами, Инкой, во всяком случае. Да и мне нравится – порой иначе и не скажешь, два слова и всё понятно, ну это как и гороскоп точно так же: Телец – всё ясно. Телец Инка, а Коровушка Водолей, как Паша из Симфика.
Коровьев из Магнитогорска, если точнее.
Вот, например, какую теорию он проповедовал в Пауково, проходя у Иры Ведьмы курс молодого грибника.
Началась вся эта хуйня, Бабилон в смысле, когда на Землю пизданулись два магнитных метеорита. До этого всё было иначе. Были могучие цивилизации, и всех всё устраивало, шудрам заебись было быть шудрами, а брахманов не ломало быть брахманами, и в силу такой гармонии техника им вообще была не нужна, все легенды – не метафора, а буквально существовал телекинез и прочие аномальные сейчас явления, так же просто, как сейчас лифт или ТВ. Пирамиды – пример, который сохранился, остальные чудеса света с приходом Бабилона наебнулись.
И всю последующую историю можно трактовать по-разному, хоть даже как марксисты с их общественными формациями, поскольку всё действительно было логично и последовательно, только никто не знает – ради чего. А на самом деле – ради того, чтоб на Земле появился строй, при котором возможно стало эти метеориты выкопать и рассредоточить по поверхности. Только в этой задаче – истинный смысл ГУЛАГа.
Естественно, этот строй возник на территории, на которой расположены Курская и Магнитогорская магнитные аномалии. Кто только ни обезьянничал тупо с этого строя – ни хуя у них толкового не получалось, поскольку смысла под собою не имело. Кто во что горазд – национальные особенности коммунистического заёба. Маркс зорко углядел, что система в истории существует, а Ленин догадался, как при помощи этой системы всех наебать.
Подражатели его ориентировались на местности – в Корее так, а в Китае так. Что ни образец – то курьёз один другого круче, один Пол Пот чего стоит, а в Африке – так вообще поедали буржуев самым буквальным образом.
Иначе и быть не могло и не может, поскольку выход из Бабилона только один. Золотой век был, но магнитные метеориты исказили все поля и перекосили все кармы. Всем людям снесло крышак. Деньги перестали быть просто мерой, а стали предметом культа. Все стали стараться присвоить только себе то, что придумали и построили все для всех. Ну и т.д., молиться на эту хуйню, оставлять в наследство. Хуйню потому, что как неизвестно, как поступит достаточно независимый наследник с сохранёнными обрезками обоев, так же точно не факт, как он миллионами на счету распорядится. А ещё ведь неизвестно, а твой ли это именно наследник – и это уже отдельная статья ебанутости на всю бестолковку.
Все понятия цивилизации, какое ни возьми – придуманы явно, доказывать не надо, сумасшедшими. Они и атомной бомбой ебанут, и леса истребят, и бактерии спецом будут культивировать, и реки поворачивать, и клонировать, и аборты делать – сумасшедшие, что возьмёшь. Они даже и не виноваты – столько веков в магнитном поле.
И только комиссары – сделали это!
Посмотришь в Магнитогорске на дно карьера – самосвалы, как букашки, люди, как точки.
Пять лет назад (плюс два месяца, в смысле не на тот момент, когда пишу, а когда происходило описываемое) Коровьев, пока я был в Крыму, а ему опрометчиво оставил ключи, выкинул из моей комнаты с седьмого этажа всё, что я нажил непосильным трудом, а также все мои фотографии и рукописи, а также единственные в своём роде записи Терри и рисунки Свиндлера. И ободрал со стен обои с моими рифмами.
И уехал домой. А там успел уже получить пенсию по шизофрении и найти такую классную подругу. Про него, Федю Трезвякова и Ведьму из Паукова надо бы написать отдельный роман, да всё недосуг пока (да и боязно. Шутка).
«Бойцовский клуб» был написан через шесть лет после акции Коровьева.
Мы сразу позвонили Игору, он на уши встал от счастья, и поехали к нему. На коцаном советском автомобиле, через всю Москву, уж я постарался с маршрутом – после пролетарского Новогиреева сталинское шоссе Энтузиастов, легендарная Таганка, высотка с «Иллюзионом» (теперь знаменита благодаря «Брату-2», равно как и русская Памела без Брата вряд ли привлекла бы внимание тех, кто не лезет из кожи вон в князи, поскольку не ощущает себя в грязи), Кремль со всех почти сторон, Манеж, «Интурист», Стрит, Пушка, Маяк. «Белорусская» – вот тут мы с Игорем тусовались, «Динамо» – вот тут мы с Галочкой живём. И до Зелёнки – уж я старался гнать, как мог, не так уж быстро, но за счёт самолётного рёва движка казалось, что мы на болиде.
Пассажиры всю дорогу припивали из пластиковых бутылок микс, приготовленный Коровьевым из нашего народного портвешка и их изысканного сухого. Галка с Лерой целовались взасос, трогали сиськи друг друга, а я, хоть и не мог, пока не доедем, выпить, был самым пьяным, наблюдая это в зеркальце.
Игор сделал нам узбекский плов – детство и отрочество он провёл в предместьях Ташкента (отсюда и его кликуха – Игорь с узбекским акцентом, который он по любому случаю может воспроизвести сверх артистично). Гитару он давно уже приобрёл нехилую, спел нам «Машину», «Воскресенье» и свои сочинения, с рифмами беспомощными, но уж всяк не хуже, чем у Петкуна, зато с мелодиями не менее пронзительными.
Впрочем, всё было, как у взрослых – к сожалению, такую подобрал себе Игор жену на старости лет. С высшим образованием (он – мои университеты, то есть армия и дальше лимита), папа профессор (на детях гены отдыхают)... какие ещё параметры? ебаться хочет всегда и только с ним (удивительно, как вообще кто-то с ней захотел). Вступили в брак потому, что обещала прописать в четырёх (!) комнатной квартире, на свадьбу я приехал с Инкой и Галинкой и сказал ему, что в таком костюмчике и с таким галстуком обычно в гроб укладывают, позже оказалось, что прописку не разрешает бывший муженёк, тоже в этих хоромах почему-то прописанный и оставивший Игору двух короедов – заполняй холодильник.
Ни о каких продолжениях поцелуев Галки с Лерой не могло быть и речи, это ясно было всем, даже мне. Поэтому я заскучал и тоже напился.
А потом настали будни на Инкином флэту. Коровьев сразу увидел, к чему я клоню (это было несложно), и стал планомерно нас выселять. Денег у них не оставалось уже даже на билеты, и они дожидались Инку, а пока Коровьев, точно как Олди, мучался бессонницей. Инкин музыкальный центр, пристегнув колонки, он перетащил на кухню и грохотал там в любое время суток, причём слушал исключительно радио, любую, самую голимую попсу, проповедуя, что главное - качество звучания, а текст любой.
О «Комитете» он никогда не слышал, а послушав, ревниво раскритиковал. Так же на дух он не принял и «Титаник»:
- Фил, да ты чё? На хуй нужно слушать этот гавносовдеп, если есть Боб Марли? Ты мазохист что ли? Новый способ онанизма – бить молотком себе по яйцам?
- Ну а Федя? – напоминал я.
- А что Федя? Хуйня полная, и сам он пидарас из пидарасов.
Федя, который сочинил про Коровьева лучшую, пожалуй, свою песню, «Человек и кошка». Ну-ну. И ведь не возразишь «сам ты тогда пидарас», поскольку он сразу радостно согласится.
Я ежедневно отправлялся на извоз, после чего закупал компоненты полюбившегося нам коктейля. Как и на Олди, алкоголь на Коровьева не действовал, во всяком случае, не вызывал благодушия. Но пожирал он его весьма охотно.
В своё время кого мы только с Коровьевым не ебали. У меня всё записано – 12 вариантов состава (на втором месте Игор – 7 комбинаций). В том числе и с Галкой был уже у нас экспириенс.
А теперь он, видишь ли, остепенился. Хотя на самом деле ему всегда нравилось так себя вести. Например, когда попал под плотное влияние Ведьмы, стал читать почему-то Шри Ауробиндо – за всю жизнь не читал ни одной книжки, ну так ведь «текст любой». И бросил курить. При этом брал у кого-нибудь из компании сигарету, затягивался пару раз и удивлялся:
- Дай-ка попробовать, чё это за хуйня... Ну и хуля? Чё за понт-то? Что я должен при этом испытывать? что-то не пойму.
Сейчас, конечно, курит всё так же. Теперь он изображает – ебаться? фу, как неопрятно. А вы до сих пор кайфуете с этих простых движений?
И в данном случае это даже не ревность – ещё проще: ему всегда было по кайфу выводить людей из равновесия и глядеть с наслаждением на результат.
Наконец он меня достал, и я повёл себя решительно. Мы опять сидели вечером на кухне и припивали. Я решил подать пример. Все сидели на табуретках, а я на полу. Я подполз к Галке, стянул с неё трусы и стал вылизывать – хуля нам, красивым бабам? Долго и старательно. Коровьев наблюдал иронически, Галка, глядя на него, тоже, Лера делала вид, что и не такое видала.
Тогда я утащил Галку в комнату и занялся тем, по чему уже соскучился, по полной программе. Лера заходила к нам туда под каким-то предлогом, но я уже не обратил на неё внимания, возможно, напрасно.
А с утра пораньше я подхватился и растолкал Галку. Коровьев как раз наконец дрых. Ему я оставил записку:
бухать, оставляя секс без внимания
самая что ни на есть наркомания
и музон без секса – лишь шум ненужный
короче, пенсию платят заслуженно
Через пару дней вернулись с дачи родители Инки и одолжили Коровьеву с Лерой денег на билет до Урала. Корова показал Инкиной маме одноразовые шприцы (которые извлёк из её же аптечки) и сказал, что ваш Фил конченый наркоман и только тем и занимался, что грязно приставал к его жене. Услышав об этом от мамы, Инка догнала их на полпути к метро и сняла с них все свитера, которыми обеспечила их в дорогу, и брюки папы – они поехали в Питер в начале августа, а уже был конец, и как раз началось похолодание. Так и ехал Корова три дня до Урала в шортах, кутаясь в железнодорожное одеяло. К тому же что он, что Лерка всю дорогу сокрушительно поносили. Недавно Инка встречалась с ними и накуривалась – оказывается, они до сих пор думают, что это Филя подсыпал им пургена в кофе. Филя отрицает и, хотя вообще-то он врёт всегда просто патологически, тут я верю, что, конечно, вряд ли. Я уже давно знаю, что если кто с Инкой поругается – обязательно потом просрётся. Десяток или более совершенно реальных эпизодов. Хотя чтоб аж на три дня просрачка – рекорд.
За меня Инка пасть порвёт любому.
План у меня уже был. Я созвонился с Анкой, оказалось, что её родаки тоже свалили, и она готова выручить нас впиской. К ней я и перевёз Галку с Машей, после чего опять нырнул в бушующую стихию извоза.
В первый вечер мы просто отдыхали от Коровушки, а на следующий я закупил ударную дозу не самых дешёвых напитков, и нам таки удалось затащить Аннушку в постель. Опыт такого рода у нас с Галкой уже был – во-первых, разумеется, Инночка, во-вторых, одна Галкина давняя подруга, Оля, о которой она вспомнила ради меня (то есть отнюдь не систематически, но по возможности).
Бедная Аннушка. Обычно девушка сопротивляется поначалу молодому человеку, но зато уж потом, когда ясно, что обратной дороги нет, наконец расслабляется и показывает всё, на что способна. Это любой дурак сможет, но когда молодых людей двое? Такое их взаимопонимание уже кое-что, ну а ещё сложнее психологически, когда эта совращающая пара неоднопола. Увы, Галочке уже начали надоедать мои игрища, ей это было интересно (как и Инке), пока не родила, а родившая бабища, оказывается, начинает относиться ко всей этой возне иначе. Нет, она ещё по инерции что-то там делала, но, например, вибратор, сгоревший в Симфике, она уже так и не захотела восстанавливать, и так и живёт.
А вообще – почему бедная (Аннушка)? На самом деле, попробовать такое хотя бы раз интересно, мне кажется, всем... или большинству. Процветает же рынок так называемой порнухи, и всем его клиентам на самом деле соблазнительно кино сделать былью. И есть теперь чем похвастаться в достаточно продвинутой компании.
Жалко только, что в таких ситуациях все становятся актёрами и начинают разыгрывать роль, и вместо того, чтобы реально оттягиваться, достоверно исполняют. Ну хоть так.
В общем, я не очень разобрал, как оно было, и мне хотелось повторить более вдумчиво. Но на следующий вечер, как оно чаще всего и бывает, Анка решила заупрямиться... а денежки от Энди я таки как раз получил накануне... и мы покинули её рано утром, выспитесь в машине, сказал я Галке с Машей. У меня, как и у Олди с Коровьевым, тоже бессонница – зачем наркотики, если есть яйца... да и у них, если разобраться, метаморфозы того же самого, а никаких наркотиков не существует, просто понты в противовес цивилизации с её антиполовой установой. Нельзя? – ну и пошли вы на хуй, уйду на дно колодца.
Мне было не до сна – меня ждала трасса... опять Днепр и наконец снова Крым.
Лето. Где-то, когда Маша наконец заснула, я свернул на грунтовую дорогу вдоль лесополосы. И постелил рядом с машиной одеяло. Проезжавший не вовремя мимо тракторист спугнул нас, но не смутил.
8. У меня нет дома, потому что он сгорел.
Раннее утро. Меня будит Олди. Вот так сюрприз.
От меня требуется подогнать к дому Катин «Форд».
Это срочно? – Ну как... – Тогда можно я сперва выпью чаю? – Конечно! Давай попьём все вместе.
Оказывается, вчера в Симфике выступал БГ (!). И Катя предприняла путешествие из Когтибля, чтоб Олди провёл её на сэйшен, как VIP-персону. После сэйшена в Украинском театре (местные называют его элеватором за формы, олицетворяющие архитектуру позднего застоя) они отправились в клуб, расположенный неподалёку, и бухали там всю ночь. А утром пора было забирать «Форд» со стоянки. Местный, с которым они подружились, показал дорогу по задворкам до Марьино, но как раз возле дома Славки, приютившего нас, последнее время постоянно караулят мусора, это ведь начало трассы на Ялту. Хорошо хоть Катя издалека их приметила. Так что покататься на «Форде» мне пришлось всего метров 200. Было очень неудобно, поскольку лень было перестраивать под себя сиденье, то есть мне-то бы не лень, но Кате каково потом его под себя обратно перестраивать, и она мне об этом сказала.
Никогда бы не подумал, что в Симфике могут быть такие «местные». Первое, что бросается в глаза – дрэды, правда, жиденькие, но зато конкретно до пояса. Модная сейчас у молодёжи квадратная бородка. Кольцо в носу и множество колечек в ушах. Ошейник с шипами. Зовут почему-то Петрик. Позже выяснилось, что дрэды – шиньон, но какая разница, если он его никогда не снимает.
Ещё с ними была Катя, которую для отличия называли Зелёной, потому что хаер у неё был салатного цвета. Длиною в сантиметр, то есть почти лысая, зато зелёная. Сама ростом где-то метр 80 или чуть долговязее. Прочие параметры, как я определил на глазок – 68-65-66, в общем, примерно как и у Олдиной Кати, только ростом повыше. Она приехала к Кате из Питера.
И ещё с ними был Касым, это тоже кликуха, то есть он никаким местом не азиат, а самый главный неформал Черновцов, западэнэць в общем. Внешне он никак особо нефомально не выделялся, ну там обросший слегка, но был специалистом по тату и пирсингу, зарабатывал этим на набережной Когтибля, а вписывался тоже у Кати, которая собственно затем и покупала жильё у моря, чтоб держать салон.
Такая вот компания свалилась на голову моему брату Славке и его жене Соне, сугубо цивильным обывателям. Ну, Соня-то человек образованный, читала, что такие бывают, и принципиально признаёт за каждым право. Вот какие продвинутые у Вовки (у меня) друзья, подумала она. Вот с какими пидарасами (выражаясь по-хрущёвски) он общается, подумал мой брат, незамысловатый боцман.
Брата можно понять. Нормальный ход, подумал я про себя – как на БГ сходить, им и в голову не пришло за мной по ходу заехать, а как вписаться – тут как тут.
Вообще-то они ведь планировали – на сэйшен и сразу обратно. Ко мне даже и не заезжая – нормальный ход! Но в клубе они договорились о выступлении Олди, а это так вот сразу не делается, и им нужно было где-то занайтовать.
Ну, Олди... бедный Олди. Не он ведь за рулём, и тем более не он за всё платит.
Что я уже в Симфике, они знали. Потому что мы с Галочкой на этот раз, не доезжая до Симфика, в Джанкое свернули на Феодосию – дом сгорел так и так, что раньше мы его увидим, что позже, а вот море в августе уже кончается, а в сентябре море уже совсем иное. На этот раз приехали сразу к Славику, а к Олди поехали уже на другой день. Поскольку успели уже заметить, что не являемся самыми желанными персонажами Катиного салона... хуй знает, почему – ясно, что я не БГ, хотя очень многие, знакомясь со мною на пляже, спрашивали, не БГ ли я, я уже привык отвечать, что просто брат.
А Олди – подзаебало нас вообще-то уже содержать его, развозить и ублажать. И слава Джа, что он нашёл себе такую Катю.
