Фил (Настоящий Индеец) - Новая сказка

Часть третья: Гурзуф. Голубая калитка.

1. Ёбаный журналист.

Марьино. Мы сидим на веранде Сониного дома. За окном темно и льёт бесконечный унылый ноябрьский дождь (как сентябрьский в Москве).

Галка кормит Машу, я читаю газету, Славка раскладывает пасьянс. Славка по жизни бывает в двух состояниях, без промежуточных. Или он пьяный, всех любит, ко всем лезет общаться, при этом ничего не слышит, а только травит одни и те же истории из жизни боцмана – или трезвый, строгий и глубоко погружённый в себя: если работает, то упорно и отрешённо, а в остальное время или решает кроссворды, или раскладывает один и тот же пасьянс. Хмуро отбывает срок – пока не настанет снова жизнь. А жизнь в прошлом, в море на пароходе, где кайф без кайфа, по-настоящему.

Славка утверждает, что правильно только «пароход», потому что корабли только военные, а судно – это то, что подкладывают под парализованных. А «теплоход» – слово для салаг, это на его сленге то же самое, что для ламеров. У Славки свой набор словечек и поговорок: «ты что, с коня упал?», «самый сенокос», «озяб пупсик», «пизда чёрная». Артикулирует он не очень отчётливо, и часто остальной текст трудно разобрать, но по интонациям ключевых определений всё понятно.

Трезвый он отрешённо молчит.

И тут стук в окошко. Славка недовольно удивляется – кого бы это могло принести в такое время и в такую погоду? Открывает дверь – на пороге Олди.

-         Ну давай, заходи, дождь всё-таки...

Можете представить себе Славку? Ведь сказал же уже ясно, чтоб больше из моих приятелей никто сюда не являлся, один дом уже спалили. Так чем обязаны?

Теперь представьте, один видон Олди чего стоит. Мы-то понимаем, что это круто, да и любой из официального андеграунда сразу увидел бы равного. Но с точки зрения Славки – просто шут гороховый. Сразу видно, что не все дома, а точнее – один в один сбежавший из психушки. Плащ, может, и нормальный, но уж больно просторный и балахонистый, а главное – зачем-то обрезанные по локоть рукава, из которых торчит рубашка уже вполне безумной расцветки. Внизу совершенно пижамные штаны с игривыми рисунками, обут во что-то невообразимое, из реквизита к фильму то ли про беспросветное средневековье, то ли про грядущую экологическую катастрофу (на самом деле – собственноручно им пошитые мокасины). Хорошо хоть волосы чёрные, а не зелёные, но ведь летом был блондином.

У Олди не было никаких шансов расположить Славку своим обликом.

Уже минут через пять Славка сочувственно его расспрашивал. Вот так вот Олди умеет, этого у него не отнять.

Он только что из Гурзуфа, и его обобрали мусора. В Гурзуф он поехал, получив наше письмо о том, что мы теперь живём там. Прождав нас с обеда до вечера, он решил ехать в Симфик. Хотя могло быть, что мы уже едем обратно. А может, вообще в Ялту поехали? Хотя тогда бы с Машей вернулись бы до темноты...

-         Так надо было позвонить сюда, мы бы и приехали, - говорю я.

Олди разводит руками – не пришло в голову. Да и номер телефона остался в Когтях.

А перед остановкой троллейбуса на трассе как раз пост. И не просто, а с автоматчиками. Которые у всех спрашивают регистрацию. (В «Дороге в рай» я описал, как мы с Олей попали на этот гоп-стоп. Если вы знаете, что такое мусора, то хохляцкие – в квадрате. Равно как и мытари. Сейчас их, слава Джа, уже убрали (возле Гурзуфа, в смысле)).

В общем, обыск с раздеванием до трусов. Спасло Олди то, что единственным его документом было удостоверение «Театра ДДТ». Нынешние мусора Шевчука любят, долго расспрашивали Олди, как там Юра. И не то что бы извинились, но, во всяком случае, посадили на троллейбус и попросили водителя довезти замечательного артиста. Однако гривны, исчезнувшие во время обыска, так и не вернулись.

Мы уже уютно пили чай, и я рассказал аналогичный случай.

Сидим мы летом 93-го на пляже в Гурзуфе. То есть лето уже кончилось, все разъехались, а мы с Инкой и маленьким Филей зависли, потому что имели такую возможность. Тут как раз на опустевшем пляже появилась новая компания, я пошёл знакомиться, из Питера. Я попросил их посторожить наши вещи, пока мы смотаемся в Симфик за гораздо более дешёвыми, чем на курорте, продуктами. Обратно мы привезли ещё и две трёхлитровых банки «Ркацители» и устроили пир с новыми друзьями. Они, блокадники, организовывали поездки на юга следующим образом – денег только на билеты, в рюкзаках крупы и спирт «Рояль». Хлеб – роскошь, тушёнка – мечта. Главное ведь – загорать, купаться, медитировать и перемещаться.

У нас горит свечка, кругом непроницаемый мрак, и вдруг из него выступают фигуры пареньков с дубинами – всем сидеть!

Главный их, постарше, нашего уже где-то возраста (то есть их возраста – что я на 7 лет этих питерцев старше, никто и не догадывается), объясняет – они контролируют эту территорию, и мы должны заплатить налог.

Мы, конечно, удивляемся – сам подумай, если бы у нас были деньги, разве жили бы мы здесь? Может, лучше давайте просто выпьем?

И во время распивания – ну кто вы и откуда? – Хаер рассказывает, что учился в одном классе с Виктором Цоем. А наш друг Макс, который сейчас, к сожалению, не приехал, даже сидел с ним за одной партой!

Пацаны переменились. Что-то они потом спрашивали, что-то питерцы наперебой рассказывали, а в итоге, прощаясь, вожак втулял нам, что если вдруг кто к нам с какими претензиями – кричите, что Витя Крепкий наш кирюха.

А на другое утро я обнаружил, что «Зоркий-4» из моего рюкзака таки пропал.

Их ведь много было, а расспрашивали двое-трое. Фанатеть с Цоя могут только те, кто решают. А быкам, без которых полководцам не обойтись, всё по барабану.

Человечество больше всего на свете любит дописывать Библию, как книгу рекордов Гиннеса – какие ещё возможны преступления. Ничего новенького, конечно, уже не придумаешь.

Утром мы поехали на наше новое место обитания. И Олди в полной мере вкусил его суровые реалии. «Всё есть, - лечил он меня чуть меньше года назад. – Не колотись. Врубись – всё есть. Тебе ничего не принадлежит – всё Джа, и он даст всё, что тебе нужно». Я и не колотился, и теперь показывал ему, что из этого вышло.

Квартирка была – уж какая подвернулась. Сперва мы пытались искать, ездили к Славкиному морскому другу в Мисхор, к Сониным дальним родственникам в хуторок в лесу над Ай-Данилем. Покупали газеты с объявлениями. И тут Соня предлагает такой вариант. Сын Сони смылся от правосудия победившей группировки в Болгарию, вместе с женой, а у жены была одноклассница, которая живёт с мужем под Бахчисараем, а её квартира в Гурзуфе пустует.

Уже первое преимущество перед всеми прочими вариантами – до хозяев далеко. Добираться на электричке до Симфика, а потом на троллейбусе до Гурзуфа – долго и накладно.

Хозяева чуть ли не родственники.

А главное – возле моря цены на жильё летом и зимой разные. В Ялте предлагают кучу вариантов по 50 и даже 40 бачья в месяц – но только до лета. А наши хозяева просто не могут воспользоваться курортным сезоном. Летом можно сдать дорого, но ненадолго, кому на неделю, кому на пару, после чего искать новых постояльцев. Да и приглядывать нужно, чтоб склонные к веселью отдыхающие чего не натворили – и где при этом жить самим? Я, между прочим, предлагал Галке – а давай сами летом сдавать, а жить как всегда на пляже? В шутку, конечно – нашим хозяевам вряд ли бы такое понравилось. Да и местные не стали бы терпеть таких конкурентов.

Мы договорились на 30 баксов круглый год, плюс платим за электричество. Для наших хозяев мы были не меньшей находкой, чем они для нас. Чтоб хоть квартплата окупалась и чтоб бомжи не вздумали поселиться.

Бомжи действительно жили прямо по соседству. Наша улица состояла из трёх типовых четырёхэтажек на склоне горы и кончалась площадью перед кинотеатром. Как рассказали мне соседи, именно наш дом какая-то там комиссия признала аварийным, но по запаре расселили почему-то следующий. Так он теперь и стоит, лишившийся большей части дверей и всех стёкол.[20]

Как-то раз мы развесили во дворе на солнышке постельные принадлежности, и у нас пропала подушка. Соседи посоветовали мне поискать её в брошенном доме. Пройдясь по всем подъездам, я обнаружил штук пять обжитых лежбищ и одного реального бомжа, зарывшегося в кучу тряпья. Он рассказал, что есть и другие обитатели, но там, где живут, воровать ничего бы не стали.

Ночи уже были холодные и промозглые. Наши условия проживания были куда лучше, чем у бедного бомжа, но ненамного.

Батареи в нашем доме не работали. Зимой мы даже завешивали их одеялами, чтоб не студили и без того с трудом прогреваемое помещение. Ближе к Новому году мы привезли электродуховку, в которой моя мама ещё после войны пирожки пекла. Она была у нас включена круглосуточно, исключая вечерние часы, когда электричества не было. А поначалу располагали только электроплиткой. Перед сном расставляли вокруг неё стулья и навешивали на них одеяла. К утру они уже опять были влажными. Первый этаж, северная сторона. Как мы ни заделывали щели в полу, откуда-то всё равно поддувало.

Даже электроплитки мы были лишены с 7-ми до 10-ти вечера – электричество отключали. А вода в кране была только ночью, поначалу мы пару раз просыпали, и я бегал на родник. Потом мы навострились даже набирать ванну и вешать в неё кипятильник на всю ночь. Обычно же мылись при помощи ведра, тазика и всё того же кипятильника. А иногда я просто ставил полное ведро на плитку – в качестве горячей батареи.

Широкая кровать занимала одну половину комнаты, на другой половине были матрац в одном углу и незатейливый сервантик 60-х годов в другом. Над матрацем висели пара полок, на которых я разместил книжки и кассеты. Мой бывалый магнитофон, родной японский “Crown” 81-го года, я приладил над бесполезной газовой плитой на кухне (плиты поставили, а газ так никогда и не провели), служившей нам тумбочкой. Ещё на кухне помещались хлипкий столик и большой сундук, который я накрыл досками и тюфяком и ставил то вдоль окна, то вдоль стенки. Плитка стояла под столом – больше места для неё не было.

Санузел совмещённый, унитаз смывали из налитой ванны.

Между сундуком и стенкой я втиснул аккумулятор с машины, а над столом повесил автомобильную лампочку. Машиной мы всё равно пользовались лишь два раза в месяц – чтоб занять у тёти денег и чтоб вернуть, когда Энди наконец сможет прислать, к лету тётя окончательно запуталась, сколько мы брали и сколько отдавали. На деньги мы накупали на рынке в Симфике круп, овощей, разливного масла, соевого соуса и прочего на пару недель вперёд – в Гурзуфе, разумеется, всё было дороже. Ещё в самом начале мы забили багажник баклажанами – отдам по смешной цене, но только если заберёте все, - и как потом только их не готовили, а половину пришлось засушить, как грибы.

Пишмашинку я ставил в комнате на табуретку, если Галка с Машей тусовались на кухне, и наоборот. Когда не было электричества, мы играли в нарды, причём вели счёт, и как Галка ни пыталась отыграться, я неизменно был на 50-100 очков впереди (победа – очко, марс – 2, кокс – 4). Пару раз после очередного марса или кокса Галка била меня доской по башке. Я тоже, бывало, надувался до утра, когда везло ей.

Ещё поначалу я иногда писал от руки в соседнем заброшенном доме на балконе на солнышке. Пытался брать с собой туда машинку, но мешал ветер.

Зато по утрам мы ходили на пляж и загорали. Туда мы шли через мини-базарчик возле кинотеатра, а обратно через открытый зимой парк санатория министерства обороны, и так почти каждый день, иногда наоборот, других вариантов не существовало.

Местные на набережную, похоже, вообще не спускались, так что можно было не таскаться (с Машей и коляской) до дикой натуры, а валяться голыми на открытых зимой санаторских пляжах. Всю зиму я, разогревшись на солнце, прыгал с волнореза и, задыхаясь, выскакивал на берег.

Олди тоже один раз прыгнул. Дня три после этого болел (делал вид).

Именно в тот раз, вместе с Олди, мы нашли на пляже помидоры. Это было крымским чудом – конец ноября, а прямо из гальки пробились три кустика, наверно, проклюнулись из объедков отдыхающих. Мы набрали килограмма полтора, потом они у нас дозревали.

Вечером, когда отключали электричество, мы с Олди гуляли вдвоём, чтоб не прокуривать и без того холодное помещение. Я рассказывал ему о своей тяге описать тех, кого никто больше пока не описывал. У Керуака было так – а как у нас? И кто, если не я? Олди льстиво поддакивал и заверял, что у меня всё получится. Через полтора года, увидев мой готовый объёмный продукт («Дорогу в рай»), он очень удивился – Галке потом по ходу проговорился, что вообще-то всегда думал, что я дурак. Он ведь сам никогда ничего не читал, а судить о литературе и литераторах может только по отзывам Шараповой.