А море в Когтиблю самое что ни на есть беспонтовое, на редкость. То есть на наш вкус. Как и в любом другом населённом пункте, это понятно, но в Гурзуфе или в Симеизе можно добраться до прикольного дикого пляжа, а то, что считается диким пляжем в Когтях – по сути тот же цивильный, только и разницы, что разрешается быть голым. Здесь – песок, валяется и тусуется куча народу, там вода – вода и всё, ни скал, ни камней, ни водорослей, о мидиях и говорить нечего.
Другое дело Орджо, дорога на который идёт как раз мимо Славика. Вот это наше. Хвалёная Лисья бухта по сравнению с ним – попсня галимая.
Мы свозили Олди и к Славику (набухались), и в Орджо. И обратно отвезли, честь по чести.
Олди рассказал нам про Казантип, который мы со своей Москвой упустили. Что он ездил туда с Бидровым на машине какого-то Калашникова[17], и что по дороге по ходу он отбил у Бидрова его молоденькую герлу. А Катя где была при этом? С барахлишком разбиралась, с родичами своими понаехавшими.
Я сказал ему, что Бидров очень похож на Мефистофеля, скупающего души – отыскивает тех, у кого души развиты и выражены наиболее ярко, и затаскивает их в ящик – вдруг понравится? Вдруг захочет превратиться из Алтуфьевой в вассала Пугачихи? Влиться в эту иерархию, в которой любой смертный, как бы высоко ни вознёсся – сам при этом является вассалом древнего демона, орудием в его неумолимой программе.
Олди возразил, что это нормально и ничего тут такого нет. Должны же быть санитары леса душ. В пизду на переплавку.
Я устроил им экскурсию по сгоревшему дому. Горел второй этаж, на первом только обвалилась штукатурка от воды пожарных. Славка говорит, что когда он проснулся в шесть утра, увидел дым и вызвал пожарных, горела только одна комната – та, в которой мы свалили всю макулатуру, а потом поселили приятеля Паши. Славка с этим приятелем таскали туда вёдрами воду, но куда там. К тому времени, когда пожарные начали тушение, выгорели коридор и большая комната, закоптились веранда и комната мамы, провалилась вместе с потолком крыша, она у нас была из черепицы, уложенной на звенящие сосновые брёвна, которые, думаю, горели веселее всего. Что интересно, все вещички Маши в маминой комнате совершенно не пострадали, зато пропал спрятанный в них резиновый хуй на батарейках, упаковка от него валялась на полу.
Приятель Паши утверждает, что в этот вечер его попросил о вписке сын моего брата Севы, девочку поебать. И только поэтому он переместился в наши апартаменты, ключ от которых мы ему опрометчиво оставили, а когда ушёл мой племянник, не знает, а утреннее возгорание его самого поразило. Племянник утверждает, что вообще не был там тогда. Приятеля Паши я не знаю, зато знаю своего братца, и поэтому у меня не получается верить его детищу от его непостижимого мною выбора... прости, Джа.
Паша уже который год каждый раз, когда мы встречаемся, радостно разъясняет мне, что если бы ты, Фил, не трахнул мою Люську, был бы у тебя сейчас дом! То есть даже если бычок принадлежал не Валере, а моему племяннику, заигрывающему с чёрной магией Паше больше нравится версия, что таки пиздит Валера. Что он спецом привёз мне такого Валеру, чтоб за Люську расквитаться. Типа – если бы не эпизод с нею, он продолжал бы считать меня своим другом, а себя – в ответе передо мною за Валеру. А так – чуть ли не радуется торжеству кармы.
Вот прям какой уже год, как напьётся, так сразу начинает витийствовать на эту тему с неизменным особым цинизмом. А на самом деле, кто бы там ни воплотил предопределение аллаха, у Севы теперь есть возможность версии, что во всём виноват я, а Славка смотрит со стороны на своих братьев – оба гандоны.
Я потом скрупулезно перебрал то, что было дорого, и вывез к Руслану кучу бобин, у которых обуглились только коробки (записи не пострадали!), а для себя сохранил обгоревшие только по краям свои детские книжки, которые потом, перечитав, бросил в Гурзуфе, и порножурналы, которые до сих пор у меня хранятся.
На ночь я расположил всех на первом, не горевшем (и не потекшим ещё от дождей), этаже. И так они уже подчистили у Сони на огороде все помидоры и всю малину. Нисколько не церемонясь, как и подобает тем, кто полагает, что исповедует буддизм. Почему-то вот так они его понимают – главное кайфовать. Мне-то всё в кайф, и это главное, а если кто-то с чего-то обламывается – это его кармические проблемы.
Кстати о буддизме. Когда они уехали, я не мог найти кассету с просто охуенным альбомом Розенбома («Камикадзе», «Аум и ничего другого на ум» и т.д.). Когда мы потом приехали в Когти, Катя созналась, что закинула эту кассету на крышу. Когда они только-только нарисовались у Сони, я разместил их в ожидании чая на летней веранде и поставил им для разнообразия (не «Комитет» же ставить) эту кассету. Катя так оскорбилась, что пока я заваривал, закинула её на крышу. И поставила свою, до сих пор слушаю с кайфом, совсем недавно выяснил, что называется, кажется, «Сакрал service». Розенбома тоже слушаем, редко, если совсем уж в дугаря – ни солнце, ни дожди на кассету не повлияли.
С утра я повёз Олди и Кать в клуб- Катя, которая не зелёная, переживала, хватит ли её «Форду» бензина до Феодосии, а вообще я и сам гораздо больше люблю, когда возят меня, а не я.
То есть я ещё вчера их туда возил, и мы совместными усилиями нарисовали там и повесили афишу – не какую-нибудь якобы «под андеграунд» типографскую, а нашу родную, тремя маркерами рукотворную, со всеми символами, которые Олди рисует везде и всегда, где только может, и с его личным шрифтом (Чен, впрочем, позже говорил мне, что этот шрифт он придумал... да и символику... да и вообще чуть ли не весь Комитет).
Сегодня мы ехали договариваться об оплате. Вчера Кате, изобразившей из себя конкретного менеджера легендарного Олди, сказали, что нужно посоветоваться с партнёрами. А что сказали на следующее утро, я так и не понял, но предполагаю: а разве вам самим не по кайфу было бы выступить в нашем клубе для своей же рекламы? То есть приезжайте месяца через два, мы, даже за свой счёт по возможности, поработаем с газетками разными, с FM, с TV местным даже – тогда уже будем делить билеты. А сейчас – вот можем, конечно, на бензин вам дать... но если вы не захотите выступать, с другой стороны, сами понимаете, как нас подведёте... но вам ведь хочется всё-таки? Повторяю – я высказываюсь исключительно своими словами, и это не информация, а общее впечатление из случайно подслушанного.
А сам клуб мне очень понравился, то есть это, конечно, не то слово... ну как сказать – крыша потекла? что-то заебала меня последнее время литературщина, читал я тут недавно одного тридцатилетнего... В общем, я и не представлял себе, что в Симфике водится столько нашего народа – я всегда думал, что если кто и появлялся, давно уехали, а остальные мутировали, как Эйдж, который, кстати, я потом спрашивал, об этом клубе даже и не слышал, то есть может и слышал, но по-буддистски маньячит на том, что ему всё эйдж.
И хиппи! и панки! причём не полу, а ярые, и металлюги! хиппи-то откуда, причём юные? ну, хиппушек-то всегда было и будет пруд пруди... и даже байкеры, самые что ни на есть, причём в качестве секьюрити, как и полагается, кому как не им... и даже растаман один – Петрик... впрочем, растаманов-то как раз и не видать, ни единого, а Петрик-то, конечно, никакой не растаман, дреды привязал, а слово такое впервые от Олди услышал, он панк, или постпанк? постпост? кибер? о – каламбур Галочка, у которой я спросил, как его назвать, придумала: люберпанк, но это, конечно, не про Петрика, Петрик наоборот с особым упоением рассказывал, где и как его пиздили за его дрэды, равно как и за ошейник, а в основном – за серёжки в ухе, под предлогом: пидарас, реже – фашист (хорошо хоть не еврей... даже хамы и лакеи стали последнее время стесняться настолько откровенно определяться). Может, и каждый из этих невиданных мною в Симфике человечков мог бы рассказать о своём грустном и трагическом выживании в этом городишке? Петрик, впрочем, рассказывал о том, что могло бы показаться злоключениями, жизнерадостно и даже вполне оптимистично.
Всю эту публику мы увидели вечером, а днём, когда вешали афишу, только несколько цивилов, косящих под мажоров, потягивали пиво и поглядывали на нас почти без любопытства.
А вечером мне показалось – уж не в Лондон ли конца 70-х мы попали? На сцене ударник, парень с контрабасом и поющий гитарист. Впрочем, сцена приподнята над залом см на 30, не больше, то есть играющие неразделимы с танцующими да ещё и знакомы с ними со всеми, и зал не беснуется при виде недосягаемых звёзд, а просто тащится вместе с друзьями, которые решили поиграть не потому, что это работа, а потому что по кайфу. Из-за этой атмосферы и музыка показалась мне похожей на “Sex pistols”, хотя позже гитарист и идеолог группы Макс объяснил мне, что ничего общего, что они играют рокабилли, а ещё точнее – сайкобилли, и это всё разные вещи. Возможно, что и так, если внимательно прослушать записи, но на живом концерте никогда не разбираешь таких нюансов, особенно если слушаешь впервые, зато сам дух происходящего... Назывались они мудрёно – «Хрено дэ педалес», оказалось, для советских сайкобильщиков совершенно обязательно называться не по-русски. И петь тоже надо только по-английски, Максу это вполне удавалось, при знании языка на уровне умения пользоваться словарём, гадая о связи переведённых слов.
На мосту через Салгирку возле клуба я совершенно случайно встретил Пашу, он живёт как раз за мостом в сторону Куйбышатника и как раз решил выйти пробздеться. Вообще-то я пока так к нему и не заходил – сгорел дом и сгорел, чего уж теперь... но раз уж встретились – ты как, а ты как? – да вот в клубе сегодня один мой товарищ выступает... в общем, ничего не оставалось, как пригласить его на сэйшен. Хоть и понятно, и всегда понятно было, что у нас миры параллельные, но раз уж так само вышло – ну заходи в мой... братушка...
Паша не забыл, как я смутно надеялся, а был к началу сэйшена тут как тут. Петрик как раз раздобыл курнуть, и мы все вместе спустились к Салгирке. Паша поглядывал на моих приятелей примерно так же, как мой брат Славка, только ещё и с ревностью.
В своё время он точно так же невзлюбил Коровьева. Коровьев тогда приехал ко мне осенью, когда я учился работать извозчиком на первой в моей жизни копейке, которую пригнал из Питера, тогда ещё был Советский Союз. Чтоб окупить поездку, он привёз несколько газовых баллончиков, только-только входивших в моду, в Симфике про такое ещё не слышали, и поэтому желающих приобрести не нашлось. Только Паша, всегда стремившийся к прогрессу, купил один для своей Люсико. Но прежде чем дарить, считал себя обязанным испытать. Сперва пошёл в зоопарк и применил к козлу – никакого результата. Коровьев, между прочим, уверял, что это не какой-нибудь слезогон, а настоящий нервно-паралитик. Потом Паша пошёл в церковь и поставил свечку, поскольку решил провести испытания на каком-нибудь бомже. И когда мы вместе бухали в Мисхоре, он нашёл таки подходящего бомжа, но, благородный по пьяни, не стал его травить, а наоборот – дал ему рубль и попросил, чтобы тот обрызгал его. После чего стал орать мне – ты видишь?! не действует!!! – при этом уже сам брызгал себе в рожу. Наверно, неприятные ощущения он всё же испытывал, поскольку очень взбеленился и требовал, чтоб я немедленно привёз ему Коровьева – он его обязательно подвесит за одну ногу. Из-за него он чуть не подставил Люську!
Кстати, где-то через полгода применить баллончик Коровьева попыталась одна наша подружка в Питере, Катя её звали, чудесная девушка. В результате ей сломали руку.
Народу в клубе набралось не меньше, чем на «Хрено дэ Педалес». Я уселся на полу под сценой. Паша купил кружку пива и уселся рядом со мной.
Сперва почему-то пел Касым. Классику русских растаманов «У меня нет дома, потому что нет дома». Басист и ударник нашлись местные, о рэгги имевшие представление весьма смутное, то есть вообще не имеющие. Олди бряцал на гитаре «Педалес», а Петрик долбил тарелкой их ударника Жэки по бочонку из-под пива, под конец привёл её в полную негодность, Жека мне потом жаловался.
Потом попел и Олди. Свой обычный номер – бесконечно одни и те же куплеты в полную перемешку. Ритм-секция никак не могла уловить ритм, Петрик вообще просто шумел, но Олди как всегда несгибаемо гнул своё и вытягивал ритм-гитарой всё это безобразие.
Народ сперва был в недоумении, только один парень начал безбашенно выплясывать – и сразу перевернул стоящее на полу пиво Паши. Чтобы показать, что разделяю Пашино возмущение, я даже заехал танцору кулаком в бочину. «Один всего фанат нашёлся, - сокрушалась потом Катя, - так и того загасили».
Но Паша всё равно очень обиделся. И попросил у меня ключи от машины – я пока там посижу, подожду тебя. После сэйшена мы собирались ехать в Марьино, в багажнике уже лежал портвейн.
Когда всё кончилось, и я вышел наконец на свежий воздух, машины не было. Пока я осмысливал происшедшее, появился Паша.
- Прикинь, выхожу – а машины твоей нет.
- А ты откуда?
- Да ходил звонить ментам, заявить об угоне.
Менты, впрочем, так и не показывались. Так что я сам тоже им позвонил. После этого они подъехали довольно быстро. Ребята, конечно, не стали их дожидаться, уехали в Марьино без меня. А я остался с Пашей – ну, видишь, какие у тебя друзья? им всем похуй, что у тебя случилось.
Когда менты уехали, Паша сообщил, что это шутка – мою машину угнал он, просто ему хотелось, чтоб я испытал, каково это, когда твою машину угоняют. Может, всё же выпьем по такому случаю?
Увидев, что мне совсем не хочется с ним пить и я рвусь в Марьино, он сказал, что пошутил – Фил, врубись, что твою машину всё-таки угнали. Просто я такой расстроенный, и ему захотелось меня успокоить, но на самом деле – увы... Пошли искать – наверняка покатались какие-нибудь малолетки да и бросили где-нибудь. У тебя там много бензина было?
Сейчас я припоминаю, что он приносил мне в дурдом третий том Кастанеды. Паша, как и Коровьев, художественной литературы никогда не читает, просто не хочет понимать, зачем это вообще нужно. Но, как и Мишелька, Кастанеду почему-то прочёл. Это ведь в третьем томе дон Хуан и дон Хенаро морочат голову Карлосу, отыскивая его пропавшую машину?
Я не нуждаюсь в раздвоении личности, как герой «Бойцовского клуба», когда у меня есть такие реальные Паша или Коровьев.
Вот так мы и провели с Пашей эту ночь. То – ладно, я пошутил, пошли покажу, где я её поставил, то – да нет, я хотел тебя утешить, а на самом деле мы просто должны поискать. Погуляли до рассвета. Вот видишь, втолковывал мне Паша, что значит чужих любовниц трахать – сперва дом сгорел, а теперь и машины нету, потому что ничего нету.
Наконец я догадался сказать про портвейн в багажнике.
Спрятал машину Пашу действительно надёжно – во дворе какой-то фирмы с круглосуточной охраной, с охранниками Паша давно знаком. Без него мне бы её ещё и не отдали.
Мы выпили портвейна с охранниками, а потом и без них под музыку, а потом пошли троллейбусы, и я поехал в милицию забирать заявление, а Паша закемарил.
Объясниться с мусорами оказалось не так-то просто, да ещё и со свежим запахом портвейна. Погоняли меня по кабинетам. Но ничего, отпустили часа через три-четыре.
Машины на месте опять не было!
Она уже стояла во дворе у Паши, а Паша в ней спал. Разбуженный, он твёрдо заявил, что не даст мне ключи, потому что от меня запах, ложись лучше проспись.
И тут я вышел из себя. Выволок Пашу на асфальт, но не удовольствовался этим, а применил болевой приём самбо на ахиллесово сухожилие. Причём со всей дури – Паша говорит, что недели две не мог выйти из дома.
До Марьино доехал легко – Джа был на моей стороне.
Зато на следующее утро – открываем Славкины ворота, сдаю задом... и тут нас окружают мусора и наставляют конкретно автоматы.
Объяснять что-либо, показывать все, какие ни на есть документы – бесполезно. За руль моей Кобылы садится мент, нас с Галкой и Машей сажают в их машину, и все мы едем в отделение, в котором я уже был прошлым утром.
И держат там где-то чуть не до вечера. Причём строго – еле отпросился у них сходить купить молока годовалой Маше.
Оказалось – Кобыла в пресловутой базе данных. Каждый день потом мы звонили и узнавали, что почему-то всё ещё там. Только через неделю или даже больше мы смогли наконец поехать в Когтибля. Через несколько лет в Москве я узнал, опять на собственном опыте, что это ещё довольно быстро, в Москве 4 месяца не снимали с угона[18], а после того, как я об этом узнал, ещё где-то месяц никак у них ничего не получалось... компьютеры компьютерами, но мусора есть мусора. А база данных базой – я чуть ли не полгода ездил на копейке из этой базы, и никто меня не ловил.
Отпрыск моего брата Севы тоже хотел поступать в мусорское училище. Но не стал. Почему? Оказывается, там надо дать на лапу $5 000, иначе без мазы. Подразумевается, что всяко окупится.
9. $ 23.