-         А знаешь, сколько я мог бы рассказать тебе о «Комитете»? – говорил он на нашей ночной прогулке. – Только, конечно, если ты будешь слушать нормально, а не как ёбаный журналист.

-         Ну... собственно, я ведь, наверно, и есть журналист?

-         Ну да, журналист. Но не ёбаный же?

Жилось Олди с нами не так уж сладко. Мы экономили, чтоб быстрее выйти по нулям с тётей – регистрация автомобиля здорово подорвала наш бюджет. Питание вынужденно вегетарианское – больше, чем нужно, чтоб притупить чувство голода, съесть не сможешь. Каши с поджарками, с баклажанами всё теми же. При обострении чувства мы резали сало дольками наперечёт. Бывали ещё и яйца, но тоже строго порционно.

Купленный мною в Симфике блок «Бонда» быстро кончился, и дальше мы уже курили местные без фильтра или самокрутки из табака, загодя мною методично собранного из бычков.

О напитках и говорить нечего. Только в последний уже вечер перед ожидаемой от Энди передачей Олди взмолился – осталась же у вас заначка, что ж ей пропадать, если уже завтра всё будет? Он даже притворился приболевшим от наших утренних солнечных ванн и упросил нас купить бутылку водки и не просто, а обязательно с перчиком. Для пущей атмосферы праздника он напомнил всем, что учился на повара, и собственноручно приготовил «алтайские вареники», то есть, конечно, самые обычные из того, что было под рукой, но с торжественной подачей.

Водка быстро кончилась, очень захотелось ещё, а оставалось только на бензин до Симфика впритык, настолько точно было у меня всё просчитано.

Кстати говоря. На самом деле всё было тогда супердёшево. Обратная сторона дефолта, через год уже всё выровнялось. Энди исчислил нам плату за снимаемую им площадь очень точно – 200, а не 300, - до дефолта «Алушта» стоила 3 гривны, то есть полтора бакса, после дефолта те же 3 гривны, то есть уже новый бакс. Точно так же всё остальное – баранина 5 гривен, а то и 4, если не на рынке, а с рук – самая свежанина. Свинину копчёную мы покупали той зимой в Гурзуфе за 5 гривен! (со скидкой, вообще-то в других местах 6-8).

Говорю ж, нас подкосили расходы на регистрацию авто. А выбравшись из долговой ямы, мы поживали вполне нехило. Пиво, конечно, роскошь, но «Алушта»[21] легко – местным, работающим в Массандре, зарплату выдавали бутылками, которые они не знали уж, как пристроить, хоть и по 3 гривны, одна такая бабулька (работал сын) жила в соседнем подъезде, и можно было приходить к ней в любое время суток.

В июне «Алушта» уже стала 3.50, в июле – 4 и выше.

Возможно, уважаемые читатели, вам опять покажутся скучными мои цифры, но дело, собственно, не в них, я просто хотел засвидетельствовать потомкам, что всё это у нас когда-то было, совсем недавно – и яйца из-под курицы, с настоящим, а не таинственно подкрашенным империалистами (глобалистами?) желтком, и молоко только что из коровы, и домашняя сметана, и свежие потрошки, а не мороженый брикет печёнки отдельно, желудков отдельно, и реально парная баранина, и сало без гормонов, и помидоры с грядки и без нитратов, и вино из винограда. Хотя потомки, возможно, и не поймут, о чём речь.

И ещё у нас были такие, как Олди, без фонограммы, навязчивых ротаций и пластических операций. Впрочем, об этом и сейчас мало кто знает.

Энди опять не смог уложиться в срок. Хорошо хоть Инка, которую мы попросили следить за его отправлениями, передала нам файфушник, который мы сразу поменяли по невыгодному вокзальному курсу и подлили в бак бензина – иначе до тёти пришлось бы ехать на троллейбусе.

Тётя – это сестра моей мамы, и своих детей у неё нет. Она жила с нами всё моё детство, пока не получила квартиру. Когда она мылась на кухне в корыте, я обязательно заходил под любым предлогом, искал что-то, а сам так и давил на неё косяка – они с мамой довольно таки прогрессивно для того времени полагали, что не следует скрывать от меня своих анатомических подробностей, чтобы у меня не вырабатывались комплексы, даже в женский душ с собою брали. А я на самом деле кайфовал от женского душа в 5 лет ничуть не меньше, чем, скажем, лет в 15. Ещё я любил подсматривать в щелочку, как она подмывается в своей комнате – если человек вдруг запирается, значит это особенно интересно.

Когда я прошу у тёти 30 баксов, она говорит: возьми 50, у меня нет других купюр. И никогда не помнит, сколько я ей должен.

Благодаря ей мы действовали по намеченному плану. После Симфика у нас была запланирована Щебетовка, где у Олди были друзья, выращивающие коноплю.

Погода не благоприятствовала, но у нас не было других путей. Дорога была в густом тумане, и плюс только что перешёл в минус. Км через 20, после нескольких заносов на встречную, я уже понял, что ехать на моей ещё год назад лысой резине можно только в самый натяг на второй передаче, изредка осторожно переходя на третью. Времени и бензина мы потратили раза в два больше, чем обычно. Особенно критическая ситуация была на спуске с перевала между Судаком и Щебетовкой – дорога не просто подморожена, а свежий голый каток, и череда поворотов на 180 градусов. Олди выпрыгнул из сиденья, вжался в лобовое стекло и неподдельно орал, предупреждая об очередном повороте. Я видел его таким, как герлу в самые страстные мгновения.

В Щебетовке нам предложили купить ещё и домашнего вина для полной тяги.

В Когтях я спросил, не хочет ли Олди заехать по ходу к Кате. Заранее зная, что он скажет.

У Славика в Феодосии мы наконец устроили праздник. Галка и Инка всегда ругают Славика за то, что он постоянно затевает то ремонты, то перестановки якобы специально для того, чтоб гостей отваживать. Не знаю – когда я курнул и выпил, мне похую и даже по приколу все его неприветливые интерьеры. Мне кажется, он просто отсеивает ими случайных и лишних. А со звукоизвлечением и звуковоспроизведением у него всегда всё не хуже и лучше, чем у многих прочих волшебников.

На базаре в Феодосии мы купили копчёного сала и просто солёного, но красиво красного от перца. Объезжая перевал, мы решили перекусить возле Меганома.

Не доезжая места, где мы оттягивались с Шараповой, из голого камня с лунными кратерами торчит заброшенный мол, на него я и заехал, чтоб испугать Олди с Галкой. Кругом не то что бы бушуют, но всё же волны, мы трескаем сало с лавашем, они запивают винчиком, я жду, когда настанет время раскуриться. Нырнуть так никто и не решился.

Ноябрьское побережье. Вчера был туман и лёд, сегодня опять солнце и серпантины из кино 60-х годов, нашей, по сравнению с Лимоном, Великой Эпохи.

В Гурзуфе мы первым делом побежали к бабульке за «Алуштой».

Но потом неизбежно опять настало время строгого режима. И Олди не мог уже дожидаться, когда же Энди разродится. На троллейбус до Симфика и автобус до Когтей я уж выделил ему средства из последних припасов.

2. Жёсткая сказка.

На Новый год к нам приехали Доброволец с барабанщиком «Института тупи», он подарил мне их фирменную майку, и я носил её специально, чтоб все думали, что я и есть “drums”. Я приготовил плов, но, злоупотребив «Алушты», пересолил его настолько, что ещё пару дней мы разбавляли его водой и рисом. 31-го декабря мы загорали и прогулялись по берегу до Никиты, а в решающие минуты пошли на море, но я лично так и не нашёл сил прыгнуть в этот мрак и стужу, они-то окрестились.

Олди присылал нам письма. Ребята, кто-нибудь из вас получал когда-нибудь письмо от близкого человека? E-mail понятно, а я имею в виду – в почтовом конверте?

Изо всех, с кем я пытался наладить переписку, продолжает писать только художница Янка из Оренбурга, правда, тоже уже всё реже. Славик из Феодосии, Свиндлер, пока был в зоне. Славик писал нам в Гурзуф, что у него отключили таки свет за неуплату, теперь он заряжает на работе аккумуляторный фонарь, хорошо хоть газ есть. К нему регулярно приходят два 17-тилетних гитариста, приносят свечи и чай и играют акустику, например, Баха. Учителем тоже уже стал.

В Гурзуфе я в первый и пока последний раз в жизни получил письмо от Оли, отпечатанное на струйном принтере, с цветными фотографиями и стихотворением. Почему-то в двух экземплярах, и это хорошо – в Симфике, пока мы сидели в гостях у Макса из «Хрено де педалес», кто-то вскрыл нашу машину и украл сумку, которую, кстати, подарил мне Олди, вроде портфеля с ручкой, но с дополнительным ремешком, чтоб носить на плече. Она была почти пустая – пара кассет и книжка «Чапаев и Пустота», в которую я вложил один из экземпляров Олиного письма, чтоб не помялось – хотел сделать ксерокс для Парфёна. Теперь второй – моя бесценная реликвия, сами понимаете.

Первое письмо от Олди я получил ещё в Симфике до поездки на границу. Текст красной ручкой:

Вава привет это я твой друг Серёга.

Напиши как Вы? Чю па Чёпс Е? или хде?

В общем всё как всегда. Болею ссука хворь

АДАЛЕЛА, ЛА, ЛА. Брата купи вина ВЫПЬЮ ВИНА за

ВАШ КОМИТЕТ. i ЗА ЕЁ МАТЬ ПРИРОДУ.

Привет Галочке и MANnюnе.

Выздоровлю проявлюсь на бляны. мать iе.

И три фотографии, снятые Шараповой в Никитском Саду. Волнисто асимметрично обрезанные ножницами, с текстом на обратной стороне. На первой: «1оё моё video audio oldyo пisьмо № 1 БАМ очень... (очень всё хорошо)», на второй: «письмо № 1 ждiте ответа БУДДТЕ вы сщастливымы», далее пронзённое сердце и на нём: «Filu от пацаноff “ссука хоть с бабой ему повезло”», на третьей: «письмо № 1 всё очень хорошо ждiте отvета не болеiте не грустiте если серьёзно ОКУРАТНЕЙ НАДО КАБАН чё дальше не знаю связь временно подорвана пiши(те) Шараповой № зво...» и сбоку: «Не забудь кабан от мiня тётю Соню и Славке».

«Чё па чёпс» – среднее между «чё и как», так я шифрованно называю иногда траву, и «Чупа Чупс», так Олди прозвал меня – Индеец Чупачупс. Не Чингачгук, а Чупачупс. Остроумно.

Следующее письмо отправлено из Когтей в Гурзуф 9 декабря. На обратной стороне отпечатанного на принтере невразумительного фэнтэзи кустарного производства, синей шариковой ручкой, с рисунками, убористо окруженными строчками:

«Конь. привет OLDY. Ну ты чё там? часто Lee ахуел что Lee. Конечно же я полный и необратимый М². Шарапова выслала мне билет на 10.12 и калабульки 45 р.

Доехали до поезда. В общем чё я тебе объясняю м. ты. Хотел до тебя добраться, но всё как всегда. Могу проявлять инициативу, но ведь ни ты ни остальные её не поддержали, поэтому скоро увидимся только в 99. Бля БУДДУ в Моscwe позвони чё надо. Постараюсь исполнить.

Просьба к моему приезду попытайся пробить очень недорого скромную хибарку. Желательно ВИД, но главное тепло, и не шумно. подальше от трассы. Можно Симеизе & Фароссе. Рядом чтоб с Галочкой (чтоб мы не скучали с ней без тебя. мудила) Завтра из Ф. в 12 уезжаю. 7 месяцев в Крыму.

Береги колпак и Галочку. Они мне ещё пригодятся. Будешь обижать девушек зарежу. Понял Конь. Скоро ОБЪЯВЛЮСЬ. Привет всем. Садоводам. File Иночке (чё надо)

P.S. Галочка не давай бас Г. этому М. разъебёт, понимаешь? ЭxтRаsens ёбаный.

Не грусти я всегда рядом поверь: у меня до хуя произошло разного. Путя (путёгого значит). OLDY ты ахуел ты гонишь.

Крепко обнимаю своими огромными ручищами прикинь Галочка. Начинаю и заканчиваю. Живу в одной кварт. с предателем. Вовчик меня оказ. здаёт пёс. Хуйня полная. Зелёная выслала Лаэртского Вымя. военная, и 50 $ не мне.

А на самом деле мудила полюбовный самбист. Тобою пацаны уже скоро будут довольны. Чё дальше будет не в курсах мать с крытой ничё не писала. Пойми мне очень жаль тебя, ты ведь не старый конь. Аньку не увижу. 12-го в «Болтах» концерт. В Радио Болтах. Хуй его знает чё там прикинь конь. Мне уже надоело всё из рук выхватывают ссуки. Линзы какие тебе надо? Позвони Н.Ш.

Хотел щас к вам поехать, но всего 5 р. Щас на ПОШТЕ сижу пишу ВАМ и аху... Были с К. у Славика (его дома не было). 3 раза заезжали. Ну ни как.

До встречи. Ждите до 99. ИДУ.»