И опять мы поехали прямо в Когти, к Славику не заезжая. Резоны такие: 1) во-первых, первым делом я собирался получить у Кати 50 баксов, 2) пожили у меня в Симфике – так извольте проявить гостеприимство, 3) одеяла у нас свои и постелить их мы можем где угодно, а если вдруг чё, так и в машине ночёвка уже отработана, 4) бедному Славику регулярно задерживали зарплату, и он выразил мне предположение, а не полагается ли с нас по 7 гривен за ночёвку, ему хоть за свет заплатить, для друга всяко бесплатно, но 2 за Галочку и 5 за геморрои, которые она разводит с Машей. Галка возмутилась, как это Славик оценивает ребёнка-инвалида, которому наоборот все должны помогать. Пришлось сделать вид, что мы оскорбились, и дать Славику время одуматься.
Полтинник бачья мы заняли Кате в Симфике – нам и в голову не приходило, что опрометчиво. Да как не занять, если просит порядочный человек. Не местный какой-нибудь охламон из Пашиных приятелей, промышляющих осетриной, а человек нашего круга из цивилизованного мира, то есть даже не нашего, а более упакованного – мол, это вы старпёры всё хиппуете, ни денег, ни папирос, а современный продвинутый чел наоборот должен всё иметь – плеер, мобилу, баксы на кармане, «Форд» и доску для серфа. И 50 бачинских для него – просто тьфу, хапка коксу или пара хапок текилы.
Для нас эта сумма была не то что бы такой уж существенной, но вполне ощутимой. У Славика тогда была такая месячная зарплата в его агонизирующем НИИ, а с вычетом алиментов гораздо меньше. Пенсионерам предлагалось выживать на сумму, в два раза меньшую. Ну а мы с Галкой и Машей могли кое-как протянуть на такую сумму полмесяца, а если с кайфушками – то неделю вполне (не считая бензина).
К Кате приехали мама, сестра и сводный брат. Они расположились в апартаментах, Катя и Зелёная там же, в мастерской жили Касым и его зёма Мали (которого я сейчас уже не помню), Петрик вписался у них, Олди тусовался, где ему вздумается, а я оккупировал матрас на летней кухне. Машу Галка укладывала в машине, а потом сидела с нами на кухне, а потом шла спать тоже в машину, в наш домик. Галка, кстати, уникальный человек в отношении сна – она может спать в любых условиях, и это никогда её нисколько не парит. Она может спать, как угодно скрючившись, может спать сидя, и даже, наверно, думаю, могла бы поспать и стоя, если бы такие сложились обстоятельства. С другой стороны, её можно разбудить в любое время, и она будет действовать и общаться адекватно, независимо от того, сколько она спала – ей это вообще пофиг, она может вообще не спать, если надо, а закемарить всегда успеется, с этим у неё никогда ни малейших проблем.
Происходящее у дочери маме, разумеется, очень не нравилось. Ей хотелось бы, чтобы Катя была реально такой, какой поначалу пыталась нам себя представить – современной девушкой, ни в чём особо не нуждающейся, ведь всё дано: и флэт для ренты в Питере, и жильё на море, и тачка, живи себе, торгуй не в кипиш дело нэцками и, пользуясь изобилием средств и времени, учись себе рисовать потихоньку, ведь самой же вроде это нравится? ну и прекрасно, папа дал как раз подходящую генетику, новый папа и практически кое-что подсказать может.
Казалось бы – всё просто. А окружение само подберётся, соответствующее уровню...
А вместо этого? Что Касым, что Мали – проходимцы просто опереточные, два кота Базилио. Петрик парень вообще-то неплохой, но чтобы узнать об этом, нужно хоть некоторое время не обращать внимания на его всё же, что ни говори, вызывающую внешность в условиях совдепа, типа Штрилица на улицах Берлина со Звездой Героя Советского Союза.
И символ всего этого безобразия – Олди. При Паше-то всё же порядочные люди в гости захаживали. А Олди, похоже, очень скоро проторчит всё имение, и так уже не только доход от нэцек улетучился, но и себестоимость, которую предстоит возвращать производителям.
Несколько раз мама пыталась, как принято у отдыхающих на юге, готовить баклажаны. И была поражена тем, как моментально они сметаются беспечными буддистами, причём сколько ни наготовь, купить же самим хотя бы хлеба никому даже и голову не приходит.
Мы свозили маму на море (поскольку в самом Когтибле, как я уже говорил, не море, а густая мутная похлёбка). План был такой: мы везём маму на другую сторону Кара-Дага, где за биостанцией с прилегающими ботаническими насаждениями начинается достаточно безлюдный берег под горой, а Олди с Катькой должны были перейти гору по верху пешком, найти нас на берегу и вернуться домой тоже на машине.
Про нудизм мама, конечно, слышала, но, похоже, не ожидала, что мы с Галкой нисколько её не постесняемся. А я, между прочим, не ожидал, что она при всей продвинутости, которую так пыталась изобразить, сама на нудизм так и не решится. В общем, она всё рассказывала нам про то, как бывала в Европе и Америке, и какие у неё соответственно вкусы и планы, а мы в ответ просто показали жопу – а так можешь?
Во всяком случае, поначалу она общалась, как взрослый с равными – хоть и старше меня на 10 лет. Всё-таки пара, да ещё с ребёнком, да ещё на старпёрских «Жигулях», на которые всю жизнь, наверно, предки батрачили. Собственно... она правильно подметила дистанцию между нами и привечаемыми Катей носителями нового и прогрессивного, и поэтому поначалу охотно и воодушевлённо высказывала нам свои наблюдения, мы поддакивали – так ведь она всё правильно говорила (это зоновское выражение, по понятиям: да я тебе всё правильно говорю, понял?). Однако после сеанса нудизма она как-то сразу почувствовала дистанцию между нами и ею – может, мы и взрослые, да не такие, как она... возможно, даже и похуже пидарасы, чем эти щеночки... Олди-то вон тоже немолод, а негодяй из негодяев, просто отъявленный.
Мне кажется, я выглядел совершенно органично без трусов – с ровным глубоким загаром, с проявившимся опять за лето рельефом, с мокрым хаером, уплывает в маске и ластах, с этакой эротичной веревочкой на поясе, и когда возвращается, на этой верёвочке висит огромная сетка с мидиями. Тут ещё набедренная повязка проканала бы, но никак не глупые плавари советского отдыхающего идиллических 60-х, оттепели пресловутой.
Мне очень нравится, как после плавания туго сжимаются у меня яйца и член, яйца, бывает, вообще куда-то прячутся, остаётся только тугая кожаная гармошка, а член становится размером с большой палец, на вид сморчок, но просто костистый на ощупь. А вот Олди показал маме свою висящую до половины бедра внушительную сарделю с забинтованным концом – Мали как раз на днях пробил ему головку под самым каналом и вставил колечко с перекатывающимся по нему шариком.
В машине между мамой и Катей сразу установился разряд холодного невидимого пламени, напряжённый и напряжный.
На следующий день Катя спросила меня, не мог ли бы я отвезти маму в Симфик на поезд. Поскольку у «Форда» с этим генератором какая-то непонятка, надо к мастерам обращаться, а автобус всё же как-то... разумеется, 20 литров бензина она мне зальёт.
Катя уже отдала мне 60 гривен –якобы больше не смогла попросить у мамы. Ещё 50 Катя обещала отдать из денег, которые мама оставит, когда уедет, и чтобы она хоть что-то оставила, надо проводить её по возможности чинно.
Я сразу подписался – а чё б не прокатиться в Симфик? Не говоря уж о том, что, как поёт Гера, мама это святое. Бензин бесплатно, а погода такая, при которой кататься просто полный кайф от предвкушения чего-то ещё более прекрасного.
Однако ехать почему-то не захотела мама. Она поставила вопрос так – если ты мне дочь, ты должна отвезти меня сама, а если из вредности придумываешь откарячки, то я доберусь и без помощи посторонних, но тогда с тобою всё ясно окончательно.
Катя заставила таки её собраться и сесть в мою машину. Едва мы отъехали, мама забеспокоилась, и на автостанции решительно потребовала, чтобы я её высадил – поедет на автобусе и всё тут!
Я сделал, как она просила, вернулся к Кате – так и так. Снова оседлав Кобылу, мы поехали на автостанцию. Мамы там уже не было. Увидели мы её, возвращаясь – как-то не заметили, когда туда ехали. Не знаю, заметила ли нас она. Когда мы её увидели, она сидела на обочине на своих сумках и плакала.
Оказалось, что на сегодня на автобус нет билетов (вообще-то так не бывает, я ж знаю), она взяла на завтра и побрела домой, но так заебалась тащить свои сумари, что решила попробовать поймать попутку до Симфика, и присела отдохнуть сперва, и вовсе не плакала.
Так вот Фил, предложила Катя, зачем тебе попутка? Не нужно мне никаких попуток, опять переменила намерения мама, у меня есть назавтра билет на автобус.
Ну и т.д. На другое утро Катя всё же увезла маму на «Форде». Похоже было, что эти игры придуманы мамой лет двадцать назад, лет десять назад все пируэты персонажей доведены до предельного совершенства, а сейчас им может и хотелось бы порой сменить пластинку (в наше время лучше было бы выразиться: операционную систему), но автопилот стал самостоятельным и не позволяет себя отключать.
Освободившись от грузовой мамы, Катя задала мне вопрос: а не хотелось ли бы мне вместо оставшейся суммы получить полстакана травы?
Вопрос, конечно, интересный. С одной стороны, в Симфике всегда можно легко найти на эту сумму треть стакана кораблями, с другой стороны, если нашлась точка, где можно стаканами – не дороговато ли по 100? Тем более, если по-свойски?
Ну да ладно. Давай уж что ли хоть так – у меня уже начало закрадываться подозрение, что иначе я вообще ничего не получу. Но вообще на такую цену я соглашусь только в том случае, если только действительно хорошая.
Катя заверила меня, что иначе быть не может. Тебе ни о чём не говорит такое название – Собчаковка?
Оказалось, что в Собчаковку надо ещё съездить. На Кобыле, разумеется, не на «Форде». Просто Катя и сама хотела бы там чем-нибудь отцепиться, ну и для меня возьмём, если будем брать вместе, получится дешевле.
В общем, Катя уверенно меня оседлала. Хочешь получить обратно свои денежки – свози меня в Собчаковку. А подписался – надо шнырить по полной. Не просто свозить её, но со свитой – с Олди и с Петриком. Олди – потому, что он пользуется у пацанов Собчаковки таким авторитетом, что нам сразу всё сделают правильно. Насчёт Олди я никогда не спорю, но Петрик-то нам на хуя? Кате хотелось Петрика чисто для антуража, отмазка – якобы поёт, что тоже кого-то в Собчаковке знает.
А я не мог ехать без Галочки. Всё же не веселиться едем, а на серьёзное дело. И если вдруг какие-то стрёмы – присутствие в кабине Галки с Машенькой отведёт все беды, а вот за компанию с Петриком как бы и нас не повязали.
Пришлось таки ехать полным экипажем. В Старом Крыму Катя попросила остановиться у магазина – нужно ехать с бутылкой вина. У меня ничего не попросила, сама купила, не самого дешёвого, но и не самого дорогого, типа не «Бастардо», но даже и не «Алушта» (ещё из приличных), не говоря уж о «Ливадии» (конкретный уже суррогат), в общем что-то вроде «Красного Южнобережного» марочного.
Пятёра – это всё же не «Волга», Петрику с Катей, наверно, было тесновато с Галкой с Машей на коленях. Всем, конечно, было ясно, что на переднем сиденье может сидеть только Олди.
Узкие прямые дороги с непременной лесополосой хотя бы с одной стороны, и бескрайними полями с обеих сторон. Всё вечереет и вечереет. Приближение осени всегда начинает становиться заметным ближе к вечеру (а приближение осени собственной жизни начинаешь чувствовать наоборот по утрам?).
Сёла. На всякий случай у меня есть карта, которую все по очереди изучают, кроме Галки, конечно.
В последних лучах солнца находим нужный дом. Катя уходит, возвращается, оказывается, там день рожденья, надо же, как удачно, что бутылку купили! и уводит с собой Олди, типа нельзя же прямо сразу по делам ломиться, минут десять хоть нужно посидеть. И исчезают они часа на два.
Не меньше! И может даже – больше. Мне, конечно, понятно, что день рожденья, то да сё, и реально бывают ситуации, когда нужный человек не желает становиться вменяемым. Такое воистину бывает! Но что бы там ни было – за два-то часа можно выйти хоть раз и сказать, что так и так? Нет, ну разве не так?
И на хуя ж тогда, кстати, брали Петрика? Чтоб он с нами, не без оснований переживающими, два часа парился? В машине мы, конечно, не сидели, тусовались в сгущающихся сумерках и слишком часто курили.
Наконец появился Олди, который заверил, что щас, щас, вот уже щас, Джа за всем наблюдает. А потом появилась и Катька с местным, которого пришлось втискивать шестым с Катей на коленях.
Уже в полной темноте местный с Катей растворились в кустах, отделяющих мерцающие окошками домики от дороги с двумя рядами деревьев с другой стороны, во мраке которых мы затаились. Таились опять же полчаса или больше. Они объявились из мрака, когда мы уже не знали, что и думать.
Местный был в полном восторге от сделки, которую он полагал очень удачной. Позже я, конечно, догадался, что не было там никакой сделки, им просто отсыпали по дружески, половы, раз на халяву.
Вполне симпатичный крымский парнишка, округлостью фэйса напоминающий молодого Пола Маккартни. С детства необразован да ещё и провинциален, даже не симферополец (необразованных-то и москвичей полно), но интуитивно потянувшийся к чему-то абстрактно прогрессивному. Недавно я его встретил и, конечно, не узнал, ему пришлось напоминать мне ту поездку – ну а как я мог его узнать, если он отрастил длинный чёрный хаер, очень такой конкретный, не то что давно не стригся. На этот раз я запомнил его получше, но всё равно не уверен, что узнаю при очередной встрече.
А тогда он был для меня просто местным, уж я-то этих местных знаю, причём (только что пришло в голову) сам себя никогда не считал местным. Иногда приходится с этими местными общаться, и это порой бывает забавно, но почему-то друзьями моими становятся люди, которые тоже нигде не чувствовали себя местными. Даже по всем, казалось бы, чертам характера местный Парфён на самом деле очень отличается, и это чувствуют все приближенные им к себе местные.
Я давно научился общаться с местными, то есть со своими крымскими по крайней мере. Даже произношение их копирую, причём не специально, а почти само так получается – то есть я это осознаю, а «само» значит – так и тянет. Не знаю... я почему-то стесняюсь показаться шибко образованным. Есть теории насчёт «будь всегда и везде собой и только собой», это понятно, но почему бы не поговорить с французом по-французски? это ведь такой кайф! вы понимаете, что такое кайф? по-моему, поговорить со stranger на его языке – это кайф.
А с местными всего-то и надо – материться почаще, причём не просто обозначать понятия матерными эквивалентами, но и достаточно регулярно вставлять вводные слова, выстраивая ими эмоциональный каркас общения. О как загнул – а матом с нужными интонациями можно выразить в двух словах.
Галка умеет общаться с любым местным просто идеально, я даже не представляю себе человека, который не почувствовал бы, что он с ней одной крови, даже если она с ним ругается... даже если отмораживается – всё равно своя.
«У меня просто очень большой опыт общения с дураками, - говорит Галочка (задал ей вопрос прямо сейчас), - и очень странно и необычно, если кто-то умный попадается... а вообще уже затрахало с вами общаться».
Галка тоже не помнит, как его звали. Когда-то у меня был приятель в Симфике, Миша – внешне его дубль, когда я с ним познакомился, он так же был стандартно подстрижен, а хаер он носил не в будущем, а в прошлом, на лелеемых фотках, а будущего у него уже не было. Из прошлого остались стены, оклеенные множеством Хендриксов, Джоплин и Плантов и единичными “Who”, “Yes” и «Прокол Харум», а также «Маяк» с двумя 10АС и соответствующий набор бобин, например, именно у него я узнал о Джоне Майеле, а ещё такие хорошие у него были “Ten Years After”, “Cream”, “Steppenwolf”... Мы менялись бобинами, я тоже многим его порадовал и кое-что открыл ему. Когда впервые увидев Олди на сцене, я написал, что если человек хаернулся, это обычно признак того, что стал торчать, и хаер стал лишним фактором риска – я тогда имел в виду прежде всего Мишу, хотя знал и несколько других примеров. Миша к тому времени уже «отъехал, тормознулся во сне». Так что нашего нового знакомого лучше назвать как-нибудь иначе, Витя хотя бы.
В общем, нормальный парень. Меня просто уже часа три всё больше раздражало всё происходящее, а тут ещё оказалось, что нужно везти этого Витю в Когти. Катя отвела меня в сторонку, чтобы выразить такое пожелание. Типа человек-то ещё не раз поможет с этими делами, так почему бы не отнестись к нему чисто по-дружески?
Нет, я, конечно, исполнил всё, как полагалось – ещё одно весёлое приключение, с приятным лёгким риском нарваться на мусоров едем в переполненном драндулете ночью по Крыму, гремит Боб Марли, курим травушку, ещё и пакован с собой везём... хм, вот это уже риск не такой уж лёгкий, впрочем, я-то чё – просто водитель с женой и ребёнком, ничего не знаю... В общем, я сделал всё, что мог, и Кобыла не подвела, и Джа помог – но внутренне мне никак не удавалось сопережить веселье окружающих, трава, во всяком случае, не вставила мне никаким местом.
С утра я, выпив чаю, заколотил чистоганом без табака большую папиросу и ушёл на холм метров на 200 выше, кругом пожелтевшая трава, позади вершины, впереди внизу слева долина и домики, справа море.
Минут 20 сидел. Потом спустился к продолжающим чаёвничать и рассказал, как один кирюха Парфёна в Светловодске взял пачку «Беломора» и пакован беспонтовки и уединился на берегу Днепра, чтоб продегустировать. Часа через три пацаны нашли его там – «Ну чё?» – «17 штакетов уже зашмалял» – «И как?» – «Да что-то пока так и не цапануло».
Так что, Катя, извини, но мне не нужно такого даже бесплатно. Даже если приплатишь сама – мне это просто не нужно.
Потом я взял бумажку и ручку и посчитал, что 50 гривен – это 23 бачинских по курсу, по которому считала Катя. Дефолт в Москве уже случился, первая волна уже докатилась – гривна вдруг скаканула чуть не в два раза, правильным тогда было бы сразу сдать все баксы, чтоб буквально завтра купить баксов в полтора раза больше. Больше таких флуктуаций не было, но неуклонный рост бакса уже обозначился.
А что я вряд ли теперь что-то хоть когда-то получу, я уже сам понял.
С одной стороны, прикормленная тусовка. Что такое характерная, к сожалению, тусовка, я наблюдал у разных костров, увы, не раз: система простая – все средства, которые ими припасены или удалось добыть, тратятся на стороне на всеразличные кайфушки, принципиально ни в чём себе не отказывая – не только чебуреки, пиво, мороженое, но даже и безделушки понравившиеся, - но на общак им даже хлеба в такую даль притащить западло, разве что удаётся послать их в приказном порядке за чаем и сахаром. При этом всё, что обнаруживается на общаке, уничтожается незамедлительно, это просто как святое.
Через полгода, когда мы с Галкой протягивали ножки по одёжке в Гурзуфе, нас навещали иногда Волшебные Садовники, приносившие с собою непременно буханку или две крымского белого хлеба (почему-то нигде не умеют готовить белый хлеб так, как на Украине, в чём секрет? не могут) и всегда сметавшая с ним весь соевый соус, какой только у нас ни находился. Влёгкую так, ненапряжно как бы – раз и нету. Сугубо на трезвяках, под чаёк... бывало, что я косячком их баловал, на самом деле они здорово развлекали нас с Галкой в нашем уединении. На редкость скромная тусовка, свой хлебушек приносили, и очень чистая – все кайфушки покричать, похохотать, практически без допингов, просто обычные вибрации океана юности, чаёк, сигареты... все мои с фильтром скуривали сразу, я потом курил их местные, потом, возможно, доставал таки из затарки свой «Бонд» – на тусовке как на тусовке.
С другой стороны, выходить по вечерам на торговлю Катя стала всё реже. И это понятно, во-первых, сколько ни наторгуй, всё мигом проторчится, во-вторых, и торговать-то уже нечем, и так уж только мама выручит с суммой, которую необходимо возвращать за взятое на реализацию.
Да ещё как раз, пока они были в Симфике, один из оставленных сторожить растаманов бесследно исчез с видеокамерой и $600, мама проморгала (мама, кстати, легко могла и сочинять, т.е. не менее легко, чем мог исчезнуть тусовщик).
В общем, тяжёлое положение, что и говорить. Похоже было, что Катя имеет в виду следующее: тащились от Олди на сцене вместе, за это с меня $27, а с вас двоих $23 – совершенно справедливо. Поскольку главных тут двое, ты да я, остальные статисты текст любой, но раз уж я главнее всё же, чем ты, пусть с меня будет, так и быть, $27 – мне казалось, что молча подразумевается что-то в этом роде. Типа она заплатила за прокорм и пропой своей свиты, ну а я – может, заплачу хоть за кустарную вытяжку из соломы, без которой Олди петь не согласился бы?
Если бы она прямо так и сказала, я бы, возможно, понял. Но она не говорила ничего, типа ждите ответа.
По ходу выяснилось, куда делась моя кассета с Розенбомом. После их посещения Симфика я никак не мог её найти. Уже в Когтях Катя зачем-то созналась – оказывается: ещё когда они только приехали, с зелёными волосами, я не нашёл ничего лучше, как развлечь их, пока объясняюсь с Соней, кассетой с моим любимым избранным блатняком. Катя сразу въехала, что мой выбор звукового фона не случаен, и осуществила экстрим или дистрой – как это у молодёжи называется? не сказал бы, что буддизм. В общем, вынула кассету и закинула её на крышу.
Когда мы вернулись в Симфик, я слазил на крышу и действительно её нашёл. И до сих пор работает. Кстати, вспомнил, что написал уже об этом раньше, ну неважно, здесь написал по-другому.
На самом деле у нас у самих уже кончались деньги – мы рассчитывали на эти 50 бачков. Мы съездили с Олди и Петриком снова за мидиями на биостанцию, пока я плавал, они прошли по берегу ещё километр туда и обратно, голые, у Олди только кожаный проклёпанный ремень и бинт на конце, а у Петрика Олдина чёрная шаль на незагорелых плечах характерного местного, в общем, выглядели достаточно эротично, и им могло бы не поздоровиться, если бы в таких местах встречались скины.
Галка купала Машу, дожидалась самца с уловом – ах, пипл, представляете ли вы себе, как это приятно – разворачивать перед своей дамой сетку с ракушками, а если ещё и пара крабов... а ёрш на простом шашлычном шампуре – это вышка, чего я достигал через год в Гурзуфе.
Петрику пора было в Симфик. Нам, собственно, тоже – какой-то там минимум, чтоб продержаться до очередного 20-го, мы оставили у Сони. На море, если бы не Катя, мы вполне прожили бы ещё недельку, не у неё, разумеется, а у старого доброго Славика, ездили бы в Орджо, готовили каждый вечер мидий, припивали бы портвешок. А так – деньги кончаются, пора ехать.
Олди решил ехать с нами. Найти в Симфике поклонников, которым можно сесть на хвост – легко, тем более с Петриком, то есть вас я не загружу, не ссыте. А здесь – заебала уже эта семейка и Зелёная в придачу, пусть друг друга погрызут, а я им не психиатор.
Нашим планам помешало явное колдовство, а возможно, и чьё-то прямое вредительство.
Выезжаем из Когтибля, разгоняемся, чтоб не терять скорость на горке – и вот, на самой уже почти верхней точке дороги, на скорости 80 км/час у нас улетает заднее колесо. По инерции я долетел до обочины, тормозной барабан стёрся об асфальт где-то на сантиметр.
И дальше мы с Петриком и Олди долго это колесо ищем, пока не начало темнеть. Нашли место, начиная с которого колесо стало двигаться самостоятельно, но ни на каких возможных дальнейших траекториях оно не находилось. За обочиной был обрыв метра два, а потом склон с кустиками шиповника, сперва почти пологий, но потом всё более крутой, обрамлённый далеко внизу, метров через 800, дорогой на Орджо.
Пришлось доставать запаску, которая была очень рискованной – на покрышке вздулся почему-то пузырь см 10 в диаметре, который, казалось, вот-вот лопнет.
Олди с Петриком решили от греха подальше возвращаться в Когти пешком, а мы с помощью Джа добрались до Славика.
Утром я на шиномонтаже возле дома Славика купил у монтировщика старую покрышку на запаску, всего лишь за 3 гривны с установкой. И мы поехали искать улетевшее колесо.
Я спустился аж до нижней дороги и все ямы возле неё исследовал. А Галка в это время просто собирала шиповник и в одном из кустов наткнулась на то, что мы искали. Невозможно передать, как я был счастлив.
Мы заехали таки за Петриком и поехали таки в Симфик. Олди ехать поостерёгся – я лучше буду тут присматривать, чтоб никто больше на вас не колдовал.
Действительно, сами болты на колесе открутиться никак не могут. В общем, странно. Только что ездили на биостанцию – всё нормально, а выезжаем через час – вдруг улетает колесо. Разве не странно?
10. Наташи.
Олди приехал к нам сам где-то примерно через неделю. Порадовать его нам было нечем, жили мы опять скромно и размеренно – поездки на центральный рынок за продуктами подешевле и прогулки по берегам Семиболотья. Травы я прикупил, а на бухалово средств уже не оставалось.
С травой меня выручил Лёха из главы про Баху. Оказалось, что он муж дочери какого-то Сониного родственника и к Соне забегает запросто. Мне он очень обрадовался, я в это время менял задние тормозные колодки. Взял деньги, сел на маршрутку, уже через час вытащил меня из-под машины и, поскольку за нами подозрительно и неодобрительно наблюдал Славка, пошли мы с ним на участок сгоревшего дома. Там я, когда ещё готовился к лету, соорудил новую площадку для шашлыков. Раньше мы жарили шашлыки под забором, отделяющим нас от дома епархии, а колонки я выставлял в окна веранды. Но поскольку теперь колонки переместились в большую комнату, удобнее было организовать новый очаг под её двумя окнами, под стеною времянки. Когда-то в этом углу мои родители хранили навоз, потом этот клочок, удобренный, зарос крапивой, а сейчас я, прочищая канавы, накидал туда земли, утрамбовал её, построил очаг из кирпичей, положил тополиное бревно и расставил тополиные пеньки и стол из ящика, накрытого фанерным щитом. И исторический блок цилиндров с двумя дырами по бокам тоже сюда перетащил.
Раскуриваясь, мы созерцали руины с чёрными дырами окон на втором этаже и с обнажённой кирпичной трубой вместо крыши. Травушка была замечательной, погода тоже, солнце склонялось к закату, в канаве журчал ручеек – «Сталкер» Тарковского.
На пару пузырей по случаю приезда Олди мы, конечно, наскребли. Но дальше начались будни. Траву я каждый раз преподносил – вот, ещё на косяк откуда-то нашлось, после чего уединялся для написания отрывков для «Дороги в рай». Начал я писать эти заметки ещё год назад, когда ремонтировал двигатель, но потом опять Москва и это вечное выживание, бесконечный извоз и чуть не ежедневно яркие переживания от соприкосновения с реальными соотечественниками... Как год назад я покупал машину с единственной целью – прокатиться с Олей по Крыму, так теперь я убедил Галку сдать её квартиру в Москве тоже только с одной целью – описать наше с Олей путешествие. Пока всё было не до этого, сперва обустраивались, потом в Москву мотались, и вот наконец – что-то похожее на покой. Я обычно курну и за тополями наблюдаю... и вдруг раз! сами собой полились слова, я едва успеваю их записывать, иногда на пару абзацев, иногда на печатную страницу. В общем, я не скучал.
А Олди попробовал пошляться по Симфику самостоятельно, поискать Петрика... Петрик как раз куда-то запропал, да и прочие по клубу знакомые не попадались. Тогда Олди подстроился под наш стиль, даже гулял с Галкой и Машей, пока я пытался выйти на одержимость муками творчества. Муки были реальные, творчество – как Джа пошлёт.
И вдруг – тётка с телеграммой! Вот это свежая струя, ещё не читая!
В Когти приехала Шарапова! Как-то сразу всем, даже Галке, стало ясно, что я должен отвезти Олди к ней немедленно. Галка даже выделила мне 6 гривен на бензин – а дальше уже всё будет, ну прямо всё, уверял Олди.
В том, что прямо всё, я сомневался. Ну, на бензин-то до Симфика всяко даст, никуда не денется.
Олди познакомился с ней где-то, я так думаю, в начале 90-х. Может, у неё ещё после Америки деньжата оставались, может, лучше умела парить мозги редакторам или чем она тогда зарабатывала? В общем, тогда у неё были возможности и в Москве Олди достойно содержать, и по заграницам возить, и на герыч хватало, в общем, поживал тогда Олди если и не совсем, как у Джа за пазухой, то где-то около того. Но это было когда-то. В этом году, после отъезда Олди, я три месяца возил Наташу, и у меня сложилось впечатление, что она еле сводит концы с концами. До этого она была менеджером в «Автопилоте», клубе мажорном и дорогом, но там ей сказали в итоге, что без неё ничего не потеряют. А теперь она изображала менеджера по дизайну в заведении, называемом почему-то Радио-клуб «Болты» (я так и не понял, почему «радио», каким вообще местом?). Занималась она тем, что планомерно тратила клубные деньги на закупку зелёных насаждений. Таких, за которыми надо потом пожизненно ухаживать, а в том, как это делается, разбирается она одна – она действительно накупила книжек про эти растения и демонстрировала мне (по-моему, не без горделивости), что учиться никогда не поздно и что в любом возрасте можно освоить любую премудрость (первое бесспорно, второе под вопросом).
Сперва она уставила горшками все подоконники в клубе, потом развесила горшки поменьше по кашпо, а теми, что побольше, забила все углы. Горшки, землю и саженцы мы, как правило, покупали по отдельности.
Когда горшки стало некуда ставить, Наташа решила действовать более масштабно – накупить кипарисов, и не каких-нибудь декоративных, а полутораметровых с мешками земли на корнях. Горшки зимой, а сейчас наступала весна, сугробы превращались в грязные кучки, и можно было начинать засаживать дворик «Болтов».
Сперва мы поехали на Белую Дачу, это возле выезда на МКАД между Капотней и Волгоградкой. Ехать нужно долго и нудно, по узким и вдрызг разбитым дорогам. Тусовались там тоже долго, Наташа всё выбирала и приценивалась, в итоге мы загрузили на багажник на крыше штук, наверно, пять кипарисов и поехали хуй знает куда в сторону Долгопрудного, причём хоть бы сказала, куда едем, а то – где-то в районе Дмитровского шоссе, а я как-то недопонял, что не внутри Москвы, начало-то Дмитровского шоссе как раз недалёко от Галкиного дома, в общем, нет бы догадаться по МКАД, а я ещё и через центр попёрся, с кипарисами на крыше. Ну ладно, хуля... за поездку Наташа обещала заплатить 150, а за продолжение накинула ещё 100 – итого 250, нормальные по тем временам деньги, во всяком случае, когда у меня столько получалось на извозе, я считал, что день удачный. Правда, в отличие от профессионалов, я брал, сколько давали, а предлагали 70 там, где нормально 100, в 90% случаев и 120 за то же расстояние пару раз за сезон. Бутылка пива стоила рублей что ли 7... С другой стороны, если бы мне попался пассажир с кипарисами, я бы лучше поискал других. За 250 я вёз Наташу, а кипарисы – исключительно подвиг во имя Олди.
Оказалось, на Белую Дачу вообще не стоило ездить – под Долгопрудным кипарисы с нужными параметрами стоили дешевле. И Наташа решила набрать штук 10. Узнав об этом, я просто взмолился, но Наташа непреклонно была уверена, что ничего страшного, выдержит Кобылка, ну уж как-нибудь. Тогда я даже чуть не психанул, что это всё же не грузовик – ну что же, невозмутимо отреагировала Наташа, довези меня тогда до трассы, я буду голосовать «Газель». И заплатить мне придётся тоже «Газели», раз ты разрываешь контракт.
Ну и что мне оставалось делать? Вообще-то, если начинаются такие разговоры, самое правильное – сказать прощай, скинуть кипарисы и ехать по своим делам, стараясь не вспоминать... но как же Олди?
Я сдался. Я только возразил, что непропорционально оценивать перевозку пяти кипарисов в 150, а 15-ти – в 250, не говоря уж о том, что и «Газель» за 250 она вряд ли отыщет. Хорошо, согласилась Наташа, вообще-то мне в клубе выделили максимум 250 на перевозку, но я поговорю с ними о премии.
Поскольку больше всего я боялся, как бы верхний багажник не оторвался вместе с крышей, часть кипарисов пришлось засунуть в задний багажник, высовывались они где-то метра на два, а один пришлось даже положить на заднее сиденье, его верхушка торчала из бокового окошка.
Заплатила она мне 270 – типа договориться с руководством о премии не получилось, но уж ладно, из своего кармана...
Когда мы разгружались, какая-то прохожая тётка заинтересовалась, что это, откуда и почём. Наташе повезло, что она как раз оказалась рядом – я-то, может, и ляпнул бы, что там-то по 600, кажется, а так, пока я кряхтел, Наташа сразу обволокла тётку вниманием – тю-тю-тю, вы знаете, это так сложно найти, но я знаю одно место, где они бывают иногда всего по 800, представляете, то есть можно договориться, если наличными. Они обменялись телефонами, уж не знаю, созванивались ли.
Что-то много у меня цифр, но как без них? По-моему, с ними нагляднее.
Оказалось, что бензин у меня ещё оставался, и до Когтибля вполне можно было дотянуть за 4 гривны, а не за 6. Узнав об этом, Олди сразу стал умолять меня о бутылке пива. Заправлялся я на полпути, в Богатом, на самой дешёвой на этой трассе заправке, экономия копеек 30, а Олди дал оставшуюся бумажку – как опрометчиво! ну почему мне не дали сдачу двумя бумажками? разумеется, он купил не пиво за 90, и даже не за рубль 20, а ром-колу за две гривны.
На выезде из Симфика я предлагал взять хоть какого-нибудь попутчика. Правда, им там всем нужно в ближайшие деревни, но хоть гривна лишняя будет.
- Ну и что нам эта гривна? – не понимал Олди. – Тут на такое дело едем. Слушаем музыку, отдыхаем, и тут вдруг какой-то дурак сзади будет сидеть.
По дороге, уже в темноте, попалась ещё какая-то голосующая тётка. Я даже притормозил, но Олди заорал – Фил, я тебя прошу, ну только не это, мы едем туда, где у нас всё будет, обещаю, ну что тебе эти пару гривен.