И две картонки, разрисованных и расписанных фломастером и акварелью. В форме коней.

Насчёт сэйшена в «Болтах» – Наташина замануха. Во всяком случае, якобы не срослось. И она сразу увезла Олди в свою бабкиёжкину избушку. До лета на строгом пайке – типа чтоб не сторчался в Когтях. Следующее письмо мы получили уже оттуда. По уму его бы надо сканировать, поскольку написано оно вперемешку чёрным, красным и зелёным фломастером, вкривь и вкось и вверх ногами. Но смысл примерно такой:

«Вот наконец сложiлiсь все условия для того чтоб написать тебе Ваван. Третьего дня получил твою пахану маляву. Ты там ахуел что Lee

Вобщем пишу по твоей схеме.

Живу один в деревне, молоко, отдых...Relax. Ни одной живой души ОДИН как БОХ & SAATVA. Кстатi я тебе уже писал но чё та то, сё в общем АМНСЁ.

Галочка, любимая, как там наш сынуля? не ссытся? Как начнёт опять гадить, а ты ему TINЬ по башке бас гiтарой. И у него сразу просветление. TINЬ в башке эхооооо....... Пароль «как стоишь перед генералом» ответ «на коленях».

Жосткая сказка.

Чё там писатель нарукаБЛУДIЛ ?

А здесь очень злые собаки. старый старый дом моя голова в нём.

Тут нашёл все материалы «КОТ» хотел тебе закинуть потом передумал и всё сжёг. Тут хорошая печь (для умников ёп твою мать).

Береги башку Галочку Манюню АНА мне пригодится ВСЕМ ПРИВЕТ

городiще перессал залессом здесь родiлся i крестился Саша Невскi пр/кт»

Сбоку приписка: «Мне письмо написать, что с ментом пообщаться».

На конверте синим карандашом:

«Вовчик тебе повезло сегодня всё же с преогромнейшей и величайшей неосознанным. В общем получите и распишитесь. Завтра может поймаю вашу Iночку. Позвонил – мама ах от Володички, в общем все как всегда тебе РАДЫ. Ох... Всё. Пиши звони копи и высылай! Тёща».

И на другой стороне:

«Галочка там разберись с барахлишком дисциплина мать еёёёёё. Уже не помню.

Володя книгу ЭТУ я ещё не читал. Не сожги ссука. А то пасаны... Сам знаешь время какоеее шаткоеее шутю внатуре».

Между прочим, когда Олди ещё жил у нас в конце ноября, он отправил два письма, для разведки возможности разводки – в Москву Шараповой и в Питер Оленевой. Шараповой он у меня на глазах долго и старательно рисовал, а буквы были такие: «Наташенька, этим летом ты мне особенно пондравилась». Что он написал Свете, я не знаю, но она потом прислала телеграмму, в которой называла меня Пхилом и просила сообщить о судьбе Олди. Она думала, что я знаю её адрес. Олди к тому времени был уже в Зимовье Шарапихи.

Мы поживали размеренно – утром море, потом готовим блюдо, потом я пишу. «Алушта» редко, трава ещё реже. События – гости.

Сразу после Добровольца приехали Волшебные Садовники. Они договорились о работе в Никитском Саду, бесплатно, за саженцы. Приехали заранее, чтоб встретить Новый год с Максом из «Хрено де педалес» (да, дорогие читатели, все, такие, как мы, на одной субмарине), а сейчас решили больше не грузить его и приехали к нам. Общагу и работу им дадут только через неделю. Пока их было пятеро, четыре мальчика и одна девочка, остальные должны подъехать позже. Девочка та, которую я уже видел, Света, она была с одним из мальчиков. Другая, бывалая (относительно их юной тусовки, меня моложе), Наташа (опять!), приехала позже. И ещё куча народу приезжали к ним, уезжали, я совсем в них запутался. Саныч тоже приезжал.

Саныч – кумир Садовников, они как бы простые послушники, а он гений среди них затесался, и раз это случилось, значит всё не зря и имеет смысл.

Из того, что он сочиняет на русском, нам с Галкой запомнилось «Мой полночный парень». Галочка предположила сразу – уж не интересуется ли он парнями? а что ещё она могла вообразить, если дальше он поёт «вдуй в мою балду»? На самом деле не «парень», а «парик» - но смогли бы вы без либретто это расслышать? На самом деле это кавер “Midnight spesial”, и Саныч проявляет эрудицию, знает, что песня о поезде, и называет его «паровозом», или, как сейчас говорят, «париком». Куплет: «ну если ты чувак не шаришь / ты, раста, ганджа не курил». Это самая связная и доходчивая из песен.

Гуляли мы как-то с ними по парку санатория Минобороны с «Алуштой», и я спорил с кем-то из них, многочисленных юных Садовников, который на дух не выносил Летова – чернуха.

-         Ну а что по-твоему не чернуха?

-         Боб Марли!

-         Не, ну понятно... но на русском языке?

-         Саныч!

-         Да? Ну... ну да, кому как... Но из известных?

-         Ник Рокенрол.

Странно и интересно. Егор чернуха, а Коля нет. Может, это я чего-то не догоняю? Ещё понятно, если бы он сказал Дркин. Молодёжь, что ты хочешь.

Впрочем, о Дыре я слышал тогда уже от Энди, но ещё не слушал. Парфён привёз мне запись на 8 марта. Парфён любит меня просвещать. То к Силе приколол, которого я когда ещё видел в Пауково, а так и не слушал, то есть слышал там же, но как-то не вслушивался. С Дыром он привёз нам опять Силю и «Зимовье зверей» - очередное открытие!

Садовники открыли мне «Амударью» и «Пекин Роу Роу» (позже оказалось – опять субмарина, - что Эдик из «Яги» играл вместе с Тимохой, даже сделал ремикс «По улице Садовой» и рассказал мне, как его убили[22]). А Саныч привёз нам «Хмели Сунели» – опять же я с Махно закидывался грибочками всё в том же Пауково. Субмарина «Титаник», жёлтая, конечно.

А Дыр в это время, когда бывал в Москве, вписывался у Вьюшечки на Галкином флэту. Уж не представляю, по какой такой карме, но им заинтересовалась одна дама и организовала ему лечение (про даму эту все знают, за кого она вышла замуж и с кем развелась, но тем менее интересно слушать её песни, подобные ароматизатору, идентичному натуральному). Хипаки косились на неё, но – реально помогает. Летом он лёг в больницу.

Видел я её на вечере памяти Дркина, уже когда мы с Галкой вернулись в Москву – мой первый после изрядного перерыва выход на сэйшен и первая, ещё до компа, на машинке, заметка в воображаемый мною «Глас». Можно прочитать, но вот как мне сейчас вспоминается – типа скорпион. На вид милейшая, но если вдруг что не так – так и чувствуется, во всём облике, какие мрачные силы, если чё, кинут за неё мазу, по полной программе, даже не хочется представлять, чтоб не чернушничать. На фоне всех прочих выступавших – наших людей, особенно «Алоэ». Такая вроде симпатичная девчоночка – но в каждом движении намёк на то, кому она продала душу за все мирские, такие относительные (до Пугачихи-то всяк далеко) кайфушки. В общем, в контексте Дркина, страшно и чуть ли не угрожающе. Хотя, конечно, до прочих мира того ей далеко. Её, конечно, передают по радио и вообще суют во все дыры, Дыра – ещё ни разу не слышал. Мне страшно, когда я размышляю об этом – вот уж где действительно мозги младенцев (и это не метафора – в Чечне реально головы людям отрезают, и кто их так воспитал? своими послушными движению гавнососов ротациями... даже и не знаю, простит ли их Бог, остаётся надеяться, Джа-то всё это по барабану).

Вьюшка рассказывает, как приходят они ещё до больницы домой, а по квартире бегает голый Дыр и горланит свои песни под воспроизводимую моими четырьмя колонками на полную мощность запись. Две колонки в комнате, две на кухне, вот он и бегает. Олди, кстати, тоже просто обожает слушать записи самого себя.

Ещё Садовники прикололи меня Ласвелом, его обработками Марли. Пояснив – вот как преобразился из басиста “Megadeath”. Действительно, я ведь знаю поимённо только группы года до 76-го, а металлистов я, честно говоря, так и не научился различать, разве что Фила из «Пантеры» благодаря Свиндлеру, и даже не знаю, как зовут, из “Nine inch nails”, благодаря Олди. Хотя само направление очень уважаю, и не прочь был бы сам попеть в таком стиле, главное попрыгать.

Шарапова поставила телефон у себя в Городище, правда, звонить с него можно было только как-то очень сложно, чуть ли не загодя, заказывая разговор. Туда дозвониться ещё сложнее.

Олди вызвал меня на переговоры и пожаловался, какие там у него вилы. Один целыми неделями, топит печку, гуляет по невъебенному морозу, растягивает припасы, а кайфушек – ну вообще никаких. Вот только Жаба раз приехал, а так вообще никого, и он уже чувствует, что пора прощаться с этим миром, прости меня, Фил, за всё, и Галочке передай, что я помнил о ней до последней минуты.

Я сразу отправил три письма. Во-первых, Добровольцу – а чё? жил же на Мангупе, доехал же вот прям недавно до Крыма. А «Комитет» всегда любил, а теперь и с Олди не просто знаком, а вводный брат.

Доброволец, наверно, застеснялся. Всё же не так уж он и знаком... Даже мне на письмо не ответил. Не желает быть братом.

Во-вторых, Оле. Если Добровольцу я предлагал добираться на автобусе, то Оля вполне могла бы съездить на Севиной «Анжеле». Хотя понятно, конечно, что не поедет Сева к Олди, звёздные расклады... ну неужели нет других знакомых автомобилистов? У неё-то?

Олди мне написал потом, что она звонила, собиралась даже приехать, «но, по-моему, записила». А Сева через некоторое после этого время пьяный уснул за рулём и проснулся, только когда «Анжела» уже лежала вверх колёсами.

В-третьих, Инке. И она меня не подвела. Она запрягла Игора на «Мерине», и взяли они с собой выпить и закусить честь по чести, собаки даже украли у них яйца, без которых можно было легко обойтись.

На другой день они привезли Олди к Жабе, который оказался почти соседом Инки. От Жабы Олди, я так думаю, позвонил Наташе – а вот и я, небось не ждали? А кому ему ещё в Москве звонить рано или поздно?

Олди пишет мне, что Инка приезжала с Морковкой. Выёбывается как всегда – видел же Игора на своём сэйшене, и даже раскуривались вместе. Вот такой он интриган. Мне ведь Инка фотки прислала – Олди на заднем сиденье лысый с бородой, важный Игор за рулём. Или Инка пиздит, как всегда? Морковка привёз их к ней на флэт, а потом подрулил Игор? Ну не знаю... если Морква способен съездить в «Перессал за лесом» за таким вот Олди, да ещё и перенайтовать в такой избушке – респект ему, совершенно для меня неожиданный.

Когда Парфён со своей Наташкой приехали к нам на 8 марта, мы прогулялись по берегу к Волшебным Садовникам. Сперва я показал им свой дикий пляж, потом мы прошли через «Ай-Даниль», и дальше еще километра три по тропе, поднимающейся на мыс Мартьян. Даже им, днепропетровцам, показалось чудом, куда они попали, о Москве что и говорить. В Москве даже ещё в мае не настолько. А тут всё вечнозелёное. Особенное впечатление – земляничное что ли, не помню, но типа того, дерево, отличительная особенность – вместо коры голый блестящий ствол, алый, как будто с него только что содрали кожу.

Ближе к вечеру мы устроили клёвый сэйшен (уже поднаклюкавшись). Мы нашли ту самую площадку, где пел Цой в «Ассе», расселись по амфитеатру (а Садовников было уже к тому времени человек 15), а на сцене был Парфён – и исполнил всё в лучшем виде, не то что в «Как бы». Я, можно сказать, был горд за него, а сам в это время обнимался и целовался с Наташей, начинающей Бабкой Ёжкой (типа free love, Галка с Машей и Парфёновской Наташкой).

А на другой день поехали в Симфик, и там тоже нехило поотвисали до поезда на берегу Семиболотья, с костром и всеми примолотами, там, конечно, было попрохладнее; когда стемнело, мы ещё и Славке с Соней песни попели (я тоже пел им на удивление, они в первый и последний раз видели меня с гитарой в руках, пел Олю, которую разучил в Гурзуфе по выпущенной ею книжке), а потом я увязался провожать Парфёна с Наташкой, и на обратном пути чуть не попал под мусорскую машину, они повыскакивали – типа охуевшая рожа, но я был настолько благодушен, что они отпустили, бесплатно поняли, что бывает и так – нет сегодня у человека с собою документов, я ещё и в спортивных штанах был, специально нацепил, подражая Олди.

Потом ещё Парфён приезжал на мой день рожденья, но это отдельная история, и неохота вспоминать, как у человека поканала белочка, у меня в смысле. В двух словах – меня будит поцелуем красивая герла, пригляделся – Инна из Днепра. А Парфён суёт мне стакан «Алушты». Дальше лежим на пляже голые. Дальше Парфён на кухне общается с Галкой, а я в комнате пристаю к Инне, Маша спит. И Инна так реагирует на мои приставания, что я сажусь в машину и еду, куда глаза глядят. Прямо в лапы мусорам, у которых как раз в мой день рожденья свой какой-то праздник. Только недавно получил обратно права – на самом деле у меня были ещё и другие, российские.

Зато Парфён хоть, пока я с мусорами парился, с Инной пофриловничал, совершенно для себя неожиданно. Поскольку вообще-то вёз её мне, чтоб я освободил для него Галочку.

Летом первой приехала Лерка. Их, её и её хиппового друга, смурного молчаливого хаератого блондина, привезла другая парочка их же возраста, только Лерка с бой-френдом хипаки, а парочка эта – директор магазина с женой. Хвалились мне недавно купленной машинкой – мол, после дефолта все посходили с ума, и такой вот свеженький «Гольф» можно купить всего за штуку. Да уж... бедная моя пятёрочка, купленная два года назад чуть не за полторы, окончательно проржавевшая.

Как раз в тот день, когда они приехали к нам, вдруг скаканул бензин. Я жалуюсь им, что подорожал – был 70 копеек, стал рубль тридцать, а они – 4 на самом деле, и то нигде не найдёшь, все позакрывались, не поймут, сколько же он на самом деле стоит. Я прикинул – если так, пятёрку нашу дешевле бросить, чем перегонять... может, на запчасти продать хоть за сколько-то? Где-то через месяц все уже поняли, что рубль 60 – самое то. Но этот месяц мы прожили под угрозой того, что наша машина стала нерентабельной.

Тоже надо писать отдельный рассказ про хипаков и директоров. Как мы на Медвель-гору лазали, с нетранспортабельной Машей, по тропе, в июне солнце самое испепеляющее, и у меня, несмотря на возраст, всё работало, а вот юные директора сразу решили ехать обратно.

Лерка через пару лет на очередном флэту Энди сообщила мне, что обзавелась «Пассатом». Классно... а хуля? у меня уже тоже «Уно», копейка, если перевести на русский.

Потом Галкина мама. Я кое-как выдержал. Главное – какая ко мне предъява: поживает просто противно, насколько волшебно – то гуляет за грибами, то плавает за мидиями, и всё за её счёт, за счёт заработанной ею квартиры. А я ведь старался. Утром – ну чё с ними делать? Я уже проснулся, а они – слава Джа, почивают. Ну и хорошо – я пошёл искать маслята в лесу над трассой... я уже знал места, где их можно встретить. А потом возвращаюсь с грибочками, они уже очухались, дальше что – их на цивильный пляж по гривне вход, а я на наш родной дикий, часа полтора поплавал, всего набрал, потом им всё это опять же приготовил, и так каждый день, хуй вам на воротник, если кому что не нравится, живу, как умею.

Потом Инка с Филей. И вот тут и появился Олди.

3. Гости долгожданные (нежданные).

Первой сообщила нам новость Галочка. Пошла с утра на базарчик – и наткнулась на Катю. (Базарчик – в смысле возле кинотеатра, гурзуфский парадокс – метров на 30 ниже, в двухстах метрах спуска по гурзуфским крутым улочкам, находится официальный рынок, и все практически поголовно отдыхающие закупаются на нём, а все местные – почему-то на этом, в полтора раза дешевле).

Олди на почте, звонит. Мы спешно дружно выдвинулись, и всё на том же базарчике дождались, когда же на лестнице, ведущей к почте, материализуется явление Олди апостолам.

Я обнимался с ним, как с Галкой после долгой разлуки или с Инкой когда-то. Вслушиваясь, как внутри что-то оттаивает.

Взяли вина и пошли на пляж.

Меня от новой компании просто попустило, поскольку от Инки уже зарубало. Каждое утро опять миримся (вечерами я крутил их с Галкой на групняк, а они ни в какую, приходилось то одну, то вторую по очереди), делаем вид, что чего не бывает по пьяни. Завтракаем, просыпаемся к новой жизни и идём на пляж. По дороге на базарчике покупаем «Мивину» (вьетнамская вермишель по-украински) и овощи, я уговариваю Инночку на бутылочку самого дешёвого пивка, а на рынке винишка, немножко-то можно всё же? Вино к тому времени мы приобретали только на рынке, заработавшем по случаю сезона. У одной и той же тётки – как очень даже оптовым покупателям (кто ведь только к нам не приезжал), сделавшей нам скидку. В июне у всех литр разливного марочного красного массандровского портвешка ещё стоил 5 гривен. А в июле уже стал 6, но нам она так и продавала по 5 до самого конца. Сезона, в смысле, да и нашего пребывания в Крыму.

Вино и всё прочее нам покупала богатенькая жалеющая нас Инночка. Я не ленился разыгрывать ей, какой я бедненький. Как мы с Галочкой бутылки после отдыхающих собираем – рекорд у нас был 52 бутылки за день (кто-то оставил на нашем пляже 40 бутылок, они даже обливались зачем-то пивом, а мы наблюдали), а уж 5-6 – это по-любому, даже Инка с Филей включились (30 бутылок = литр портвейна, то есть просто шутка, а они всерьёз стали помогать).

Дальше я наконец прихожу в себя – после получасового плавания за мидиями, с маской-трубкой-ластами, на голое тело верёвка с авоськой плюс шампур – ещё в июне мне аж три раза удалось наколоть на него ерша, в июле эти ерши уже куда-то пропали, но я не оставлял надежды, а Инка приехала где-то в конце августа. Всех прочих рыб так просто на шампур не наколешь, а ёрш почему-то настолько уверен в своей неуязвимости, что на него можно даже наколоться, не заметив, в водорослях. Он неподвижно висит и ждёт, и если есть под рукою лезвие, ничего не стоит пронзить его, а дальше главное – дотащить его, нанизанного, до берега. Вид у него довольно инфернальный, голова со ртом занимает половину туловища. Вкусный, а главное – добыча.

Мы при этом нудисты, а не цивилы, и девчонки так и светят мне своими пёздами, как звёздами. Вот и представьте, чего мне начинает навязчиво хотеться ближе к вечеру, когда уложили Машу с Филей. А они – раньше были подружками, а теперь почему-то решили друг друга ревновать. Приходится пить вино, от чего страдает здоровье и потихоньку начинает ехать крыша.

До Инки к нам ещё приезжала Оля, на пизде очень милая родинка. Это ещё когда мы в Москве зимовали, Галка придумала – ты Олю любишь? ну вот тебе Оля, моя старая подружка, помоложе приевшейся Инки. В Москве мы даже в чулки с поясом её наряжали, но в Гурзуфе почему-то опять же Галочка забычилась. Еле от этой Оли отделались, я уж проводил её, как джентльмен, до троллейбуса, она по такому случаю нацепила свои очки и ужасные безумные грубые ботинки, чтобы мне даже в голову не пришло завалить её где-нибудь в кустах на прощанье. Хотя мне и так ничего уже от неё не хотелось, поскольку так вот устроен мой мужской организм – если мы вместе, это интересно, а тет-а-тет – да ну... (в таких ботинках тем более).

Наташа ещё приезжала, Волшебная Садовница, но у неё вообще понятия не наши, не хипацкие, хоть и косит под нас. Привезла нам кашки, я закинул три весла – и нормально, а вот Галочку почему-то всего с одного весла выхлестнуло. Мы закинулись и пошли на пляж, по дороге взяли вина, конечно. Искупались, поднимаемся на набережную, и тут Галочка ложится и не встаёт. Сперва мы вместе возле неё посидели, потом – Наташа приехала со своим бэбиком, вроде взрослый уже, а закапризничал, я отдал им ключи от флэта, а сам ещё часа три сидел на горячем ночном асфальте рядом с коляской с мирно спящей Машей и похожей на мёртвую Галкой. Растягивал оставшийся портвейн, мимо толпа, как в метро в час пик, два раза мимо проходили мусора, один раз даже заинтересовались, но я им объяснил, ещё заинтересовались какие-то отдыхающие, предлагали вызвать «Скорую помощь», Галка немедленно очнулась, но как только они убедились, что всё в порядке, и пошли себе дальше, Галка отключилась снова.

Очень может быть, что Наташа так и рассчитывала выключить Галку, но Галочка её перехитрила. На следующий вечер мы поприставали к Наташе вместе, на что она отреагировала – вот этого не надо, на хуй, на хуй.

Проводил я и Наташу, платонически.

А ещё приезжала другая Садовница, юная скрипачка Света. Сразу стала рассказывать, как добиралась до нас автостопом, по Украине-то легко, но в Симфике очередной водила на неё наехал, довёз до Партенита (Гурзуф – через одну остановку троллейбуса), и дальше никак – или соси, или дальше не повезу. Сосать ему она не стала, сыграла на скрипке и пошла дальше пешком.

Позже оказалось – умеет и даже любит эти дела. В темноте мы пошли с нею за «Алуштой», а потом решили глотнуть на давно уже облюбованной нами с Галкой лужайке возле нашего дома. То есть это, конечно, не лужайка на самом деле была, просто мы так её называли, а вообще-то – заброшенный фундамент типа гаража, на который можно присесть, внутри его и вокруг – травы и сорняки, сзади наш дом и гора, впереди чаша огней. И вот там, едва мы сели и припили, она и стала мне сосать, как-то по ходу, очень органично. Я, конечно, сразу ответил, уложил её меж сорняков и бутылочных осколков, присосался – и она кончила просто от минета, представляете, ребята, такое чуть ли не в первый раз в жизни со мною случилось, кончила – мама не горюй. А я кончать не стал, поскольку поволок её к Галке. Но мои надежды не сбылись. Галка обиделась якобы на то, что мы принесли всего полбутылки, такую сцену устроила... уж лучше б я кончил и допил весь портвейн, было бы то же самое.

Утром вроде помирились, пошли на дикий пляж, по дороге взяли портвейна, в итоге на обратном пути Галка со Светкой целовались взасос на всё той же цивильной набережной и признавались друг другу в вечной любви до гроба, меня там как будто типа и не было. И как только вернулись на флэт (Маша спала в коляске), Света полизала Галочкину пизду, а я лизал в это время Свете. Но ничего из этого не вышло – Галка сделала вид, что отрубилась, Света опять кончила всего лишь от минета, после чего мы, усевшись на полу между плитой и лежанкой с Галкой, стали петь с ней под гитару, была у меня там гитарка, оказалось, Света тоже знает и умеет сыграть много песен Оли. Очнувшись, Галка заявила, что ничего не помнит, а я всё склонял к продолжению и логическому завершению, в заключение моя любимая Галочка разбила гитару у меня на голове, а также смахнула с полок все кассеты и старательно на них потопталась. В Москве она так же точно растоптала мою пишмашинку «Кассио» (300 бачья по тем временам), когда у нас был в гостях Сева и рассказал, как Индеец вскрывал ради Оли свои вены, а я сказал – а хуля? и тоже распотрошил свой веняк, шрам теперь на всю жизнь. Галка тогда ещё и горшок с кактусом у меня на башке разбила, который подарил Вовка Блюзмен с нашей подводной лодки. Сева тогда склонял меня к тому, чтоб я переселялся к Гавриле, у которого жили Оля с Мышей, и выселял оттуда Мышу. Недопонял он меня тогда.

Я люблю в Галке, что она, натурально признавая меня писателем, считает, что критерий не это, и ебала она противоестественным образом и писателей тоже.

Света, конечно, испугалась таких суровых раскладов. Собрала свой рюкзачок и пошла к Кришнаиту, с которым, оказалось, они давно знакомы (неужели и он тоже на нашей лодке? о господи...).

Он меня за зиму конкретно задолбал. Уж не помню, как познакомились, кажется, Галкины инициативы, в общем приходит в гости и сидит до утра, при этом не курит и не пьёт, только чай, а уж доставать ганжу при таких раскладах я вообще стеснялся. И гоняет порожняки, от которых у меня всегда уши вяли. Что ни спросишь – не читал, поскольку, с его же слов, зачем читать, если собеседники могут пересказать гораздо лучше. Музыку – ну вообще чувак не слышит, по барабану, что ни поставь. Только свою кришнаитскую. Я даже дал ему пару кассет – Олю и Олди, - послушай на досуге. Этот ебанутый буквально на следующий день объявляется, чтобы их вернуть – послушал (уже!), хуйня полная. Наголо острижен, жена его и двух рождённых мальчиков стрижёт машинкой. Насчёт обмена женами нечего и думать, хотя сразу чувствуется, что таланты Светы он оценил во всей полноте, хотя сам, похоже, и не по этим делам, а по полюбляемым в достославные времена Эдичкой. (Шучу, наверняка не так, но уж очень похож).

В общем, Света поселилась у него, а жена с детишками каждое лето в Каргополе, кажется, на какой-то своей тусовке, где все завсегдатаи, как у Парфёна в Орджо или у меня в Гурзуфе, впрочем, у меня не так, поскольку никто специально не переписывается целый год, чтоб летом наконец опять встретиться. Встречаемся случайно, но тоже, конечно, одни и те же.

Олди, конечно же, разрядил обстановку. Я сразу забыл о своих бабах и всецело отдался ему. По такому случаю я даже раскрутился на приберегаемый до этого косяк. Мы Комитет – ура!

Это уже был самый конец августа. В следующей главе сентябрь.

4. Струны бас-гитары.