- А может, не пару гривен, - возразил я, - может, она нам отсосёт?
- Ещё неизвестно, что именно она у тебя отсосёт, - мудро изрёк Олди, - такая вот, в такое время и в таком месте.
С Наташей мы сразу пошли на сияющую и грохочущую набережную. Когда я впервые посетил Когти в 81-м, все развлечения сводились к двум-трём вонючим столовкам «жрите что дают» и единственной автопоилке с тёплым пивом без пузырьков. Очередь к ней была – сами понимаете. Стоять в ней было по кайфу – это как в «Маленьком принце» они шли ночью по пустыне к роднику, «движение – всё», после него любая конечная цель покажется нектаром. К тому же, мы на курорте, мы на отдыхе – «не спеша, воздушным шариком душа» (если уж продолжать цитировать этого гениального автора, тоже обожающую цитаты).
Теперь – ну вы ж сами, наверно, видели? Собственно, набережная, то есть та часть тусовочной дороги вдоль моря, на которой это море видно, занимает теперь самый дэцел цивилизованного побережья, а по обе стороны от неё гуляния происходят между двумя рядами самых разных заведений, на воздухе, под навесом, в павильоне, с живой музыкой, с фонограммами, с бьющейся светомузыкой, с интимными светильниками и т.д.
Мы зашли в помещение тихое и почти безлюдное, таких тоже было много. Уселись за один из пяти или шести столиков. Наташа заказала нам тарелку пельменей и бутылку коньяка. Чинно посидели – тяпнули по рюмашке, съели по пельмешке, покурили, и опять.
Потом ещё погуляли туда-сюда, потом пошли к Наташке. Она поселилась совсем рядом с набережной, там, где дорога поворачивает перпендикулярно берегу вдоль склона Карадага. Обычные крымские решётчатые ворота, за ними уже моя машина, дальше дорожка, сверху и снизу от которой несколько домиков. В центре вкопаны стол и две лавки, деревянные на железном основании, под навесом, с подвешенной лампочкой. Домик побольше хозяйский, флигельки сдаются, по две-три комнаты, в каждой пара кроватей. В Наташином флигельке вторая комната пока пустовала. Конкуренция за отдыхающих стала сейчас в Когтях очень жёсткая.
Хозяйка Наташина приятельница.
Посидели у Наташи. Курить-то нельзя... в общем, я пошёл. Куда? Ну к Катьке, куда ж ещё. Олди уже рассказал Наташе про наше материальное положение, она тоже уже предупредила его, что времена пошли тяжёлые и средства её на этот раз ограничены. Всё же я нашёл время шепнуть Олди, и он настоял, что Филу необходимо выдать на бутылку. Она дала целых 5 гривен – мне б и 3-х хватило на ординарный, а так я по-барски купил себе марочный «Коктебель», оказалось, просто изумительный напиток, похожий на массандровский «Сурож» и ничуть не хуже.
Я выпил где-то треть бутылки на длинной ночной безлюдной дороге. Остальное поставил под нару и допил уже утром, и испытал при этом один из самых запомнившихся кайфов в жизни. Разбудил меня Олди, когда солнце только показалось над морем. Он прибежал проведать Катю, а заодно заглянул и ко мне. Катя спала в квартире со своей тусовкой, а я один лежал на диване вдоль стола под навесом с виноградными стенами.
Олди – ну как ты тут, хи-хи, ха-ха, ладно, забегу ещё попозже, – а я остался блаженно валяться. Идеально тепло, я голый под символической простынёй, и кругом все эти блики зелёного, голубого и жёлтого. И покой, как в детстве, когда якобы больной (простывший), сладко угрелся под мягким одеялом, на столе кружка с дымящимся какао, а в руках книжка о невероятных приключениях, а за окном мрак и мороз («за упругими стенами...») – уютно! но куда как лучше, когда никаких стен, когда кругом крымское лето, что может быть лучше лета – и я в нём, я плыву, я парю, и портвейн такой вкусный.
В следующий раз Олди прибежал уже настоятельно за мной часов в десять. Оставив меня проводить мои утренние процедуры, поскакал к Кате, а я обнаружил плохую новость, что на матраце обугленная дырка см 15 от моего бычка, очевидно, и хорошую – что я вовремя обоссался и её потушил.
Пока я досыпал, Олди приготовился порадовать меня по полной программе. Обычно он всегда строит из себя беспомощного, слабого, больного и пассивного, может изобразить и наоборот бешенную деятельность, но когда ему что-то действительно нужно, всё само приходит, как кролик к удаву, само запрыгивает, как галушки Пасюку в рот.
На этот раз он, по его словам, совершенно случайно встретил одну свою давнюю знакомую. Во всяком случае, мы тоже столкнулись с нею с элементом случайности – и мы, и она шли к Наташе, но встретились как раз на повороте в её переулок. Она несла нам пакованчик травушки, заказанной Олди.
- Ништяк! Давай приколотим.
- Что, прямо здесь???
- Ну да, а что? Ну это лучше, я тебе говорю. Покурим спокойненько и пойдём к Наташе. Ну хочешь, я приколочу? Давай.
Дело было, конечно, не в самой Наташе, а в соседях. Можно было, конечно, заколотить в её комнате или в машине, но она бы нервничала, да и вообще лишние тусовки. Можно было бы вообще пойти на обрыв над морем, но действительно - а почему бы не прямо здесь? Кто нас видит, кому нужно пасти за нами? Даже если заметит случайный прохожий – ну и что? Даже если он переодетый мусор (в форме я там вообще никого никогда не видел) – оно ему надо париться?[19]
Мы уселись на жухлой травке под кустиками и прекрасно провели полчаса.
Позже Олди сказал мне, что это бывшая герла его басиста, того, которому не понравилась внешность Янки. А на меня вот его герла не произвела особого впечатления. То есть ничего противного, девушка как девушка, хорошая, потом на пляже я увидел, что у неё, что называется, аппетитная фигурка, ладненькая, юная, налитая, но сейчас я мог видеть и оценивать только невразумительные короткие волосы неопределённого цвета и лицо, на мой вкус, грубоватое, жестковатое, как у прибалтиек. На самом деле у неё была модная молодёжная стрижка, это я не врубаюсь. Вполне приятная герла, однако прогуливаясь с ней по набережной, я бы не гордился, с какой я красавицей. А трахнув, не млел бы о новой встрече.
Но травушка была что надо!
А потом поехали в Судак. Безо всякой цели. Просто надо же куда-нибудь свозить Наташу. На биостанции уже были. Поехали теперь в Судак что ли.
Когти – посёлок в полном смысле слова, а Судак – давно обжитой город с исторической крепостью, город древний и славный, но суеты гораздо меньше, чем в Феодосии и тем более в Ялте. Ничего этого мы, конечно, не оценили, поскольку сразу спустились к набережной, которая оказалась точно такой же, как в Когтях или в Феодосии, только народу поменьше. После перестройки все набережные в Крыму стали неотличимы. И все выглядят бутафорией.
Прямо с полу мы купили пару небольших продолговатых дынь, Олди дополнил ими свой антураж, он выхиливал в чёрной шали с бахромой, повязанной на поясе наподобие испанско-цыганской юбки, в чёрной просторной рубашке, как у Чёрного Тюльпана,и в невообразимых мокасинах, которые он сшил из обрезков кожи в Катиной мастерской. Мы на его фоне выглядели стандартно – я состарившийся хиппи в оборванных выше колена джинсах и выцветшей маечке, Наташа пожилая отдыхающая, в белоснежных носочках, шортах и футболке, Вера отдыхающая юная, в футболке повеселее и в пёстрых бермудах.
На этот раз Наташа угостила компанию в татарском заведении, низенькие столики стоят на устланном коврами возвышении, на котором как хочешь, так и устраиваешься, по-турецки, если ты не татарин, долго не просидишь. Нам принесли по пиале с лагманом, а также большой чайник с зелёным чаем для них и маленький с чёрным по моей персональной просьбе. И минералку по просьбе Веры.
Обратно мы поехали другой дорогой. Туда мы ехали через перевал по серпантину с видами скалистых гор и лесистых ущелий. А обратно поехали по берегу, Вера хотела показать нам Меганом, на котором недавно жила с компанией.
Сперва мы свернули с главной дороги на второстепенную, ведущую прямо к морю, потом она из асфальтовой превратилась в грунтовую, потом в просто наезженную земляную, а потом уткнулась в прорезающую берег лощину, а до того места, где вырастает из берега Меганом, оставалось ещё метров 300. В принципе, можно было ещё спуститься по очень крутому склону и проехать ещё метров 100 под обрывом вдоль берега, что я, конечно, и сделал.
Там мы нашли чью-то заброшенную стоянку, с кострищем и удобно разложенными каменными обломками. Наконец можно было раздеться, окунуться и спокойно приколотить. Впрочем, мы и в Судаке приколачивали, забравшись для этого в обосранные кусты.
Я не просто окунулся, а старательно изучил окрестности в ластах, маске и трубке, которые у меня всегда лежат в багажнике. Не обнаружил ни одной мидии – есть почему-то в Крыму такие места, и до сих пор не знаю, от чего это зависит. В том же Орджо – бесполезно плавать по нашей четвёртой бухте, а чуть заплыл за мысок – и вот пожалуйста, а дальше опять ничего. Те же камни, те же водоросли. А вот гора по другую сторону от Орджо вся почему-то покрыта ровным толстым слоем.
Вера сказала, что парни, которые с ней были, набирали мидий каждый день, и предложила показать мне, где именно, нужно пройтись по берегу.
А я протупил. Понятия не имею, что на меня нашло. Уже наступившей потом ночью я понял, что она прямо предлагала мне пойти поебаться. А мне тогда это и в голову не пришло. Хотя, пока мы раскуривались, она сидела в двух метрах напротив меня, широко раздвинув ноги, и щелочка её была очень сочной с аккуратнейше подбритым лобком. И сиськи небольшие и плотные.
Наташа к нашему нудизму не присоединялась, но относилась к нему вполне спокойно, в отличие от Катиной мамы. Олди демонстрировал свою зажившую уже залупу с блестящей завлекалочкой.
Нет вообще-то – всё я понимал, просто изображал неизвестно что перед Олди с Наташей. Ублажить меня хотите – вот тебе травушка, вот тебе девушка? А я вот не ведусь! Травушка конечно, а девушка – я себя не на помойке нашёл, типа я такой вот разборчивый. Не из голодного края, не бросаюсь на всё, что шевелится. Идиотская игра! Я всегда считал, что только импотенты играют в такое для отмазки. Но Олди-то с Наташей так не считают – и вот ради них исключительно я и выёбывался: вы думаете я такой? а нет, оказывается, я и совсем другим на самом деле бываю. Вы вот – только такие, а я – и такой, и этакий, и хуй вы угадаете, какой когда. Надо бы ещё, кстати, и перед девушкой извиниться – никакие её данные были не при чём, просто такая вот была тупая, совершенно согласен, игра.
Уже вечером я жалел, зачем повёл себя так глупо. Нравится не нравится причёска, главное ж пизда. Оставалось утешаться, что может – знамение, может, в этом спелом винограде есть скрытые внутренние изъяны, то есть опасности?
На другой день мы поехали на это же место вдвоём с Наташей. Вера во мне разочаровалась, а Олди решил пообщаться с Катей. Игра с Наташей была у них давно отработана – он крутил её напокупку чернухи (или как там её эти джанки называют?), она пыталась сохранять непрошибаемость, как завещали мастера дзэна. Я последовал его примеру – попросил у неё 10 гривен на корабль, а когда она стала заученно объяснять, как сейчас всё стало сложно, я, обучаясь у Олди, устроил что-то вроде истерики, надулся и обиделся – раз в жизни о чём-то попросил, ну ладно, ладно... Наташа сразу дала мне 10 гривен, и я побежал искать Веру.
Вернуться на то же место мне нужно было обязательно. Вчера, выезжая с пляжа, Кобыла не смогла одолеть подъём из лощины. Скатившись обратно, она увязла колесом в песке. Пришлось поднимать её на домкрате и подсыпать под колесо камни. Пассажиры поднялись пешком, а я без них легко взлетел наверх. А домкрат забыл – сами знаете, как бывает, когда только накурился и вдруг наткнулся на физические препятствия. Припаривает.
У устья лощины расположились голые хаератые парень с герлою, на обоих только банданы, рядом байк. Они нашли мой домкрат и сохранили. Парнишка поведал мне, что у них тоже проблемы – как раз кончился бензин. Литра 3 я им откачал.
Наташу я оставил чинно полёживать на подстилочке, а сам отправился туда, куда вчера звала меня Вера. В полукилометре от того места, где гора переходит в ровный берег, из воды торчат два каменных пальца. Вблизи они оказались слегка жутковаты, но действительно покрыты мидиями.
Я небрежно похвастался Наташе уловом и стал загорать. Говорить не требовалось, поскольку Наташа была в наушниках плэера. Я ещё по дороге поинтересовался, что это она слушает. Никогда не забуду, как она слушала в Москве Олди, жмурилась и бормотала: «м-м-м, розовый балет!». Во многих американских комедиях обыгрывается, как человек подпевает плееру. Впрочем, я тогда был искренне тронут.
Теперь она слушала какого-то ламу, возможно даже – не одного, поскольку кассет у неё была целая сумка. Мне заценить не дала – без подготовки не имеет смысла и даже может оказаться вредным.
Наташа решила приготовить плов на всю честную компанию. Готовить у неё, а потом привезти к Кате, благо тачка под жопой.
Сперва мы с нею съездили на рынок. Там оказалось всё не так уж просто. Для начала нужно было обзавестись рисом. Тот, что у тёток на рынке, показался Наташе подозрительным. Мы обошли три магазина, но выяснилось, что риса в них почему-то нет. Пришлось обращаться к тёткам. Я – да чё уж, килограмм. Нет, полкило нам сегодня вполне хватит, а когда понадобится ещё, он, может, в магазине появится.
Дальше – подсолнечное масло. А зачем нам масло? Ну как, плов – значит масло. Знаете, Фил, я научу вас готовить итальянское блюдо из риса и мидий, это не совсем плов, а называется макарена.
Ну ладно. А это... лук, морковка? Да, это непременно. Морковку и две луковицы. Может, лучше луковицу и две морковки? Фил, ну это ведь мой рецепт, а вы запоминайте.
На общей кухне я развил свою обычную бурную и стремительную деятельность по извлечению мидий из раковин – пока очередная порция нагревается в той же уже горячей воде, я чищу извлечённые раскрывшиеся ракушки. Несколько мидий Наташа попросила меня оставить, чтобы бросить их в почти готовое блюдо, чтобы они открылись прямо там. Вообще-то такой способ мы уже вычитывали в журнале и пробовали, Инка особенно ратовала за то, что внутри столько вкусного сока и он у нас пропадает. Мы пробовали несколько раз, и результат был неизменный – этот сок действовал на желудок исключительно расслабляюще, как, кстати, и вообще морская вода, всё же хлористый магний. Но я не стал спорить – буддистам я бы и пурген прописал. Пришлось, конечно, запариться отскабливанием, это ведь дикие мидии, а не с фермы.
Морковку по замыслу Наташи нужно было не натирать, а бросать довольно большими кусками. А лук не обжаривать предварительно, поскольку жарить было не на чем.
Готовая макарена напоминала кулеш. Рис разварился в полную размазню, из специй использовалась только соль, тут и там торчали грубые куски моркови и чёрные ракушки.
Охотников вкусить этот шедевр не нашлось. Оказалось, Олди как раз только что наварил вареников, это его коронное блюдо, он называет их «по-алтайски» и всякий раз напоминает, что учился на корабельного кока. Даже остались ещё три вареника, чтоб и мы попробовали.
Макарены я осилил пару ложек, пожевал мерзкий кусок морковки и выловил побольше мидий. А Наташа съела пару тарелок, смакуя и нахваливая.
На рынке Наташа купила ещё полутора литровый пузырь ркацители. На тусовку она отлила пол-литра, чисто под макарену, а литр дожидался нас дома. Вернулись мы туда вдвоём, Олди ехать отказался. Мы уселись под навесом и до темноты распивали винчик, то есть пил в основном я, Наташа сперва подливала мне, потом предложила распоряжаться пузырём самому, а сама поцеживала стаканчик.
Я уже успел пару раз сбегать к Вере, она жила у своих родственников неподалёку. В первый раз её не было, во второй она сказала, что, к сожалению, пока не получается. Оставалось только кирять.
Наташа спросила, где я собираюсь спать. Я сказал, что в машине, это для меня обычное дело. Катя уже высказалась, не стесняясь, по поводу прожжённого матраса и попросила ночевать где-нибудь в другом месте. Я ответил, что это место представляется мне самым подходящим для ожидания своих 23-х бачинских, она возразила, что матрас стоит не меньше, я возразил, что это проценты по кредиту. Но вообще-то машина всяко лучше – сам себе хозяин, иногда ведь надо и помедитировать, музычка, сигарчушки, возможно, батл, и сдрачнуть можно, поскольку Верины разведённые ноги так и стоят перед глазами.
- Фил, ну зачем же, это ведь, наверно, всё же не очень удобно? В моей комнате стоит вторая пустая кровать, вы можете ей воспользоваться.
- А Олди?
- Ах, Олди... У Олди есть, где спать. Его пока оттуда никто не гонит, и это очень хорошо, я за него спокойна...
Когда стемнело, Наташа предложила мне сопровождать её в променаде.
Едва выйдя на набережную, я от неё сбежал. Она захотела зайти в кафе, а я сказал, что пойду поищу Олди, а потом к ней вернусь.