Оказалось, Олди с Катькой живут в Краснокаменке. Про которую ещё Гуриев в «Контркультуре» писал. Типа Катя подрубилась, что в Когтях у Олди все чёрные каналы уже налажены, и вывезла его на чистяки, чтоб спрыгивал. Нашла какую-то бабку, которая отдала им бесплатно четверть дома – половину первого этажа, но с отдельной калиткой и отдельным двориком. Вывезла его от Шарапихи – и сразу сюда.

Во дворике росло одинокое инжировое дерево и висел гамак. (Всё это я увидел позже, поначалу Катька скрывала почему-то от меня своё местопребывание, как партизан). Дабл тоже был отдельно, во дворике, и там под потолком жили два гигантских тарантула. А ещё один жил прямо у них на кухне (четверть дома состояли из комнаты с печкой и пристроенной к ней веранды типа кухни), Олди утверждал, что иногда он спускается и гуляет по полу. Что они с Катькой истинные буддисты – никого не трогают, и их никто не трогает. Что поначалу под камнями у входа в жилище даже скорпиона нашли – так Касым брал его на руку, и скорпион его при этом не кусал.

К нам в гости они сразу стали захаживать исключительно с пустыми руками и не отказываясь ни от какой выпивки и закуски. Которые покупала, например, Инка, но потом и мы сами.

Ганджи не было, не сезон. И я, опять дурак, связался на эту тему с Катькой. Мол, она собирается съездить в Когти, и за 20 баксов легко привезёт мне два корабля, даже три.

Никуда она не ездила. Просто позвонила, и приехал Касым. Привёз два корабля «так себе», зато на пару папирос вообще улёт. На самом деле потом оказалось, что этот бонус – ещё более-менее, но корабли – совершеннейший голяк. А он ещё и попросил нас занять ему на обратный автобус до Когтей, у нас оставались последние 3 сиротливых бакса, и получилась опять та же сумма – 23, почему-то в случае с Катькой это роковая сумма. Дважды на одни и те же грабли.

Инка уехала, оставив мне читать книжку про масонов, в мягком переплёте, красную с чёрным заглавием. Восприимчивый с похмелья, я въехал в эту книжку настолько, что стал подозревать – а уж не масон ли Олди? Из этой компании, которая больше всего на свете любит выедать ложкой мозг живого младенца. Кстати, книжку писал якобы диакон, не помню, то ли Накурьев, то ли Курощупов, в общем, такие и формируют у нормальных людей осторожное отношение к православию, даже благословением заручился у их главного митрополита... или как там – епарха? Жуткая книжонка, только Инночка может такое подсунуть.

Даже на улицу выходить боялся. Переломался кое-как – и тут появляется у нас Саныч.

Не один, а с как бы сочувствующим его музицированиям спонсором, который к тому же имеет с собою четырёхканальную порто-студию. И мы все идём на пляж, чтобы что-нибудь записать по ходу, и Олди бренчит там на гитаре Саныча. И Света тоже вдруг вынырнула из небытия со своей скрипочкой.

Спонсор (Миша, кажется? ну да – Медведик его называли) на пляж закупался по полной программе, особенно когда и Света стала там появляться – а мы с Галкой и Машей всякий раз как бы вдруг мимо проходили, - но на флэт не приносил никогда и ничего, типа чтоб не перебрать (поскольку в первый их у нас вечер он заблевал нам всю кухню), мне самому за наш счёт приходилось бегать к бабульке за «Алуштой», тогда они почему-то переставали бояться перебора. Как, кстати, и директора Лерки. Хотел обобщить – богатые на нас никогда не крутились, а только не такие уж богатые Инка и ещё Оля тоже немножко, - но нет, не так, Садовники тоже бедные, и хуй когда чего от них дождёшься, обычно приходят в гости с буханкой хлеба, которую сами же немедленно и съедают, вылив на неё весь соевый соус, что есть в доме, выкурив все сигареты с фильтром, которые лежат на столе, и заварив половину моей месячной нормы чая.

Спонсор Миша договорился, что Саныч сыграет в самом центровом гурзуфском кафе, и ему даже заплатят за это 20 гривен (шесть баксов). Именно в это самое кафе затащила в первый свой вечер приезда нас Оля. Шикануть что ли хотела? Денег у нас с собой при этом почти не было, я сбегал домой и принёс 60 гривен, которые она утром получила за баксы, у нас был свой человек на рынке, который менял по более выгодному курсу, чем в официальных обменниках. Но сам принципиально удалился, а они не поняли моих принципов, и часа три я дожидался их на набережной возле этого кафе, купив себе, конечно, «Алушты». А они за эти три часа так эти 60 гривен и проторчали (по баранине – 300 гривен в 2005-м[23]). Я не спорю с Галкой – это гривны Оли, но она ведь у нас жить собиралась и ещё долго. И таки прожила.

Ох, так все события в голове перепутались, совсем забыл, когда именно случилось главное – Галка сделала таки минет Олди. До Оли или уже после? Факт тот, что на той самой лужайке, где и мы со Светой до Оли кувыркались. Мы пошли туда втроём (Маша уже спала), чтоб не прокуривать помещение и спокойно под звёздами попить «Алушты». Там я, увидев движения Галки и Олди, стал склонять их к групняку, но Олди ни в какую – и я тогда оставил их наедине, пошёл на флэт допивать «Алушту» в одиночестве. Как только я удалился, Олди сразу склонил Галку к тому, чем они уже два или три раза пытались заняться. Но никак у него ничего не получалось, он, думаю, шугался – а вдруг Фил объявится снова? Он потащил её на лестницу, ведущую с нашей улицы вниз, и уже там на ступеньках, Галка присела на две ступеньки ниже, он вдруг задёргался и выстрелил – оказывается, с ним, с опиюшником, тоже такое бывает, при этом сказал «Сейчас я тебе дам, возьми» или что-то в этом роде, в общем, изобразил дхарму, или как это в этой секте называется?

Я тогда ни о чём не беспокоился, у Галки был первый или второй день менструации. Но как только они объявились, я сразу очень жёстко её завалил, и похуй кровь, в комнате, а Олди отсиживался на кухне, так и не пришёл, как я его ни звал.

И вот в тот вечер, когда Саныч выступил перед публикой, Олди наконец своего добился – я таки заревновал его к Галке. Они куда-то запропастились, пока играл Саныч, а я, как дурак, бегал их отыскивал.

Да, ребята, оказывается, я тоже иногда ревную, как ни изображаю из себя фрилавщика.

Потом оказалось, что Галка захотела поссать, а Олди взялся проводить её в кусты. Ну и там, конечно, делал всякие разные предложения, но ведь рядом в коляске Маша... я верю Галочке, мне она никогда не пиздит, как и я ей. Например, задолго до Олди, ещё в мае где-то или апреле, был случай – пошли мы с Садовниками на пляж загорать и пить «Алушту», ближе к середине дня Галка решила везти Машу домой, а один из Садовников вызвался её проводить. Молоденький мальчик, насмотрелся на пляже на Галкину роскошную грудь, предваряемую чёрным изысканным кружевным лифчиком. Ему не повезло – она тогда как раз голодала, а когда она голодает, такой запах изо рта, что даже поцеловаться западло. Она мне тогда сразу рассказала, и жутко возбудила этим, несмотря на запах, а с Садовниками я сделал вид, что ни о чём таком даже и не подозреваю – дело ведь молодое, и мне просто лестно, что мою Галочку, не намного меня моложе, могут хотеть такие птенчики.

Но тут я в первый и, возможно, последний раз забеспокоился не на шутку – бегал, как идиот, до дикого пляжа и обратно. Почему я задёргался? Потому что за спиной у меня, фрилавщика, как бы по секрету, а я лопух.

А насчёт музыки там случились такие расклады.

Когда мы ещё осенью заезжали к Славику в Феодосию (обледенелый перевал и т.д.), Олди выклянчил у Славика одну из его двух бас-гитар. Типа хочу играть, а это ведь святое. Славик (Вождь всё же) пытался перемудрить его таким образом – могу отдать тебе эту гитару, но только если ты переставишь на неё струны со второй. Утром Славик ушёл на работу, а Олди, когда мы поехали покупать сало и есть его на Меганоме, прихватил бас-гитару с теми струнами, которые на ней стояли – ну разумеется! кому Славик решил мозги парить? Вождя изображать…

Всю зиму эта бас-гитара хранилась у нас, а Славик регулярно присылал нам письма, в которых заклинал нас снять эти самые струны и послать их ему по почте. Мол, эти струны стоят 30 баксов, и новые такие ему не по карману, а для штудий Олди, довольно таки символических, вполне подойдут струны и за бакс, а если нет, то пусть ещё кого-нибудь раскрутит, тоже мне, нашёл спонсора.

И вот, начитавшись Инкиной поганой книжонки, я вдруг ни с того, ни с сего решаюсь: за кого я – за масона Олди с его Катей, которая уж точно любому младенцу бошку откусит, или за братушку моего по всем понятиям Славика? Вовлекли они меня в свою разборку. И, покончив с сомненьями, снимаю струны и оправляю их в натуре по почте.

Когда Олди с Санычем репетировали на пляже, подразумевалось, что существует и бас-гитара. А в кафе, в котором договорился спонсор Медведик, Олди планировал сыграть вместе с Санычем – Санычсвоё, а Олди своё, Саныч всяко подыграет. Ещё и Света там со скрипочкой впишется.

И вдруг выясняется, что бас-гитары-то и нет. Что я, Фил, индеец хуев Чупачупс, предал всё дело Комитета!

Вполне нормальная гитара была у Саныча, и Олди, если б захотел, мог бы и на ней исполнить – но он так обломился, что даже Галочку куда-то утащил. Так что и я Саныча толком не послушал – а что там слушать? традиционные блюзы, да ещё и на якобы английском. Один от другого нипочём не отличить, а продолжаются бесконечно. Саныч, если и знает примерно звучание нескольких английских слов, перевести ни слова не сможет – это уж точно. Хотя интонирование интересное, да и на гитаре играет, что уж наговаривать – неплохо.

И тут выясняется, что кое-кого эти заунывные блюзы вставляют не на шутку. В кафе оказалась парочка, имеющая какое-то отношение к «Программе А». Не разбирался, какое именно, но факт тот, что именно они снимали Олди той зимой, когда я с ним познакомился. Он там в тех самых своих смешных башмаках и пресловутом костюмчике, Макс подогнал мне эту запись, а ещё у меня есть уникальный клип «Идем дас зайн», сделанный Максом тогда же, и которого, кроме нас, никто пока не видел.

В общем, эти чувак с герлой были уже знакомы с Олди, а Олди представил им Саныча. Никак не ожидая, что они заинтересуются этим начинающим курьёзом больше, чем им, легендарным.

Чувак – сам, наверно, где-то возраста Саныча, только на такой же возраст более преисполненный важности после ВГИКа и работы на ТВ. Мне в таких случаях особенно забавно бывает, как старательно они изображают, если приходится, что на самом деле я такой же простой, как и вы. Ну и герла такая же, они там в этом своём бомонде уже в 20 лет такие искушённые старушки, какой хиппушка Умка и в 70 не станет (я говорю не про реальных Умку или светскую даму, а про имиджи, в которых они на люди показываются). Да не – чё я вообще гоню?! милейшие люди, раз Санычем смогли заинтересоваться, да ещё и в гости к нам завалились. Отличаются, значит, от всех прочих в их среде.

А в гости пришли честь по чести – 5 пузырей «Алушты» для мальчиков и 5 сухого для девочек, да ещё и сигареты, которых почему-то никто никогда не догадывается прикупить – 3 пачухи “LM”. Вот это заявочка, я понимаю.

Для меня этот визит был сюрпризом – разыскав Галку, я повёз их с коляской укладывать Машу спать. А они уж сами там тусанулись, Олди с Катей, Саныч с Медведиком и Светой, и эта парочка с телевидения.

Олди с Катей звали их в Краснокаменку, мол, Фил семейный, не стоит его беспокоить. Но Саныч с Медведиком уже вписались у меня, а в Краснокаменке пока не бывали, и ещё неизвестно, как там со впиской, а если вдруг придётся потом спускаться после такого количества бухла, как бы не отыскались левые приключения на жопу. А телевизионщики с сумарём бухла шли за Санычем, а не за Олди – и, может, этим Олди и взбесили?

В общем, вся компания шумно ввалилась ко мне, а Олди остался на улице, заходить отказался наотрез.

И ждал минут 15-20. Сперва я пытался врубиться в происходящее, изображая по ходу радушного хозяина. Потом Катя всё же обратила моё внимание, но то, что есть ещё и Олди, и он, оказывается, на улице.

Вообще-то у него был и конкретный повод для обидки на меня лично. Как раз в этот день я совершил один из тех поступков, в которых потом каюсь всю жизнь.

Олди давно уже взял манеру появляться у нас на флэту через окно комнаты. У “Beatles” насчёт She, которая проникает только через окошко ванной комнаты – звучит необычайно романтично, но реальный Олди раздражал меня своей выделанной развязностью тоже необычайно, при этом прекрасно осознавал это и старался тем более, чем более терпеливо я делал вид, что тоже буддист, которого хуй ты из себя выведешь. Олди в этом отношении – точно как Коровьев или Паша, Водолеи, а Олди Весы. Неужели и я такой же? В смысле, в каком Козероги похожи на Тельцов и на самых ужасных из рогатых – безрогих Дев, Тельцы из них как раз самые человечные... а кто вообще человечен – скользкие Вода? самовлюблённые Огонь?

Под окном стояла наша пятёра, и Олди всякий раз запрыгивал сперва на капот или багажник, потом на крышу, а уж оттуда на подоконник – явление фигуры народу. Хуйня, конечно, железо не прогибалось под его скелетиком, но всё-таки...

А в этот день на кровати под окном ещё и Маша спала, и вот это и дало мне повод сказать ему наконец пару ласковых. То есть ничего особенного в том, что я сказал, не было – если бы мы были наедине, такие экспрессивные слова даже подчеркнули бы нашу с ним близость своей бесцеремонностью. Но это происходило на глазах у Светки, Саныча и Медведика, подрастающего поколения. И в таком контексте вполне могло показаться, что один олдовый умышленно унижает другого, причём по праву физически более развитого, по тупому, дегенерат и сволочь.

Если бы я заранее о таком подумал! Вот о таких эпизодах своей жизни я и буду сожалеть вечно, и ничем их не искупить.

Я вышел на улицу. Вы, наверно, знаете, какой кромешный мрак летом в Крыму ночью? Никаких фонарей на нашей улице не было, да и вообще я вышел во двор, отделённый четырёхэтажками от спускающейся к морю воронки с огоньками и музыкой, с другой стороны обложенный булыжниками срез горы и выше деревья.

Окна в нашем доме тоже уже мало какие горели, да и те, что тлели, ничего не освещали. А Олди притаился на крылечке заброшенного дома, совсем чёрного.

Я стал взывать к нему – ну чё ты, пошли приколемся, потащимся, всё ништяк...

-         Да пошёл ты на хуй! – услышал я и тут же увидел, что к моему фэйсу приближается предмет, в десяти сантиметрах от него я отклонился, он пролетел мимо моего уха.

Шумно разбилась почти полная бутылка.

Позже выяснилось, что когда закупались, Олди выебнулся, хоть так всем напомнить, что он Олди – всем «Алушты», а вот он лично хотел бы «Старого нектара». Просто слышал такое слово от искушённой в Крыму Кати. «Алушта» 4, «Нектар» 8 – попросил бы уж «Мускат краснокаменский» за 40. А вот нет – в смысле просить он опытный, как мало кто. Я вот, когда даже сами дают, стесняюсь.

Пришлось возвращаться на флэт и со смехом рассказывать тусовке, что для Олди отношения со мной дороже «Старого нектара».

Катя пошла с Олди, мы стали пить и слушать мою фонотеку с комментариями.

«Программа А» так потом и не возродилась. Саныч и без них побывал на ТВ – у Бидрова. Посредством Оли чи то Умки. Первым делом попросил обращаться к нему «Александр Александрович».

5. Голяндия.

«Мишаня! Олди.

Приезжалi за Вамi

ДА-ДА-НЕТ-НЕТ.

Мы с Катей приглаша

ем к нам в сказку

(Краснокамень).

“Можно только МУЗЫ-

КАНТАМ”, без батвы»

Такую записку я обнаружил у себя в квартире. На другой стороне листочка был нарисован план с надписями: родник, помойка, почтовые ящики и т.д. Итоговая стрелка указывала на звёздочку с надписью «Голубая калитка».

Саныч с Медведиком к тому времени уже свалили. Записка, очевидно, принадлежала им.

Мы с Галкой очень повеселились, долго потом вспоминали: ботва – это, конечно, мы, зато сам он – Голубая калитка.

Галка сокрушалась – ну за что мне так везёт на голубь? Она имела в виду своего первого мужа, доктора Салутана, который голубой или нет – неизвестно никому, но изъясняется исключительно с интонациями ярых голубцов... я вполне допускаю, что реально он никогда не пробовал, но просто – чем-то его очаровывают эти манеры.

Салутан – ярко выраженный, но пожив с ним, Галка стала чувствительной к любым, даже незначительным проявлениям этого направления.

Олди, говорит мне Галка – посмотри на все эти его юбочки из шали с бахромой, на его фенечки, на его капризность. Да и Парфён твой любимый – такой же гусь, петушиного типа. Когда поёт – мужик, как, кстати, и Олди, а в любом ином проявлении жизни – ну так его и тянет, так и подмывает.

А уж ты, говорит мне Галочка, - в первую очередь. Алтуфьеву даже поцеловать ни разу ни сумел, зато все эти лошади с яйцами – твои лепшие корифаны. Только друг с другом и разбираетесь, кто кого любит и кто кого обидел.

Господи, взывает Галка, ну когда же ты пошлёшь мне настоящего мужика?

Да он постоянно посылает, возражаю я Галке.

Мама твоя даже анекдот рассказала – поразивший меня прежде всего тем, что это она такие анекдоты рассказывает. Как плывёт по морю мужик, мимо проплывает лодка – может помочь? Господь мне поможет. И так три раза, наконец тонет. И на небесах обращается к Господу – что же Ты так мне и не помог? Как это не помог, удивляется Он – я три раза посылал тебе лодку.

Например, Спортсмен. Это такой гурзуфский персонаж, мы познакомились с ним с Галкой ещё три года назад, мы тогда в первый раз вдвоём жили на моём пляже, а он проходил мимо, и поддержала разговор с ним, конечно, Галочка, и он тогда впервые показал нам, как умеет стоять на валуне на одной руке. Он преподаёт по распределению физкультуру в школе Гурзуфа. И с тех пор каждый раз, как только он ни проходит мимо нас на этом пляже, Галка его всегда заставляет продемонстрировать нашей компании ту же сложную фигуру. Он очень положительный, а Галочка известная лисичка. Я бы на его месте (не такой положительный) давно уже в ответ как-нибудь бы выебнулся, даже не знаю как, по наитию, жопу там показал бы или пёрнул, но он несгибаем, как топорище. Жопу он, кстати, никогда не показывает – прогуливается хуй знает куда на дикий пляж, на который так далеко добираются только ради того, чтоб спокойно позагорать голыми, а плаварей своих спортсменских никогда не снимает. Таких я всегда, естественно, подозреваю в том, что они приходят только ради бесплатного стриптиза.

Ну вот тебе – чем не мужик? Охуенный, мне он очень нравится! И множество аналогичных попадалось. А мы такие, да – латентные би, ну и чё?

Все нормальные люди би, и жалко, что ты, имея такие способности, последнее время стала отказываться от их развития.

Итак.

Получив информацию, я сразу вскарабкался к Олди в гости. Катя не хотела, чтоб я знал, где они живут, поэтому и Олди не стал сообщать мне этого прямо, а написал такую записку. Так я рассудил.

Вообще в Краснокаменку достаточно регулярно по расписанию ходит раз в час маршрутка. Но я, конечно, прогулялся – целых 40 копеек! Без рюкзака-то и без коляски легко. Сперва привычные извилистые тротуары и лесенки всё вверх и выше до трассы, потом немного по трассе и снова вверх. Дальше по нарисованной карте. Воздух и пейзажи – не то что за 40 копеек, а ни за какие Майклы Джексоны не купишь.

Голубая калитка была заперта, но я не растерялся и мигом перелез через ворота.

Олди лежал в гамаке и, увидев меня, изобразил буддиста, медитацию которого не могут прервать никакие ползающие по лицу мухи и прочие насекомые.

Я улёгся рядом на травку и закурил сигаретку. Голубое беспредельное небо, тёплая земля. Листья инжира, стрекотанье. Чистейший воздух, запахи трав, готовящихся к засыханию.

Так мы провалялись молча где-то около часа, после чего Олди поднялся и направился в дом. Вернулся с папиросой и щепоткой травы – Фил, может сделаешь?

После чего попиздели о том, о сём, ни о чём.

После чего я ещё пару раз к ним приходил. В жилище их пахло печкой, которую Олди уже стал топить перед ночью. То они только что насобирали на Медведь-горе самого последнего, чудом сохранившегося инжира, то только что Олди вареники изготовил. Я приходил не с пустыми руками, но подчёркнуто символически, с пузырём в общем, распив который, предоставлял их самим себе.

Давно уже наступил октябрь, в конце которого кончался срок учёта нашей с Галкой тачки. По поводу ещё одной зимовки Галкина мама ясно выразилась, что вызовет милицию, чтоб разобрались, кто это и по какому праву проживает на купленной ею жилплощади. Да я и сам уже чувствовал, что только в Москве смогу найти как-нибудь по дешёвке компутер, чтобы придать завершённый вид тому, что уже настукал. На Галкиной портативной машинке в чемоданчике, у которой некоторые буквы печатались недостаточно отчётливо, а ещё то и дело сам собой возникал пробел, за которым можно было следить и возвращать, но когда вдохновение... то, что я вывез в Москву, было чистовой перепечаткой, но и там я не везде уследил за этим самопроизвольным пробелом.

На самом деле я сразу в Москве обратился с такой просьбой к Энди, который тут же перевёл меня на Ибси, который с декабря по март собирал мне комплектующие, которые по дружески оценил мне в $480, больше половины которых внесла Инка, под предлогом – Филе тоже когда-нибудь понадобится (винт 4 гига, оперативная 32 Мбайт, 200 МГц). Сейчас такой комплект стоит сотку от силы (на самом деле, даром никому не нужен), а тогда... я ж до сих пор в эти дела не врубаюсь, но подозреваю, что и тогда 200 МГц были уже прошлым веком. Но я ведь хотел печатную машинку, а человек, знакомый мне только через Энди, поработал всё же. Система системой... всяко под вопросом, в Системе ли я. Или наоборот – Система ли их система?

Катя предложила мне довезти их с Олди до Когтей, чтоб им не париться с автобусом, а на бензин она мне даёт. Ну, раз есть бензин – почему бы не прокатиться. Волшебные пейзажи, погода прекрасная. Хоть Галка и ругала меня – опять им служишь! Надо им ехать – пусть спускаются к нам, а то сервис – от дома до дома. Ну, Галочка, уговаривал я, хоть на знаменитую Голубую Калитку посмотришь. А им ведь кучу шмотья надо перевезти.

В Когтях у Кати мы сразу попробовали ганджу, выращенную ею из голландских семян. Просто вилы, какой улёт!

С утра мы собрались ехать на море, с Олди, Катя не захотела, а нам на дорожку упаковала в фольгу от сигарет несколько голландских шишечек.

Только выезжаем – навстречу местная татарка, знакомая Олди. Я ведь вообще-то хотел прикупить, чтоб ещё и до Москвы дэцел остался. Договариваемся о половине стакана – целого у неё прям сразу нет, поскольку они, татары, теперь дома ничего не хранят, а в лесу в потайных местах закапывают – мусора совсем озверели, берут под свой полный контроль этот рынок, причём их крыша гораздо более беспредельная, чем раньше была бандитская, о которой теперь все вспоминают с ностальгией, мол, бандиты всё же хоть людьми были, а эти – одно слово...

Короче, притащила она нам, и поехали мы – сперва на море, а потом к Славику, как всегда, готовить собранных мною мидий, запивать их винчиком. А утром завезли Олди обратно к Кате и поехали в Симфик. Чтоб ехать потом в Гурзуф конкретно собирать манатки перед отходом на север.

Голландскую ганджу я как сунул под коврик, так и не трогал – зачем, если полно татарской? Я хотел внимательно продегустировать её сам-на-сам, в спокойной обстановке, благоприятной для осмысления.

И вот, уже в Симфике, когда я дождался такой обстановки – сюрприз. Нету! Там, куда я положил, будучи трезвым и безупречным – ни хуя! Я проверил все прочие места, куда мог сунуть, всю машину на уши поставил, хоть порядок в ней навёл...

Олди видел, куда я сунул.

Ну на хуя?! Ведь даже без корысти – у Кати такой ещё много. Что-то он хотел мне сказать, примерно как Коровьев, когда повыбрасывал из окошка всё моё имущество, перед расставанием на долгие годы, а если учитывать, что встретившись снова, мы будем уже совсем другими – то навсегда. Жест на прощанье.

Часть четвёртая. Последние хиппи.

1. Родник.

В следующий раз мы увиделись с Олди только через полтора года.

Всё это время я его, конечно, вспоминал и интересовался. Но у него были свои проблемы, а у меня свои.

Вернувшись в Москву, мы не стали сгонять со флэта Вьюшку – Энди давно уже разошёлся с нею и жил «по флэтам, как последний хиппи ☺», как он писал нам в Гурзуф, но продолжал исправно оплачивать нам проживание своей жены с дочкой. Галка пожила сперва у мамы, а я по флэтам, подобно Энди, в том числе и у Вьюшки, но не как хозяин, а как вписчик. На флэтах я только ночевал, всё остальное время проводил на колёсах – опять извоз, и не столько ради Галки с Машей, а чтобы вписываться не с пустыми руками, не как Вова Орский.

Потом мы поселились по соседству с Инкой. Телефона там у нас не было, и Олди, даже если бы и захотел, вряд ли смог бы нас найти. Вьюшка говорила, кстати, что он звонил однажды, но могу себе представить, как она с ним разговаривала – она вообще по жизни злющая-презлющая, а Олди на дух не выносит, причём заочно (вот Энди выражается осторожнее: творчество уважает, но по жизни... и это, я уже заметил, самое характерное в тусовке отношение, а почему? хуй его знает, ну вот никак не пойму, за что же все правильные – правильными запросто бывают и якобы хиппи - его так не любят? и побаиваются...).