На другой день Наташа мстительно рассказала, что в кафе встретила Наташу Медведеву. Вам, Фил, мне кажется, полезно было бы как литератору познакомиться с нею. Ничего, может, мы её ещё встретим.
На Первомай прошлого года в «Крыльях советуют» выступал Летов, и мне посчастливилось сидеть при этом за пультом, я был у Севы из «Титаника» учеником звукооператора, а «Титаник» был на гастролях. В этом году первомайская акция была более масштабной – после Летова задвигал свои телеги сам Лимонов! Мне спьяну почудилось – а вдруг это знамение мне с ним познакомиться?
Портвейна с Севой и с Галкой мы тогда выпили достаточно. Пока на сцене рубилась «Оборона», я скакал и прыгал на балкончике, на котором располагался пульт, скидывая с себя сперва майку, потом шорты, а в кульминации и трусы.
А после сэйшена мы стояли уже с очередной бутылкой на улице, и вдруг из арки вышел Лимонов в сопровождении пяти-шести стриженых под машинку крепких юнцов. Сам он на их фоне напоминал засушенную черепаху. И коротышка, как очень многие гении.
Я побежал за ними, выкрикивая Лимонову, что у меня в Крыму, если что, непаленая хата, никакие спецслужбы не вычислят! Имашина, помогу, чем могу, послушайте!
Лимонов целеустремлённо шагал, очевидно, к метро – странно, разве ему не по карману поймать тачку? Или это большевистский принцип? Но тогда, если ты не Солженицын в твоём описании, отчего бы не побазарить с пьяным? Не в длимузинах, видно, всё же дело.
Да нет, я понимаю – лезет какой-то охуевший фанат, я сам такого крайне не люблю. Только мне казалось, что я не «какой-то», и я всё надеялся, что он это всё-таки почует.
Лимон вперился в окуляры и не поворачивал головы, а его орлята стали выполнять свою работу. Сперва один попытался меня остановить, пихнул в грудь. Я, окончательно раздухарившись, отпустил контроль и применил приём моего любимого самбо. Я занимался им в школе и по инерции отношусь к нему, как к спорту. Второй юноша отделился от сопровождения и применил самбо не спортивное, а вполне боевое. Я был повержен, но полон готовности продолжить забавы. Они охладили мой пыл, пнув пару раз, но не усердствовали, молодцы.
Вернувшись к Севе с Галкой демонстративно в кровище, я выкрикивал – Лимонов дал мне пизды!
Ещё бы мне не интересно было познакомиться с его последней женой!
Наташа достигла цели – мне было досадно, что я, застремавшись её компании, так бездарно провёл вечер. Хотя – ну и что? Джа лучше знает. Я познакомился с Наташей позже, когда она уже прочитала мою «Дорогу в рай», а тогда в какой роли я мог бы предстать – жиголо Шараповой?
Мне было досадно, потому что я грезил – а вдруг, познакомившись, поебёмся, а дальше... это покруче Алтуфьевой будет, всяко. Галка вот «Титаник» ни во что не ставит, а от «У них была страсть» фанатеет именно так, как и полагается фанатеть. А чё будет-то? Вот и посмотрим, уж наверно не просто так. О том, что Наташа приехала на юга не одна, Шарапова мне не сказала. То есть ничего бы, скорее всего, и не было, а если б и вышло напиться по ходу и перепихнуться, так только хуже было бы – того, с кем она там была, пришлось бы узнать с другой стороны, нежели я теперь уже знаю... а впрочем - да ни хуя, конечно – ревновал бы он здесь и сейчас, какое-то время, а поебаться – это всегда вечность, не только с Наташей, а с любой, кого Джа определит.
Вкусу Лимона я доверял слепо, как и Коровьеву, как и Олди. То есть не вкусу, вкус здесь не при чём, вкусы у нас с ним как раз таки очень даже разные, вкус – попробовал и бросил. Да и взгляды у нас с ним далеко не во всём совпадают... Просто я сразу замечаю ещё одного Миклуху Маклая среди папуасов и предполагаю, что он ещё кого-то знает из наших краёв.
Вместо этого я познакомился с ещё одной Наташей. Из краёв, старательно похожих.
Олди я нашёл, как и ожидал, рядом с Катей, которая пыталась продолжать торговать несмотря на Олди.
- Фил! – сразу закричал он. – Тебя тут твоя любовь ищет. Первая!
- Меня? любовь?
- Ну да, говорит, что ты её муж.
- Я?
Действительно, первой моей любовью, если можно так выразиться, была Ирен. Я написал множество стишков в её честь и оттрубил три года на зоне в прямой связи с нею. Но никогда не думал, что это повод называть меня каким-то там мужем.
Ирен давно торгует летом на набережной, как и Катя, но собственноручными поделками. Оказалось, они знакомы. Вообще-то последние годы Ирен вписывалась у Славика в Феодосии. Но Когтибля всегда любила больше. В этом году тоже уже пожила в Феодосии, но Славик зарядил ей 3 гривны за ночёвку (постоянно пилит его, как нужно жить, прямо как жена, а ебать не даёт), а тут как раз в Когти приехала старая подружка, у которой оказалось можно вписаться на халяву.
Ну-ну, давно не видел, пойду поищу. Хоть есть, чем заняться, не с этой же парочкой сидеть и изображать, что я дзен и мне всё похуй.
Ирен торговала вместе с прижившейся в Когтях подружкой, Наташей. Нашей ровесницей, похоже, плюс-минус. Я её почти не заметил, потому что причёска – чуть отросший ёжик, а эти приколы я знаю, тем более в таком возрасте: если в юности это может быть вызовом обществу вообще, в зрелости это уже отказ от привлечения этих козлов, причём демонстративный.
Ирен, конечно, предложила выпить. Я пожал плечами. То есть вообще-то было бы неплохо, но не располагаю калабашками. Ирен была в настроении – торговля процветает и гулять так гулять. На третью дала денег новая Наташа, я бегал.
Ирен захотела пописять и предложила мне охранять её в кустах от маньяков. Я отозвался пониманием и, отлив вместе с нею, сразу её облапил и завалил. Оказалось – только не это, потому что менструация. Я оседлал её на траве (за кустами гуляющие и огни) и засунул ей в рот. А потом отпустил: главное ведь – поддержала, не отказала, взялась, есть о чём вспомнить, а кончить такой пьяный я всё равно смогу не раньше, чем через полчаса, не мучить же её... не знаю, что такое люблю, но жалею всяко.
Когда мы вернулись, Ирен не только не скрывала от Наташи своего помятого вида, но даже выставляла его напоказ. И заявила, что готова была бы взять ещё батл, но деньги уже кончились, и она хотела бы занять у Наташи до завтра. Про свою материальную зависимость от Шараповой я уже рассказал.
Дальше чувствовалось, что они начали огрызаться друг на друга. Когда мы наконец свернули торговлю и пошли по направлению их вписки (прям рядом с Шараповой), я обнял Наташу за талию, она с готовностью прижалась, а Ирен психанула и убежала.
Приближаясь к дому, Наташа высказывала предположения, что там мы отыщем Ирен, но её там, разумеется, не было.
Наташа, конечно, с её-то опытом, почувствовала, что мне лишь бы в кого засунуть, неважно в кого, а она хотела бы... ну известно, чего хотели бы все женщины, хотя бы имитации, а моя, очевидно, показалась ей недостаточно убедительной. Я ведь обычно предлагаю: да – да, нет – нет. Хочешь – я всегда готов, выёбываешься – я пошёл. Правда, бывает, как с Верой, но это особый случай, при других обстоятельствах у нас неминуемо был бы контакт, даже если бы она была совсем лысая и без ноги.
Насиловать я всяко не стал, и даже обиду изображать поленился. Пошёл в машину и там, конечно же, подрочил в полнейшее своё удовольствие. Завалиться ночевать под бок к Шараповой мне и в голову не пришло.
11. А по отчеству?
Утром Наташа предложила мне помочь ей.
Отдых отдыхом, но главное работа. Ей хотелось бы побывать в Никитском Ботаническом Саду. Очень может статься, что там найдутся подходящие саженцы для «Болтов».
Да легко. И очень кстати, поскольку как раз завтра наступает срок Эндиной передачи. Моя тётя оказалась соседкой проводницы поезда «Москва – Симф», и она вызвалась помочь всего за 5 гривен, действительно по-соседски с учётом передаваемой суммы.
Пока Наташа собиралась, я снова сбегал к Вере, опять безрезультатно.
Заехали к Олди известить о наших планах. До вечера дожидались – Наташа, возможно, его реакции, ну а я-то, конечно, что знакомый Веры найдёт наконец то, чего я страстно ожидаю.
В Марьино прибыли в темноте.
Я заглушил двигатель, пошёл и открыл ворота, загнал машину с Наташей, восстановил статус quo. Галка услышала и выбежала посмотреть. Я познакомил её со знакомой заочно (и по телефону) Наташей.
Сонин дом – стандартный крымский середины века. Марьино застроено дембельнувшимися на пенсию ветеранами войны, мой папа капитан второго ранга, могу похвастаться, что в Марьино это было самым старшим званием, Сонин папа был, кажется, лейтенантом. Квадратный фундамент, разделённый асимметрично коридором с дверями в одну залу и три спальни, плюс веранда на юго-восток, разделённая на кухню и столовую, плюс пристройка со стенами, но без двери, на юго-запад, исключительно для гостей летом, у окон две лежанки, у стены дома сундуки, ящики и всякий хлам.
Мы с Галкой включили там свет и разместили Наташу.
Пока Галка её устраивала, я пошёл проведать брата. Он уже ждал на веранде.
Он был в бешенстве. Пьяный и чувства не контролирующий. Я ведь просил уже никого больше никогда сюда не привозить.
Он сразу погрузил меня в чувственность без осмысливания. Я что-то там мямлил, пытаясь быть рассудительным, но интонации перестали подчиняться моей воле... зацепило и повлекло... и он вдруг тюкнул меня своей головой в мою голову, приём из обожаемой им «Великолепной семёрки», я сразу отклонился, хотя губу он мне всё же задел, и вмазал ему.
Когда я был маленький, мама вспомнила вдруг, что она интеллигентка, и если трёх первых она воспитывала уж как вышло, как пришлось – напоследок она решила создать шедевр. Позже она не раз в пылу чувств говорила, что ошиблась, что как раз меня-то и надо было бить, в то время как Славку нельзя было трогать – мама Инки тоже говорила почему-то, что он единственный из нас «не робот» (мама моя робот в этом контексте в первую очередь).
Бедная моя мама повелась на папу. Он-то, потомственный крестьянин, появлялся с корабля только для того, чтоб показать, кто в доме кормилец, и воспитывал, как его самого воспитывали до революции, когда он бегал семь вёрст до гимназии в единственных на всех 12 детей сапогах через Брянский лес, и всю дорогу его сопровождали волки на дистанции.
А превратившись в пенсионера, он стал терять силу. Он рулил уже только тем, что расходовал пенсию по своему усмотрению, но мама, кроме работы в школе, заменяя всех болеющих, ещё и шила для всех соседей и их знакомых (тогда было актуально шить и перешивать), и за свой счёт нанимала рабочих для архитектурных преобразований, покупала в комиссионке предметы роскоши – обшарпанные шкафы для книг и кресла (в глубоком детстве я очень любил расставлять по алфавиту и иным признакам книги на стеллаже, изготовленном папой с помощью пилы и рубанка, с которыми я тоже обожал играть), посылала вспоможения студентам Севе и Натке, а потом и мне, Славка в силу отсутствия тенденций к высшему образованию полагался ею самодостаточным.
Одно из ярко травмировавших меня в детстве воспоминаний – как моя, самая добрая вроде бы на свете, мама, обезумев, сечёт Славку. Прямо перед этим так было всё чудесно – мы с мамой идём на танцплощадку, самое волшебное из мест, меня тогда впечатливших, фонарь на столбе, живая изгородь, ритмичные звуки и толпа вроде взрослых, которые – как я, ребёнок. И вдруг совершенно не ожидаемый мною ход – мама выцепляет Славку и волокёт его домой. И прямо в прихожей начинает хлестать его скрученным вдвое проводом с изоляцией.
Безумие. Мама любит вспоминать: я его хлещу, он схватит провод, он ведь меня сильнее, но видит, что я сейчас зайдусь и умру, и выпускает, и я его снова... Потом над ним смеялись в школе, что он полосатый, как тигр... говорит она.
За то, что он выпил, объясняет она. Такие вот были у неё кармические проблемы, и она искала объяснений.
Папа за год до смерти дал 9 тысяч Севе на пятёрку, 3 мне на ремонт квартиры Инки, 2 Натке на выезд на ПМЖ, а Славка не подвернулся, был на корабле во Вьетнаме.
Он даже Наташку хлестал. И она так и не смогла ему этого простить, исчезла без привета на 24 года, пока ПМЖ не понадобилось.
А меня одного не трогал, только угрожал иногда. Мама пыталась было дубасить, но почти сразу падала на пол и принималась молотить по нему кулаками.
Один только Славка применял мужское, по его понятиям, воспитание. Только от него я мог ожидать поджопника, а то и зуботычины – это всё же совсем другое дело, чем порка, согласитесь. Но я всё равно запомнил.
И наконец появилась возможность показать, что уроки не прошли зря. И я уверен, что ему приятно было это увидеть.
То есть лаконично, без патологий. Я просто врезал, но без результата, не как в кино, а потом добавил ногой в живот, как тренировался.
Сразу прибежала Соня и не дала нам продолжить. Да никто особо и не хотел, взрослые ведь вообще-то люди.
Позже выяснилось, что как раз в предыдущую ночь у них заночевал Касым. Он приехал в Симфик по своим делам, кого-то, наверно, татуировал, причём вписывался на Петровской Балке, но в последнюю перед отъездом ночь был вынужден, в силу каких-то обстоятельств, постучаться в окошко Сони где-то в час ночи, а у них отбой обычно в десять.
Они его приютили, сдерживаясь из последних сил.
Я, конечно, поспешил объяснить, что сейчас со мною вовсе не какие-нибудь тусовщики, а заслуженная и пожилая журналистка, гражданка Соединённых Штатов.
Утром они были любезны. Но вечером перед отъездом в Когти Наташа не захотела заходить в гости.
В Никиту мы поехали аксиоматично со всем моим семейством. В Саду я давно знаю все основные маршруты, прогулялись и поснимались на фотоаппарат Наташи, я исполнял взятую на себя роль безупречно, даже поднялся пешком от Нижнего входа к Верхнему и подогнал авто.
Наташа порасспрашивала персонал о ценах на саженцы, а потом насобирала бесхозных обрезков и набила ими мой багажник.
Дальше ей ностальгически захотелось посетить «Утёс», это такое место на берегу под Малым Маяком. Я безошибочно разобрался в лабиринте узеньких серпантинов, даже не знаю, как тут разъезжаются машины, наверно, более податливый сдаёт задом до ближайшей развилки.
Роскошное местечко. Кроме отдельно стоящего санатория, только несколько домов местных жителей, окружающих поляну в роще секвой с красными толстыми стволами. Выше – полудикий лес до Малого Маяка, бухта ограничена двумя отвесными утёсами.
Я уже начинал думать, где мы будем зимовать, не у Сони же. Здесь было бы романтично, как на космической станции, для написания того, что я задумал, самое то. Без машины, конечно, каждое путешествие к ближайшему магазину было бы приключением, но поскольку у нас машина, к счастью, есть, можно ездить раз в неделю на базар в Алушту.
Поспрашивал у хозяек – они стали называть какие-то нереальные цены, словно забыв, что зима не лето.
На левой стороне бухточки была свежевыложенная набережная с причалом, на ней единственное кафе. Наташа предложила перекусить, заказала пельмени, на этот раз каждому по порции. Мне не очень хотелось, поскольку обычно я ем только проснувшись и вечером. Но если бы хотелось, одной такой порции не хватило бы, а от трёх началась бы отрыжка.
В Симфике нас ждало жестокое разочарование. Наша проводница Марина привезла из Москвы вместо денег письмо от Энди, в котором он разъяснял нам последствия дефолта, которые мы ещё не чувствовали, в Крыму-то. Даже написал свежий анекдот в тему.
Новый русский в шезлонге на яхте в Средиземном море. Звонок. Чем занимаешься? – Да вот на палубе три голых девушки загорают, в одной руке у меня мартини, в другой мобила. – Держи её крепче, потому что это единственное имущество, которое у тебя осталось.
Многие владельцы иномарок, оставшись без работы, стали заниматься извозом. Энди настолько крутой спец, что работу не потерял, но получает теперь не штуку, а 500. С другой стороны, квартиру, равноценную нашей, можно теперь снять за 180, но он готов платить 200, чтоб не париться с переездами. Деньги он вышлет после подтверждения согласия с нашей стороны, правда, зарплату пока задерживают, но он найдёт, где занять.
Другое огорчение – когда я повернул ключ в зажигании, половина его осталась у меня в руках, а конец остался в замке. Вообще-то ключ у меня уже год был надломлен, я старался быть острожным, но пришло время.
Оказалось, сделать новый ключ – всего 5 гривен, не вопрос, вопрос только, как извлечь образец из замка. Парнишка возился часа два, сперва пытался применить суперклей, потом ушёл с замком куда-то. И что удивительно, даже не заикнулся о премии за трудности, сэкономил денежки Наташи.
Наташа уходила гулять, возвращалась, снова уходила, и как ни старалась, было заметно, что дзен и готовность принимать всё, как есть, даются ей со всё большим усилием.