Вот как сложились наши обстоятельства. Теоретически мы вместе с Инкой стали обладателями квартиры её умершего дяди (нажитое в законном браке, мой папа раскошелился на ремонт, хотя егоденьги мы прохохотали, а ремонт сделали Галка с Салутаном), а практически – ты хоть когда-нибудь хоть копейку дал на воспитание Фили? ты хоть раз задумался о том, сколько всё стоит? Ну и ладно – нравится Инночке изображать, что она иногда меня выручает, а не делится малой толикой платы за нашу квартиру, которую она сдаёт – ну и пускай. Когда через пару лет мы таки развелись, я и не заикался о своих правах на эту площадь, хотя Галочка усиленно меня провоцировала – всяко Инночка мне дороже, чем площади, которые сгорают, она ведь родила Филю. Воспитала? да лучше б не воспитывала – но родила, это главное, как мне представляется.

Эту квартиру она сдавала Лианке, а Лианка путём не совсем чистоплотных махинаций стала обладательницей комнаты в квартире, другую комнату которой занимал её сугубо фиктивный супруг, милейший алканавт дядя Петя – это отдельная песня! И кому, как не нам с Галкой, своим всё же людям (она не учла, что я писатель), занять эту комнату, пока Пете не настанет пора умереть – не сразу ведь после брака, надо мягко.

Она хотела за это 50 грин в месяц, мы считали, что и 40 больно хорошо, в итоге Инка сказала Лианке, чтоб платила ей на 50 меньше, а сама брала с нас 40, да и то не всегда вовремя и не полностью, по возможности... Галку это бесило – за 10 баксов она взяла нас под колпак! ну а мне-то было похуй, решайте сами, как вам нравится – мненужно было лишь одного: раздобыть комп и отстукать на нём свой первый роман. А Энди платил нам за Вьюшку 150, то есть мы жили с дядей Петей за 100 в месяц, так что даже тогда, когда комп наконец появился, мне было не до него, поскольку ежедневно приходилось рысачить на извозе, чтоб хоть как-то выжить. Наконец в день рождения Умки машина сломалась окончательно и бесповоротно – я залетел в яму, после чего она вообще-то слушалась руля, но очень своеобразно, когда я заехал на диагностику, они удивились, как я до них доехал. А я ещё и уехал от них, узнав, во сколько обойдётся восстановление, поскольку – что там восстанавливать? В первое наше лето в Крыму Паша с моей посильной помощью проварил её всю, зашпаклевал и покрасил, так что она стала лялей, но спустя два года она стала ещё гнилее, чем была, некоторые дырки я просто заклеил скотчем и закрасил. В общем, я доехал на ней ещё и до Коломны – 100 км, а она так и норовит ехать в сторону и восстанавливает направление только после двух-трёх поворотов руля – и Галкина мама потом продала таки её на запчасти.

Так и возник предлог, чтоб я не занимался извозом, а жил, как придётся, Инка с Галкой не дадут уж совсем пропасть, и месяца за полтора я перевёл всё, что родил в Гурзуфе, в электронный вид. Первым делом купил книжку «Word для чайников», позже отдал её Медведевой.

За это время я присмотрел, постоянно покупая «Из рук в руки», 78-го года, но фактически новую копейку за всего 550 (просто целочка по сравнению с нашей пятёрой, стоившей до дефолта 1300), мужик уже даже на 500 соглашался – но Инка ни в какую не хотела давать мне на неё денег, а в итоге подсунула «Таврию» соседа их с Морквой дачи, 95-го года и за 300 (её деньги опять же). Уж как мы с ней намучались – отдельная история, очень трагичная, хотя и кайфушная по-своему. Один только эпизод, как Умка выпрыгивала на ходу из неё горящей – уже стоит дороже. Летом на полдороге из Москвы в Крым. Может, этого Инка и добивалась? – не любит она почему-то Умку.

Вернувшись в Москву, я продолжил извоз на восстановленной мною собственноручно «Таврии» - новые трамблёр, карбюратор, радиатор, шланги, датчики, а главное, проводка. Вьюху мы наконец выселили. И тут позвонил Кутузов, у которого я начал работать ещё в прошлом году, пока не сломалась пятёра. Я объяснил про «Таврию», он предложил копейку, гораздо хуже, чем я хотел купить, тоже за 500, но в кредит – отбатрачишь. Он явно по мне соскучился. А что не наебу с кредитом – он меня прекрасно знает: кровь из носа, но по честному.

И я стал опять работать на него – синекура по сравнению с извозом. Хоть можно опять писать в свободное время, а не костьми ложиться, чтоб только выжить с самкой и детёнышем.

С другой стороны, я для Кутузова – уникальный работник. Поскольку кроме меня вряд ли найдётся кто-то ещё, кто согласится регулярно исполнять такую работу, во всяком случае, за такие деньги. Работа такая – доехать до родника, наполнить 10-12 (рекорд 18) 20-литровых бутылок водой, погрузить их в машину, довезти до Клуба Чайной Культуры и выгрузить. Довезти-то не так уж сложно, но вот дотащить их от родника до машины – метров 300 по берегу Химки до мостика и потом ещё метров 200 в горку. В любое время года, в снегопад, в 30-градусный мороз, под проливным дождём, по щиколотку в грязи, по снегу, превратившемуся в голый лёд – всё идёт по плану.

Я утешаюсь – другие платят калабульки за то, что ходят во всякие там фитнесс спортзалы, а я наоборот за свой фитнесс их получаю, безумно мало (с учётом ремонтов машины), но выжить можно. Не говоря уж о том, как замечательно на роднике медитируется: потаскал пару часов бутыли – и уже другой человек, то есть снова нормальный. В то время как заниматься извозом – общаться с двуногими, поучительно, конечно, но утомительно. Может, нормальные люди тоже иногда ловят тачку, но мне они почему-то так и не попадались[24]. Все голосующие исходят из того, что я тебе плачу, а потому могу вести себя, как заблагорассудится. А я ж не могу, посадив человека, сразу ебануть его монтировкой по башке, а потом уже везти – нет, я исполняю то, что он просит. Хорошо ещё, если ему нужен просто исповедник или психоаналитик, но иногда ведь он ещё и развести меня хочет и кинуть так или иначе. Джа меня берёг – конкретные злодеи не попадались, то есть попадались, но мне удавалось отделаться от них без эксцессов.

Ещё когда я начинал работать на Кутузова на пятёре, я узнал, что в «Форпосте» выступал Олди. С каким-то там Ченом. И даже не позвонил мне, гад.

Потом прочитал в газете «Форпоста» о том, как Олди с Ченом живут в Зимовье Растаманов. Их корреспондент не поленился туда съездить. Не ёбаный, конечно, но таки явный журналист – даже если бы я перенапрягся, не уверен, что у меня получилось бы написать по этим неписаным стандартам. Мы с Галочкой очень смеялись. Я-то там был, а она знает всё, что знаю я, не говоря уж о том, как мы каждый по-своему знаем Олди.

Уже на «Таврии» я приехал в «Бункер» – прочитал где-то случайно, что там ожидается Олди. Оказалось, что наебал, и они даже не удивились, был на всякий случай и запасной вариант – то ли «Монгол Шуудан», то ли «Бахыт Компот», всё время их путаю. А он уже в Крыму, сказали они, где ж ещё.

На восстановленной после пожара «Таврии» мы дважды проезжали через Когти. Все сидели в машине (Галка, Инка, Филя, Маша), а я оба раза видел мальчиков и девочек всех поголовно с жидкими дредами, при этом по жизни им гораздо более, чем растаманы, импонировали буддисты – всё похуй и поебать. Олди – а кто это? а-а-а... Катя? а-а-а! да хуй его знает... А курнуть есть? – а у тебя? Может, подскажете, где прикупить? – да мы вообще не по этим делам.

Неужели я с моим хаером, явно ненарочитым, ис джинсами, всяко не спецом дырявыми, похож на участкового?

Племя молодое и знакомое только через Катю. С тусовкой Умки или Алтуфьевой мне было проще.

2. Басистка.

И снова зима, копейка и родник. Месяца полтора у нас прожил Парфён, это было чертовски божественно, и об этом я написал рассказ.

Олди позвонил вдруг где-то в конце мая, который в Москве, как февраль в Гурзуфе (хотел написать «март», но и в феврале бывает не хуже). Сегодня вечером он в «Форпосте» – приезжай.

Я приехал трезвый, как зайчик, поскольку на машине – вдруг ему понадобится транспорт.

Олди обрадовался – я уже знаю, что он всем так радуется (как Вовка Блюзмен – когда узнаёшь его получше, просто заёбывает, как он радуется всем встречным поперечным, сперва-то ведь кажется, что именно тебе).

И сразу предоставил меня самому себе. Я, давно уже умело, стал изображать буддиста – всё до сраки, где хочу, там и сижу.

Сперва они просто тусовались по сцене при пустом пока зале. Моё внимание привлекла герла, в самом что ни на есть моём вкусе, похожая на мулатку не менее, чем Филя из «Карабасов». Потом выяснилось, что она ещё и басистка – ну вообще!

Потом они стали как бы настраиваться, а народ стал подтягиваться. На сцене уже были ударник и двое перкуссионистов, герла несгибаемо наигрывала одну и ту же тему на басе. Пожалуй, я тоже смог бы так сыграть, но так долго ни разу не сбившись – это вряд ли. Продолжалось это где-то с полчаса, публика уже стала недоумевать – когда же начнётся шоу. Даже и не подозревая, что уже началось и катит.

Некоторые уже стали покидать зал, чтоб спокойно перекурить, когда вдруг на сцене появился Олди. И запел всё те же свои песни. Любые – под этот самый монотонный аккомпанемент. А потом и вовсе замолчал, но по гитаре продолжал методично бряцать. Тут уже и я, не выдержав, пошёл покурить.

Когда я вернулся в зал, Олди изображал шаманские пляски. Не такие, как я умею, отчаянные, а плавные и завораживающие. В белой просторной рубахе, в каких матросы «Варяга» готовились к погружению. Кружился, воздев руки – ну как, в общем-то убедительно. Кто смог досидеть до этого момента, думаю, получили наконец удовлетворение.

А потом он просто взял и ушёл. А остальные всё так же гнули своё, ещё, наверно, с полчаса, пока зрители не разбрелись окончательно.

Год назад Сева рассказывал мне про фест рэгги в Минске. Там были «Титаник», «Джа дивижн» и Олди на десерт. Со слов Севы, это было так – Джа Дивижн играли инструментал, а публика дожидалась, когда же на сцену выйдет Олди, он вышел минут через 20. Пробормотал в микрофон что-то совершенно невразумительное, минут 5 изрыгал слова, после чего упал на колени и преклонил главу. И оставался в такой позиции ещё с полчаса, ребята продолжали наигрывать, а на сцену уже полетели пустые банки из-под пива. Это была кода феста.

Вы хотите, чтоб я снова вышел на сцену? – ну выйду я...

Это Сева мне так рассказывал, для которого Олди – это Олди, как небо – это небо. «Не бог», обязательно скаламбурила бы Галочка.

А дальше мы поехали ко мне. Олди прихватил с собою какого-то музыканта, с которым встретился после долгой разлуки. Он говорил мне, кто это, но я уже забыл. Кажется, из «Инструкции по выживанию».

Разумеется, заехали на «Белорусскую» за напитками.

Музыкант покинул нас ещё поздним вечером, а Олди с утра отправился в Павлов Посад – оказалось, что буддисты теперь тусуются там, Шарапова там бывает, и Чен живёт.

3. Алилу Джа Дивижн.

Через недельку Олди объявился снова. С намерением у нас пожить – да всяко, брат.

Сперва он был просто паинькой – он умеет и такое. Я продолжал ежедневно работать, и он съездил со мною на родник один раз, посмотрел, как я живу. После чего я ещё и в Чайном Клубе им похвастался – вот, ребята, чем и с кем я живу на самом деле. Бедный Парфён в своё время в Клубе очень даже тушевался и скромничал, для Олди такое – как с ментом пообщаться, два пальца об асфальт, хуй ты смутишь его такими, в общем-то, понтами.

Развлекал меня – сводил на бёсдник Геры, дык ёбстись, не хуё-моё. Света Скрипачка ещё в Гурзуфе подарила мне кассету, которую подарил ей Гера лично – обратил на неё своё внимание в поезде «Москва-Ленинград». Почему б нет – Света охуенная.

Мы доехали на метро до «Курской» – такой Олди был покладистый, не просил тачку (для Олди нужно покупать карточку, вставлять её он, слава Джа, умеет, а потом забирать, чтоб не потерял до следующей поездки – такого инвалида ему нравится изображать). И прогулялись по Садовому, по дороге я купил полуторалитровый очаковский джин-тоник, Олди вообще-то говорил, что растаманам катит только ром-кола, потому что ром, Ямайка, но как назло и как ни странно, такого напитка не было ни в одной из попавшихся нам по дороге палаток, а совсем уж с пустыми руками приходить на бёсдник нельзя, это по любому.

Классический обоссанный и разрисованный подъезд, возле двери Геры совдеп граффити сгущается, как тату на спине якудзы.