Уже в темноте мы заехали к моей тёте. Я должен был везти Наташу в Когти, она, конечно, звала Галку с Машей, но по умолчанию ясно было, что её кредит кончается после того, как я довезу её до исходной точки. Мы-то рассчитывали на перевод, а теперь нужно было занять у тёти хоть сколько-нибудь на прожитиё, и не у Сони же дожидаться перевода, сколько можно, уж лучше у Славика (в смысле в Феодосии, про моего брата Славку, Сониного приживальщика, и речи нет). Я ещё после школы вписывался у Славика в общаге университета в Симфике, он жил почему-то один в большой комнате, в которой хранились матрасы, и там я впервые услышал на его раздолбанной «Яузе» «Шесть жён Генриха Восьмого», а ещё мы слушали Ринго, которого я уже слушал в Москве летом на абитуре прямо с винила, и теперь я тащусь от музыки в основном, вспоминая, как пёрся тогда. Через три года он пожил на всех моих московских вписках, на всех наших флэтах ночевал и в самых разных общагах. Потом высылал мне на химию в Казахстан из Питера бобинник, усилок, динамики для колонок и разные записи. Потом ещё год протусовались в питерской общаге, я был на первом курсе, он на последнем. Пили сладкий чай под хлеб с маргарином, всякое бывало.
Мир общаг и вписок – и мир цивилов, вроде Сони или бывшей жены Славика, от которой он благополучно отделился. В первый окунаются, во второй возвращаются. Даже мне пришлось вернуться, когда мы сделали ремонт после Энди и Вьюшечки. Нас навещает Галкина мама, и нам приходится быть Штирлицами, прятать тусовочное содержание под по возможности цивильной формой, то есть, конечно, никакой стенки с хрусталями, это уже было бы чересчур, просто воздержанность в плакатах и картинках. Мне это привычно по химии, там я изобразил из себя художника и жил в общаге в отдельной комнате, в которой хранилось всё, необходимое для оформительской работы. Там я в любой момент был готов, что может войти мусор, учился всегда быть к этому готовым. Полный порядок и контроль. Но если бы там оказался посвящённый, он заметил бы неприметные вроде приметы.
Моей тёте Наташа запомнилась тем, что представилась «Наташа». – «А по отчеству?» – конечно же спросила тётя. – «Просто Наташа!».
Нам-то это легко понятно – ну хочет человек в любом возрасте оставаться Наташей, почему нет? Наши люди не то что по имени, а вообще по нику всю жизнь прозываются. Но тётя расценила это так:
- Может быть, она просто стесняется? Наверно, у неё отчество, которое выдаёт её простое происхождение, Прохоровна там или Степановна, а там, где она общалась, нужно было выдавать себя за благородную.
Мы благополучно и без запинки рассекли ночную трассу, на полпути на самой дешёвой заправке (по 60, в Симфике тогда самая дешёвая была 65, а в Феодосии не дешевле 75) я раскрутил Наташу ещё на 10 гривен.
Высаживаясь возле своей калитки, она удивилась – а разве я не собираюсь загнать машину во двор? Я уверил её, что нам с моими девчонками гораздо уютнее будет переночевать поближе к морю и нет никакой надобности беспокоить её соседей.
На самом деле сперва мы, конечно же, поехали к Олди.
Олди услышал шум мотора и выпрыгнул к нам прямо из окна. Квартира Кати на первом этаже, но на метровом где-то цоколе.
- Приехали? Ну наконец-то. Привезли Шарапову? Ну я сейчас ей устрою.
Он потребовал немедленно везти его к ней. На самом деле, они разыгрывали свои давно отработанные игрища. Он гениальный нищий артист, она сочувствующая ему меценатка в возрасте. Правда, за десять лет она из женщины в возрасте превратилась в окончательно пожилую, да и он блистал на сцене давно и неправда... но роли остались те же. Она должна помогать ему в снабжении существования, а он за это тратит своё вдохновение на тусовки с нею. И сейчас он требовал от неё, если не денег на раствор, так хотя бы какого-то там трамала, 8 гривен пачка, между прочим, зимой в Гурзуфе мы с Галкой как-то раз всё жекупили ему пачушку. И дальше – ах, нет? тогда я тусуюсь с Катькой и делаю вид, что ты не приезжала в Коктебель. А она – ах, так? тогда я тусуюсь на море с Филом, а потом даже вообще уезжаю с ним с Симфик, а ты уж догадывайся, чем мы там по дороге занимаемся. Олди, конечно, меня уже знает – знает, что крутить на прайс я никого не умею и не стану уводить у него то, что она привезла ему, ну а что касается намёков на потрах, так Олди и рад бы был, если бы я помог ему одарить Наташу незабываемыми ощущениями, но тоже понимает, что это вряд ли. И при этом он добросовестно изображает, что реагирует на намёки, бурно и, как всегда, чуть переиграно – нам по дороге клянёт эту старую суку, подвергающую его таким мучениям без трамала, давно уже обещанного! а перед ней сразу чуть не падает на колени – спасительница! – и начинает ныть, какой он больной, несчастный и никого этим не волнующий.
Я случайно, как всегда по запаре, вклинился в их постановку, и Наташа решила, что пора на меня обидеться. Что это за интриги Фил тут устраивает? Говорит, что поехали ночевать на море, а сам через 15 минут привозит Олди, которого она решила наказать, твёрдо выждать, пока сам не прискачет.
Напрасно, конечно, я не подписался на её предложение переночевать на соседней с ней койке. Вот это был бы ей козырь против Олди! Да и трахнуть можно было бы попробовать... хотя куда спешить, никуда я не денусь, доживу и до того возраста, когда придётся узнать и как бабушки ебутся.
Мы с Галкой и Машей поехали нашли работающую ночью палатку (тогда их ещё не так много было, как сейчас), купили портвейн и пару пива, вернулись в перпендикулярный к Наташиному переулок, подъехали почти к спуску на набережную, разложили сиденья, развернули одеяла, включили мафон, открыли напитки. Сентябрьская ночь, уже не такая жаркая, но всё ещё пылкая, предсмертно, перед урожаем, тревожно пахнущая зрелостью.
Дальше несколько дней было тягостно и скучно. Катя вообще уже не собиралась отдавать нам хоть сколько-то, я писал ей сатирические стишки на эту тему, а они с Зелёной нагло рифмовали что-то в ответ. Наташа наотрез обиделась и ни о каких десяти гривнах на бензин не желала вести речи. А денег было устрашающе мало. Хорошо хоть Вера наконец подогнала мне оплаченный Шараповой корабль.
То есть ещё можно было уехать сразу – но что тогда делать в Симфике, пока не придут наконец деньги от Энди? А оставаться здесь – уж молоко-то Маше нужно всяко, не говоря уж о желательной бутылочке самого дешевейшего портвейна на ночь. Мы поселились у Славика, днём ездили в Орджо, я набирал бесплатных мидий, но бензин-то тратился.
Я даже пытался было заняться извозом – до Когтей за две гривны, обратно за одну, до Старого Крыма за гривну, обратно порожняком... в общем, окупился бензин – и то хорошо.
Где-то на третий день я наткнулся у Катьки на Касыма и попытался занять у него. Он стал мямлить. Это который Славку-то среди ночи будил. Ну хоть 5 гривен ты можешь занять? получим и пришлём... Да вот, ты понимаешь, последние 20 гривен, тут, правда, ребята обещали взять с собой до Черновцов на машине, но я ещё не уверен, вдруг у них не получится, и тогда мне это как раз на поезд...
Ну ясно... сам же хвастался, сколько стоит кв. см татуировки. Полсезона проживал у Кати на халяву и работал – и увозишь 20 гривен? Спасибо за беляши.
Потом встретил на набережной Ирен. Ей нужно в Симфик, потому что оттуда легче уехать в Москву. Автобус стоит 8 гривен, она дала бы мне на бензин.
Я воодушевился. Главное, до Симфика добраться, а там уж я одолжу у Сони или снова у тёти, и ещё там до её поезда нехило тусанёмся! Возьмём ей билет на другой день и ещё и переночуем! Как? А вот и интересно, как получится.
Но Ирен нас обломила. Гружу я с утра Галку с Машей, привожу в Когти, разыскиваю Ирен, а она мне такое устраивает – раньше мы друг другу помогали, а сейчас ты хочешь слупить с меня 8 гривен, так вот же тебе хуй. В Москву я всегда успею, могу хоть неделю ещё здесь жить, как хотелось бы, а не как приходится.
Я так разозлился, что срываются все мои грёзы (порнографические, что уж тут скрывать, потому и разозлился, неизлечимая сперма в голову), что даже не стал просить у ней одолжить вшивые при таком накале чувств 5 гривен. Решил – будь, что будет – и был вознаграждён.
Раз уж заехали в Когти, я решил поехать через Судак. На самом деле, километраж больше и, значит, больше риск остановиться без бензина не в пяти км от Симфика, а в 15-ти. Но уж больно захотелось мне показать Галочке перевал, через который мы ездили с Наташей и Олди.
А он преобразился прямо на глазах! Меньше недели назад мы тут проезжали. И тогда всё кругом было ещё зелёное, ещё почти летнее, только-только пробивалась первая желтизна... и тут – ну просто безумие какое-то, просто взрыв всех оттенков от лимонной блокадной немочи до ярости «Тёмно-фиолетовых» (Наташа Медведева непременно сделала бы сноску: так в официальном комсомольском журнале «Ровесник», пользовавшемся нездоровой, как и всё в те благословенные времена, популярностью исключительно за такие вот компромиссные заметочки о том, что всей передовой по тем временам молодёжи казалось самым интересным, но негласно все даже и без власти сами знали, что запрещено... и хорошо ведь, разве нет? ведь ещё больше хотелось... так вот, так они называли группу, популярную в совдепе, как нигде больше во всём мире... далёкая от советских сверстников Наташа даже не постеснялась бы педантично расшифровать то, что очевидно любому, а кто сам не знает – вообще читать это не станет).
И тут нас тормозят мужик с девушкой, даже не до Судака, а до поворота на Судак, и настолько проникаются к Маше, что дают нам не гривну, не две, как можно было бы рассчитывать, а пять! и мы сразу заливаемся на самой дешёвой заправке, и в Симфике оказываемся ещё и с запасом в два-три литра.
12. Бензин кончился, догадался Штирлиц.
В октябре Олди прокатился с нами до Днепра и обратно.
Причины, вынудившие нас отправиться в путешествие, ужасно скучные и просто тупые, даже неинтересно рассказывать. Олди, например, даже если бы напрягся выслушать, всё равно бы ничего не понял. Ну, в двух словах, а вы не читайте. Заехать на Украину на российской машине можно только на два месяца. Для меня, гражданина Украины, есть ещё вариант поставить её на год на временный учёт, но порядок такой и никак иначе: сперва я должен получить бумажку в мытнице (так по-библейски хохлы называют таможню) по месту жительства, потом отметить её на границе, а потом вставать себе на учёт в обычном порядке. И всюду нужно показывать машину, то есть сперва в Симфике, потом на границе, а потом опять в Симфике. И что Нельцын Мандела, что Горбулька прекрасно при этом поживают, раньше хоть расстреливали друг друга, после пыток.
Я думал, что нашёл самый простой выход – поехать в Керчь, там ведь тоже граница. Но в Керчи оказалось, что граница на другой стороне пролива, здешние мытари ничем нам помочь не могут, а паром туда-обратно стоит подороже, чем бензин до Харькова и обратно... или столько же? не помню, просто мы не рассчитывали на такое. На бензин до Харькова нам нужно было занимать у тёти, а своих денег хватало до Керчи. Заняли бы сразу у тёти – можно было бы и на пароме поплавать, а так пришлось возвращаться в Симфик, а по дороге, конечно, заехали к Олди.
Оказалось, ему тоже нужно в Днепр. То есть не то что бы нужно, но было бы неплохо. Хотя бы Кате дать отдохнуть и соскучиться. А вообще в Днепре у Кати друзья, по дороге в Крым они к ним заезжали, и надо кое-что им передать, то есть они не просто друзья, но ещё и партнёры по нэцкам, которые должны знать, что их доля проебалась, но это ничего, это временно, а пока хорошо бы и ещё подзанять. Кроме того они работают на местном телевидении и обещали организовать передачу про Олди, то есть даже чуть ли не умоляли. И вообще очень интересные люди, Парфён-то парубок гарный, но тут совсем иные круги и полёты.
Конечно, я его взял, там даже и сомнений не было.
Год назад я мечтал, чтоб в мою машину попросилась Оля, пару лет назад я и мечтать о таком не смел. Покататься с Умкой тоже было чрезвычайно интересно. А вот теперь я продолжал вспоминать, как мечтал... год назад? да всю жизнь! когда же наконец настоящий поэт скажет мне: Фил, где там наш коцаный кадиллак? заводи! И мы поедем, для неверующего – в историю, а для способного верить – в вечность.
Денег было, как всегда, в обрез. Мне, как всегда, было стыдно просить у тёти больше.
Запары в связи с этим начались прям сразу же. Чем дальше от курорта – тем выше курс бакса. Пора нам было менять в Мелитополе, а я почему-то вообразил, что нам хватит бензина до Запорожья, а расстояние до него было несколько большим, чем я рассчитывал. Лампочка давно горит, но я верю, что доедем, при этом кругом никаких заправок, а если бы и были, надо ещё впарить им баксы. Кончился бензин метрах в двухстах от заправки и 15 км от Запорожья. Славка, братан, снабдил меня пятилитровой алюминиевой канистрой. Мне удалось уговорить заправщика налить мне 3 литра за 3 пачки «Бонда», его у нас был блок с рынка по оптовой цене.
Теперь бензин кончился где-то ближе к центру города, не доезжая двух остановок троллейбуса до обменного пункта и через три остановки после последней заправки. На троллейбусе зайцем я всё это и проехал с канистрой. Уже давно было темно, горели фонари.
Цены на бензин, кстати, тоже везде отличаются на 5, а то и на 10 копеек. Теперь нам пришлось заливаться на первой же попавшейся на окраине заправке.
Скучно, да? 700 км, 70 литров, приходится думать. А лучше бы взял у тёти на 10 баксов больше и больше ни о каких цифрах не парился, разве нет? Моя карма заставляла меня сперва стесняться, а потом играть в Пьера Ришара.
Олди сразу обжил наше средство передвижения. Сиденье он задрапировал своей шалью, под ноги положил ярко вышитый половичок, который взял с собой в дорогу, а на потолке развесил кисточки из красно-жёлто-зелёного мулине. Пара штрихов – а будто другая машина. Коврик он потом забрал, а кисточки так и остались.
Заночевали мы у Волшебных Садовников.
Когда мы ехали в Крым в первый раз, я так и не нашёл времени воспользоваться подсказанной Леркой впиской. Но в августе я таки решил заехать – посмотрим, что за садовники, кое-что уже должно начать созревать.
Благодаря этому знакомству я смог оценить высочайшую достоверность изображаемых Гайдуком растаманов – они же, кстати, Садовники, и дали первые его почитать, потом уже, в Гурзуфе. «Сижу я как-то раз с Вовой Орским у Энди Харьковского,» - начинает одну из своих сказок Гайдук. Вот так всегда почему-то – Энди упомянут, а что на флэту Фила Настоящего Индейца – не указано.
В августе, выехав от Парфёна, я поехал не сразу на трассу, а сперва к центру, под мостом на набережную, дальше ещё два моста и вообще ничего не понятно, но расспросили ещё раз прохожих – и нашли таки нужную нам Арктическую улицу, это в Днепре-то, арктическая, а?
Располагается она в отдельном районе Днепра, вроде пригорода, добираться нужно на электричке, исключительно частный сектор, как моё Марьино в Симфике, кроме рассекающей район трассы, все улочки грунтовые и колдоёбистые. Лерка сказала мне, что их ворота ни с какими не перепутаешь. Так и оказалось. Ребята смело использовали красную, жёлтую и зелёную краски. За воротами стоял микроавтобус, раскрашенный ещё ярче, с глазами и улыбкой на морде и с надписями «Джа», «Раста», “Black Uhuru” и «Не верь глазам своим».
Никто не отзывался. Я перелез через ворота, во дворе в достаточно, кажется, надёжной клетке бесновался чудовищного размера и вида пёс.
Кухонька и две комнаты, на стенах и всюду инсталляции из подручных в местной природе средств. Кассетник такой, что пиздить западло, зато кассетки интересные – не обращая внимания на непременных Майка и Цоя, тут тебе и изобилие “Black Uhuru” и «Джа дивижн», и Умка, и даже «Комитет» затесался.
Вышел во двор – вот она растёт, родная. Зелёная ещё, сразу видно, да и вообще хиленькая с виду, но отчего ж не подербанить по вершкам? Пёс почти уже привык ко мне.
Перелезаю обратно через ворота – идут две герлы. Типа мама с дочкой, при этом мама ещё вполне, а дочка давно уже. Но что две герлы – национальный костюм ни с чем не перепутаешь. Бахрома, фенечки.
Я объяснил про Лерку, хотя можно было ничего не объяснять. Мы покурили из запасов, и на дорожку они нам дали. До самого Чонгара я не ехал, а стремительно и скользко плыл, дальше попустило.
На следующее лето ониматериализовались у нас в Гурзуфе, сперва опытная (помоложе меня) колдунья из Мелитополя Наташа, потом юная, да ранняя, как Вивьен, Света. Только такого я и дожидаюсь.
На сей раз, когда мы отыскали во мраке эту арктическую избушку, в ней были садовник, впоследствии оказавшийся капитаном этой компании, по прозвищу Раста, и юный блюзмен Саныч, о котором я тоже был уже давно наслышан. Вообще «растами» все Волшебные Садовники постоянно называют друг друга, это у них обычное обращение, есть ещё варианты «расточка» и «растушка». А Саныч не такой уж и юный, постарше Парфёна, просто выглядит птенчиком и при знакомстве представляется «Александром Александровичем». Олди он выразил совершенный свой респект и сказал, что всегда был бы счастлив познакомиться с таким замечательным человеком.
Раста уже собирался домой. На прощанье он выдал Санычу 15 гривен, типа заработок. И мы с Санычем и Олди сразу пошли в магазин, торговавший ночью через зарешёченное окошко. Саныч достал пятёру и спросил меня: «Добавишь?». Я взял его пятёру и купил три «Алушты» по 3.70.
Саныч исполнил нам свои наигрыши, после чего Олди небрежно спел «А говорила мине мама». Вино кончилось, и мы с Санычем пошли за добавкой. А Олди снова стал показыватьГалочке свою залупу с колечком, и на этот раз она даже немножко пососала, но мы вернулись слишком быстро. Олди дождался, пока меня не выхлестнет, сам-то он вообще никогда не засыпает, но к тому времени Галочка уже тоже рубанько и категорически отвергла все его притязания.
Утром я проснулся первым (не считая уже греющегося под октябрьским солнышком Олди), потом проснулась Маша, я дал ей пососать молока, а потом ещё часа полтора дожидались, пока очухается Галочка.
Попрощавшись с Санычем и накурившись напоследок, мы поехали к Парфёну. Оказалось, он как раз уехал к родителям в Светловодск. Наташа показала нам, как найти улицу, на которой живут друзья Кати. Оставив Олди, мы вернулись к ней, погуляли с детьми, прикупили винишка.
Парфён по телефону предложил нам – а приезжайте за мной, прямо завтра. У Коки тут урожай как раз вызрел. Я объяснил, насколько у нас в обрез. Парфён заверил меня, что бензин до Светловодска и обратно компенсирует. Но только чтобы я обязательно привёз Олди.
Побывать в Светловодске я давно уже хотел бы. Но почему-то засомневался, захочет ли ехать туда Олди. И решил сделать ему сюрприз. И Галке с Наташей объяснил – говорите, что едем к Парфёну, а что до Парфёна 180 км, он врубится уже по дороге.
Олди ужасно на меня за такое обиделся. Это я сейчас уже вижу, что он, может, и съездил бы и даже с удовольствием к Парфёну – но только без сюрпризов! А тогда он выставил такие аргументы – у него рано утром стрелка по поводу выступления на местном ТВ, не говоря уж о том, что подгонят чисто раскалабашиться.
Между тем мы никак не могли понять, где мы находимся, стемнело, как это всегда на югах, стремительно, спросить не у кого. Не обращая внимания на всё ярче выражаемые протесты Олди, я сосредоточенно всматриваюсь в то, что освещают фары – хоть бы какой где указатель. В населённом пункте останавливаюсь, выхожу, расспрашиваю, еду дальше, не слушая Олди, опять останавливаюсь... Потом выяснилось, что слабо осведомлённая Наташа направила нас не по той дороге, то есть в нужном направлении, но не по тому берегу. И скоро будет Днепродзержинск, от которого до Днепропетровска километров на 100 ближе, чем той дорогой, которой ехали мы.
Я бы довёз Олди до Светловодска, какие бы истерики он ни закатывал. Но сама судьба оказалась на его стороне – проехали уже хуй знает сколько, а до цели почти так же далеко. И бензина теперь может просто не хватить. Деньги на дорогу до границы и обратно я оставил в Днепре, чтоб не пробухать по ходу – и так уже больше почти ничего не осталось, до Крыма по-любому придётся занимать у Парфёна, а обратную дорогу от Светловодска до Днепра, Наташа обещала, он оплатит. Если бы хоть Наташа догадалась взять с собой хоть 5 гривен – я бы рискнул продолжить путешествие, несколько гривен я тоже имел, мы залили бы 10 или 12 даже литров и несомненно доехали бы. А так – ничего не оставалось, как позорно возвращаться, как, впрочем, Олди и требовал.
Ещё и в исходную точку его вернуть. Как же вымотала мне нервы эта красная лампочка счётчика топлива!
Галка потом так вспоминала эту поездку: я даже и не думала, что Олди может оказаться такой красной девицей. Вёл себя, как баба.
Парфёну мы опять позвонили, и уже к обеду он прибыл. Мы с ним опять съездили к друзьям Кати и забрали Олди. И ужрались в усмерть, как это всегда и бывает с Парфёном.
Позвать к Парфёну этих самых друзей мне и в голову не могло прийти. Олди верно предупредил – шибко умные. И дело вовсе не в манерах, манеры как раз таки бывают очень чинными у людей, умеющих стебаться, и наоборот, могут быть довольно отвязными у вполне трезвомыслящего человека. Манеры у них были не как у людей, с ними родившихся, а разученные как правильные.
Ещё в первый визит я взял у них почитать брошюрку, а во второй выяснил, что относятся они к ней вполне серьёзно – хорошо хоть я был к этому готов и себя не выдал, поскольку оказалось, что тут вообще автор папа кого-то из них, кажется девушки, напомнившей мне о Чернашке, о которой мама читала мне в детстве. Партнёр её, Тёма, тоже был повышенно чернявый, с каким-то уж очень круглым черепом и преувеличенно пластичной манерой двигаться.
Понимаете... бывает, что прямо в глаза бьёт, как человек не просто, а старается быть умным, или там продвинутым, или изящным, вежливым – неважно каким, главное, старается, и это, к сожалению, заметно.
А брошюра – бред редкий... то есть наоборот, характерный. Видно, что автор начитался всего, что стало сейчас издаваться, и решил – а разве то, что пишет Ауробиндо, не бред? Или Блаватская? Почему бы и мне не понаписать всего, чего только в голову ни взбредёт. В остальном было заметно, что гораздо лучше автор усвоил Кастанеду и кое-что слышал про карму.
И он на верном пути. Половина аудитории его! а численно – просто подавляющее всё и вся большинство. Осталось лишь пробиться среди прочих народных целителей.
Я ведь и сам тупой. Слава Джа, научился хоть что-то слышать. Но очень многих не менее, возможно, возвышенных вещей я точно так же, как и все, так и не понял. Но я всё же хоть по музыке (по книгам, по фильмам) знаю, что это такое – улететь. А они об этом только подозревают, в смысле – подозрительно относятся. И как только отзвучит композиция, радостно возвращаются к любимому занятию – ебать мозги! разве что слезинку, если вдруг таки навернулась, смахнуть – чтоб не мешала. Да им и не навёртывается.
Ничего другого не зная, кроме как ебать мозги, они подозревают – а уж не ебёт ли нам мозги этот Блок? Могут даже делать вид, что уважают, типа Пушкина. Но любят по настоящему только народных целителей, поскольку чуют – это свои. Понятные.
А бывает это на самых разных уровнях, от семьи простого кровельщика, бывшего инженера, любящего детективы, до самых продвинутых и замороченных адептов ашрамов, которых развелось сейчас просто на любой вкус. Ашрам в ироническом смысле – это я взял из песни Умки, а вообще-то я очень люблю читать Раджниша, да и Кастанеду фанатично проштудировал, хотя Ауробиндо... хм...
Нет! Я просто люблю читать. А они – почему-то – воспринимают слово в слово. Эх... сколько уже друзей – никогда ничего не читали, и вдруг как что-то прочли... крышняк так больше никогда и не занял прежнее положение, при этом все они истово верят, что только это и есть путь к спасению, сами не знают, от чего, хотя безусловно где-то в районе жопы различают сигналы... да я и сам такой, только это и позволяет жить дальше.
Олди этому меня и учит – не разделять. А у меня всё не получается.
Ведь на самом деле Тёма с подругой были бы бесспорно правы, испытав омерзение к тому, что творилось тем вечером у Парфёна.
Да – все собравшиеся друзья Парфёна точно так же пытались удержаться на светской беседе, ведь всех учили одинаково, но потом начался обычный развал общения, когда все уже нажрались, чтобы быть готовыми к музыке, теоретически, а на деле – всё те же попытки умной беседы, всё менее успешные ввиду стремления к чему-то противоположному. Да ещё на Украине (или вообще в провинции?) каждый старается кричать всё громче – потому, возможно, и такой у них сленг, покричать, то, что в Америке называется побывать на party. Серьёзно, возможные читатели, если вы не бывали в Крыму или бывали, но с народом не общались – так они и говорят, я сам слышал: ну что, поехали покричать?
Я начал с «да» – а что нет? Да ничего, собственно. Поймут (не осудят), когда кто-нибудь обоссытся по пьяни. И почувствуют, когда кто-то полагает себя шибко умным.
Я заскучал и пошёл спать в машину. Часа через два меня разбудили Парфён с Олди – поехали за герлами. И я, постепенно просыпаясь, совершил ещё не уголовное, но на грани, преступление. О том, какой от меня выхлоп через два часа после отключки, я даже не задумывался, но главное – никаких документов у меня не было, я ведь просто пошёл спать. Вспомнил об этом я только на обратном пути, когда кончился бензин, и я опять побежал куда-то со всё той же канистрой (нет, Парфён на самом деле бегал).
Герлами были Инна и её сестра. Инну я уже описывал в «Дороге в рай», а сестра была приложением, к тому же ехать с нами отказалась. А к Иннеменя безудержно влекло, что я и выразил при первой же остановке, когда Парфён с Олди побежали за пивом.
На флету у Парфёна моё влечение всё усиливалось. Поднаторевшие ещё отдыхали, а пионеры, похмелившись, с интересом наблюдали, как я уселся на подоконнике 7-го этажа ногами на улицу и взывал, что если Инна незамедлительно не отзовётся лаской, я немедленно прыгну. Чтоб вернее войти в образ Станиславского, я на полном серьёзе воображал себе, как можно прыгнуть на ветки гигантского тополя, растущего внизу – ну, поцарапаешься всяко, но не больше, пусть хоть до любой кровищи, за ветви-то всяко ухватишься, зато какая потом легенда.
Впрочем, о том, что это Станиславский и не более, я не забывал, пока она не ушла. Было раннее утро.
На самом деле в этот день уже истекал срок нашей таможенной декларации. И я планировал протрезвиться ещё и показать тем, кто сознательный, что и я умею не хуже.
И справился. Доехать 200 км до границы и обратно сможет любой дурак, но попробуйте в таком состоянии. Всю дорогу до границы я лихорадочно пил воду и ссал то и дело, а после того, как Галочка разобралась со всеми этими озлобленными мужиками, возвращался на полном автомате, всё более, впрочем, приходя в себя – чтоб поскорее заглушить это неуместное уже прояснение пивом из первой же в Днепре работающей под утро палаткой. Чтоб отдохнуть хоть немножко.
Занимать у Парфёна нам не пришлось. Олди сообщил нам по телефону, что Тёма тоже хочет в Крым и готов разделить с нами траты на бензин.
На первой же заправке выяснилось, что это не совсем так, как я думал. Тёма рассчитывал потратиться в пределах цены ж/д билета и отнюдь не собирался заливать нам полный бак. Я добавил все оставшиеся ещё у нас гривны, но этого явно не хватало. Ладно, разберёмся.
Не доезжая Чонгара, лампочка загорелась снова. Что это случится, я объяснял всю дорогу, и Тёма выложил таки мне ещё 7 гривен.
А я уже задумал очередной им сюрприз. Изначально подразумевалось, что мы едем в Когти. Но нам ведь потом ещё до Симфика нужно добраться, где нас ожидает очередная передача от Энди. И я как представил себе эту Катю... да и с Тёмой уже ясно... а ведь нужно ещё Маше молоко покупать...
От Джанкоя примерно одинаковое расстояние что до Феодосии, что до Симфика. И я повёз их туда, куда нужно было нам с Галочкой.
Я поставил машину на улице возле Сониного дома, под старыми орехами. Разложил сиденья, включил им музычку, принёс чаю и бутербродов, честь по чести. После рукопашной стычки с братом мне больше не хотелось его беспокоить.
А утром я выяснил, что Энди звонил, проводницу нужно встречать уже завтра, и занял под это дело у Сони денег.
И объяснил ребятам положение вещей.
Тёма был в бешенстве. Он ведь ехал не загорать, а чисто по-деловому кое-что выяснить с Катей. И у него каждый день на счету, не говоря уж о гривнах.
Нет, ну а что ты предлагаешь? Мне не сложно довезти вас до Когтибля и сразу вернуться, но за чей счёт? Это стоит 20 гривен, а автобус вам на двоих – около десяти.
Но я ведь уже заплатил, негодовал Тёма, и ты обещал довезти меня.
Я трепетно отношусь к своим обещаниям, порой даже излишне, когда это касается ещё незнакомых мне людей. Но Катю я уже знаю и никогда не забуду.
Я даже переплатил тебе!
Ну хочешь – я верну тебе эти лишние 7 гривен?
Тёма, надо отдать ему должное, слегка замялся. Но потом опомнился – на войне как на войне – и отчаянно выпалил: давай! Вспомнил – хуля разводить церемонии с такими гавнюками.
Я с облегчением сразу выложил их (у Сони можно и ещё занять). До этого я всё же сомневался, пребывал всё таки в плену своих обещаний, что довезу их туда, куда они заказали.
Когда я попытался загнать освободившуюся машину во двор, она не пожелала двигаться. Бензина капля в каплю хватило до дома.
Я привычно прогулялся с канистрой.
[1] Рэкет тогда ещё не сформировался: я чисто по-советски платил за место кассирше рынка и больше никому. При этом применял вызывающий демпинг, навариваясь на обороте – и никто ничего мне не говорил. А уже через год у моих работодателей Колбасевича и Бобы чечены по полному беспределу отобрали офис и всё прочее, после чего Колбасевич погнал гусей и стал раздавать возле метро бесплатную рекламу.
[2] Персонаж гиперболизирует. На самом деле три синеньких, если ещё кто помнит, сотки. И это было стоимостью стандартного куба кислоты, которую теперь мифологически кличут питерской, или где-то трети или четверти корабля, а вот сигарет… никак не могу вспомнить, но кажется всё же, что блок или даже больше. Через три года банка пива стоила 18 таких бумажек на оптовом просроченное, а так вообще от 25-ти, импортное непросроченное от сорока.
[3] Умочка, прости, пожалуйста, это я чисто для красоты написал, на самом деле не было там, конечно, никаких шансов, но мне очень нравилось представлять себе, как они вдруг... появляются...
[4] То есть у Коровьева, ради травы на халяву, а уже потом через него с ним познакомились и Федя Трезвяков, и Ира из Паукова. Ира, приходя к нему в гости, уединялась порой на кухне с его женой, жаловавшейся ей на тиранию. Потом смирная и безответная татарская жена сунула ему в бок пику, почку удалили, но он простил её и продолжал жить с нею, пока она не проколола ему вторую почку, после чего он ещё некоторое время посещал больницу, в которой была т.н. искусственная почка, даже квартиру собирался продавать, на траву купленную, чтоб сделать трансплантацию, но не успел.
[5] Прим. 2005: о как – типа в Ночной Дозор приняли. Примерно так я тогда чаял.
[6] Гитару эту, нехилую акустическую, купила ему Шарапиха. А Индеец потом купил её у него для Оли за её сто баксов, которые они вместе сразу проторчали. В предыдущем романе я эту гитару нёс, как собачка. После смерти я, наверно, так и буду нести за ней эту гитару по лунной дорожке – и хоть тогда она меня всё таки погладит.
[7] На тот момент особую.
[8] Тогда ещё были тысячи, но по-любому это было до дефолта, т.е. доллар стоил в два или три раза меньше, чем сейчас (или в шесть?), и всё остальное соответственно.
[9] Надо или нет делать примечание? Для кого я вообще всё это пишу? А потомки и сами выяснят, что означал этот адрес.
[10] Дорога – чёрный лёд между белым снегом. Колёса лысые наглухо.
[11] Жаба тоже там живёт, а ещё монолог Плюхи, который я прочитал всё в той же «Контр’культ’уре», был произнесён им там же, на каком-то конном выпасе, до сих пор не знаю, где это, но так там написано.
[12] Как всегда, знамение – прямо из окон флэта видно клуб на другой стороне шоссе, возле которого я пытался при помощи Кобылы стронуть с места Севину Анжелу («Победу»). В этом же клубе происходит сэйшен Умки в моём рассказе «Фрилавщик». Я ведь пишу, как могу, то есть фантазировать, к сожалению, не умею.
[13] Сам-то он хоть раз в жизни пыхал? А пишет. Писать – это ответственность. Даже не гандон – дурак.
[14] Запомоиться – тесно общаться (вась-вась) с теми, с кем западло.
[15] Запись для Истории – земляки сверстники и сами знают.
[16] Милая Шалава-Малава! Очень прошу тебя понять правильно, если доведётся почитать. Врубись, что в моём контексте это звучит забавно и не более. Впрочем, я говорю это просто на всякий случай, а на самом деле нисколько в тебе не сомневаюсь – такие, как ты, никогда не забывают, как всё было в нашей Системе.
[17] 17.04.04 18:48. На днях Эдик нарезал мне сборняк своего вкуса, на котором оказался и этот, очевидно, какой же ещё, Калашников. А Галочка отреагировала: может, и Наташа свою песню ему, на самом деле, посвятила?
[18] При том, что сами раскрыли преступление через пару часов, ещё до моего заявления об угоне.
[19] Тогда ещё было так. Ни в коем случае не берите пример!