Тусовка на кухне, окно которой выходит во двор, судя по всему, есть ещё и комната, окно которой выходит на улочку, перпендикулярную Садовому. Не такая уж и большая тусовка, два, три, четыре человека? не помню, я ведь смотрел только на Геру. Юленьке, прославленной в бессмертной песне, все эти тусовки давно настопиздили (как я слышал...)

Гера извлёк комочек гашика, приколотил и пустил по кругу. Живой Гера даёт мне – кто я такой? даже не герла – косячину. А потом ещё и разговор со мною заводит. Хотя конечно – не с Олди же ему заводить разговор. Олди он знает, как облупленного, все его заготовки для общения.

Ну как там было в «Форпосте» на Олди?

Я не нашёл ничего лучшего, как поумничать. Галочке я бы сказал – да хуйня полная, как вообще у Олди почему-то последнее время. То есть его можно понять – я ведь спел уже вам всё, что мог, хуля ещё вы от меня хотите? Есть группы, у которых только одна песня хорошая, а остальное – отстой, а у меня плохих песен не было ни одной, и было их штук 20 или 30. Конечно, у Бори или Егора на порядок больше – ну так дай им Джа, но и я тоже их бин зольдатен, уж какой уродился, но до сих пор и вечно. Уже, и что я могу ещё?

А Гере я выдал типа – знаешь, бывает кино не для всех. Все собравшиеся ожидали то, что они понимают под «Комитетом», а Олди их удивил и даже, скорее всего, поставил в тупик. Истинный шаман никак не может быть запланированно ожидаемым. Все идут на «Джа дивижн», заранее зная, что они получат за свои калабульки и законно всё это получая. А вот Олди непредсказуем.

Олди потом спрашивал меня – чё ты там пропихивал Гере, почему это он так озадачился?

Домой добрались опять на метро. Легко ведь, особенно если есть, о чём попиздеть.

4.Такой же, как я.

Олди зависал у нас, поскольку в «Форпосте» намечался очередной рэгги сэйшен. А пока мы заполняли ожидание.

Целый день льёт дождь. Мы сидим на кровати, которую я на лето выставляю на балкон – чтоб самому на ней летом спать, а зимой она на кухне для вписчиков. Перед нами непроницаемая пелена, даже «Динамо» в ней растворилось.

В руках у Олди моя галимая гитара, и он преподносит мне, как нужно играть – левой рукой не на лады нажимает, а просто крутит колок. А я истово стучу по беспонтовому в смысле звука барабанчику, собственноручно изготовленному Ирен и мне ею подаренному.

Он говорит: знаешь, что мне недавно пришло в голову? Ты – такой же, как я, но другой. Вот врубись. Ты – это я. Но другой.

-         Ну так это уже давно придумано, - возражаю я, - на английском это называется I&I. И ты, и я, и все, и Джа – всё I&I.

-         Ну это понятно, - морщится Олди от моего умничанья, - а вот ты по-русски врубись.

Олди потерял все свои документы. Чтобы их восстанавливать, нужно ехать в Кёниг, пересекать две границы. И заниматься там тем, что Олди делать не умеет и не хочет уметь, бумажки, очереди, квитанции – как раз через год у меня украли права и паспорт, и я узнал, каково это, врагу не пожелаешь.

А пока Олди попросил, чтоб я дал ему хоть какой-нибудь свой документ, хоть студбилет старый – на случай, если в Москве мусора остановят. Желательно с юношеской фоткой – мало ли каким Олди был в юности.

Я дал ему свой военный билет, статья 7-Б, на фотографии 20-летний пупсик.

Буквально на следующий день спрашиваю – ну как там мой военный? Так я же отдал его тебе ещё вчера, говорит Олди – съездил по своим делам и сразу вернул.

Типа он был пьяный, я был пьяный, то ли он не помнит, то ли я. Но Галка-то была трезвая. В общем, Олди сделал вид, что проебал и мой военный тоже, а на самом деле обзавёлся ксивой. Лучше бы просто попросил – неужели я не дал бы? Конечно, в Симфике мне пришлось несколько раз с Машей в коляске и охуевающей от жары Галкой таскаться в военкомат и даже заплатить какие-то там гривны. И я не зря парился – когда через год я лишился паспорта, дубликат военного остался у меня единственным удостоверением личности. С ним я отделался от мусоров на границе всего за 20 баксов, а без него – не миновать мне приёмника, из которого выпустили бы, скорее всего, забрав всю наличность.

С моим военным на кармане Олди реально стал мною, но другим.

В день сэйшена погода была опять солнечной. Мы поехали на машине, с Галкой и Машей. В «Форпост» ни Галка, ни Маша так и не попали, я-то лукнулся на Геру, но их так и не заманил – они зависли с Олди на травке среди деревьев.

Газон там безразмерный, и кто только там не отвисал, но в итоге все стянулись к Олди, и получился параллельный сэйшен.

Первыми поддержали его Эдик с Полинкой, «Яга», которые справедливо полагают за честь рядом с ним потусоваться. За ними подтянулись и их негры, Аким и Андре, а когда в джем вступают настоящие негры, всё становится настоящим, каким нам, русским, увы, но факт, и не снилось.

И в итоге кто там только не джемовал. И это было настоящим и реальным чудом.

А потом неизбежно – я был трезвым, хоть и накурившимся на халяву, водителем – мы поехали домой. По дороге я, как всегда, прикупил, а дома нажрался, и когда Олди позвонили какие-то распиздяи с целью у нас вписаться, я был только за.

И вот тут Олди наконец распоясался. Приехали перкуссионист, который был с ним на сцене, и какой-то хуй, который тоже что-то там стучал на лужайке у «Форпоста», представившийся Санчо, а Галка сразу переименовала его в Сандру. Бородка, дреды, а главное – акцент, напоминающий Прибалтику, а вообще – сразу заметно, что чел спецом выёбывается.

Галка рубанулась, усыпляя Машу, я порубился естественным алкогольным образом, а они веселились до утра. Сквозь сон я слышал чрезмерно громкую для такого времени суток музыку, а утром, когда они уже посапывали, обнаружил, что они употребили не только то, что было предложено, но и все мои заначки, как алкогольные, так и чудом найденную (а Олди на чудеса мастер) ганджу, самую что ни на есть распоследнюю.

Я поехал на родник, ничего другого не поделаешь. Когда вернулся, оказалось, что перкуссионист (его я вообще не помню) свалил, а Олди, увидев мой настроение, тоже засобирался, в Павлов Посад, где его ждал Чен и, вероятно, Шарапова тоже могла объявиться и его обнадёжить. А Сандру он оставил нам в наследство. Которому, ясно сразу, нехуй делать и некуда податься.

На следующее утро ещё и Вова Орский нарисовался ни с того, нис сего. Обычно он меня пригружает, но на этот раз я ему обрадовался- есть на кого спихнуть общение с Сандрой. Он-то мастер по этим делам, не то что я, как ни тренировал меня извоз хуеплётов.

Все вместе мы радостно поехали на пляж, который в двух шагах от родника. Там оказалось, что вход на него стоит 50 рублей – ни хуя себе, в Гурзуфе гривна, а тут чуть не десять. За что, главное – если сравнивать с тем же Гурзуфом.

Вот и настал нам наконец повод расстаться. Вова с Сандрой выразили желание перелезть где-нибудь через ограду, а нам с Галкой нужно было на родник, причём, если загрузить воду, никто уже больше в машину не помещается.

Вова! – спасибо!!! Ты ведь знаешь, что я на самом деле всегда тебя любил, и ты мой настоящий братушка, без бля. Конечно, мне с тобой порою бывает скучно, но всё равно ты мой брат.

5. Свободный член.

Когда летом мы заехали от Славика в Когти, Олди там ещё не было. Я забыл сказать – ещё когда он был у нас в конце мая, Катя как раз только-только родила. Они назвали девочку Батагос – разумеется, это не официальное, а буддистское имя. А так вообще, в миру – Галочка очень смеялась: «Девушка, здравствуйте, как вас звать? – Батагос. – Вы сейчас, как ангел, не сходите с алтаря».

Со слов Олди то ли папа, то ли отчим собирался купить Кате «Оку» вместо не оправдавшего понтов «Форда». А чё. Мой друг Игор из Зелёнки продал свой «Мерин», переводняк бензина, и купил «Оку», не новую, но которой владелец дедулька почти не пользовался. С боков приварил дуги, впереди и сзади установил кенгурятники, на задний привесил запаску, а в освободившееся от неё место уложил сабвуфер, толстый чёрный цилиндр, который, если врубить на всю залупу, отчётливо слышно в изрядном радиусе. Диски поменял на литые, в общем, все дела. Сейчас собирается ещё раскрасить на манер японских татуировок. Ну, он-то мастер, а вообще никому не советует связываться с этим капризным аппаратом.

Мы приехали в Когти, чтобы познакомиться наконец с прославленным в «Форпосте» Ченом. Про которого я уже и без «Форпоста» много слышал, чуть ли не что он, а не Олди, автор идеи «Комитета» – у Олди в те времена была группа «Свободный член».

Познакомившись, я увидел, что очень может быть. Во всяком случае, непередаваемая на письме манера разговаривать, плавные интонации и многозначительные паузы – почему-то сразу ясно, что это Олди перенял у Чена, а не наоборот.

Чен приглядывал за Катиным хозяйством, но вообще-то жил сейчас в «Анабиозе», новом кафе, крайнем на цивильной набережной, в двух шагах от дикого пляжа. Славик сказал мне, что это местный Чайный Клуб, там не бухают, а только пьют чай. И смотрят на большом экране посредством видео-проектора фильмы эзотерического содержания.

Славик нас и познакомил. Чен изобразил, что мы с ним знакомы с детства. Притащил гармошку, уселся на горячем асфальте набережной, прислонившись спиной к «Анабиозу», и стал наяривать. Мы расселись кружком, подтянулась молодёжь с перкуссиями, а потом и паренёк с гитарой, очень похоже спел «Кайю», потом Славик взял у него гитару и тоже понаигрывал.

У меня был стандартный повод для знакомства с Ченом – не поможет ли отцепиться? Вообще-то не сезон, сам понимаешь, сказал Чен, но за 30 корабль найти можно.

Ну что ж, время-то идёт, мусора зажимают всё сильнее. Если в прошлом году для друзей было 10, нормально 15, а та, что в любое время, поскольку под мусорской крышей – 25, то теперь значит, наверно, так? По любому в два раза дешевле, чем в Москве, где ещё и таможня в доле.

Мы пока поехали в Орджо за мидиями, а на другое утро снова разыскиваем Чена. Так себе корабль оказался – за такую цену я ожидал если не более щедрого количества, так хоть покруче качества. Чен, видя, что я сам не догадываюсь, попросил у меня дополнительные 5 гривен – хочу купить одноразовую бритву, а то познакомился тут с девушкой, неудобно.

Ещё через пару дней мы увидели эту девушку.

Мы этим летом решили использовать машину, а то всё Орджо да Орджо, сколько можно. Сперва мы съездили на Меганом – когда мы приехали к Славику, оказалось, что прямо за пару дней до нас его навещали Мишельки, тоже побывали в Орджо, а потом двинули в направлении Меганома. Их мы там, конечно, не нашли, поскольку для того, чтобы попасть на сам мыс, нужно бросать машину и идти пешком, а это с Машей проблематично. Мы хотели найти место, где можно поставить машину прямо на берегу, в багажнике у нас была газовая плитка с баллончиком, чтоб не париться больше с дровами и кострами, в салоне музыка. Найти такое место оказалось непросто – чтоб бесплатно и хотя бы метрах в 20-ти от ближайших аналогичных отдыхающих.

Нашли таки, но через пару дней оказалось – как же это скучно! Это была Галкина идея – давай проведём лето в узком семейном кругу. Задолбали уже эти Инки, Максы, Мишельки и Парфёны. Ну – попробовали. Более неинтересного моря у меня ещё никогда не бывало.

Проснулись – завтрак и прочие процедуры. И дальше валяемся, как в больничной палате. Я думал – наконец никто не будет отвлекать, и я буду писать. А что писать? О чём? Тем более без компа. Ещё можно читать – и так, и сяк пристраиваясь в лежачем положении, главное ведь загар. Наконец солнце склоняется к закату, можно начинать варить что-нибудь в котелке и открыть портвейн. И дожидаться, когда же наконец под звёздами вырубится Маша, чтоб хоть перепихнуться что ли. И так каждый день.

Вообще-то Крым у нас начался как раз таки с Парфёном. Проезжая через Днепр, мы взяли с собой его с его Наташкой и их Дашей. Весь день ехали, ближе к вечеру свернули в Джанкое на Тарханкут, не доезжая Черноморского врубились, что пора сворачивать с асфальта на грунтовую дорогу к морю, пока не стемнело. Степь кругом дороги почему-то горела, всю ночь дым и зарево, которые, впрочем, видел, только я, ночевавший в машине.

В машине я спал, потому что психанул. Мы поставили машину на краю склона, обрывающегося к морю. Внизу берег был окаймлён каменным уступом выше моря метра на 3, о который разбивались неслабые волны, спускаться в которые в сумерках никто не решился, искупались в лужицах на уступе. Выпили, закусили и продолжали выпивать, наконец дети заснули, и я стал крутить компанию на free love. Ну а как – да я только об этом и мечтал всю дорогу. Why not? Прошлым летом, когда мы мучались с «Таврией», мы с Парфёном сперва устроили групняк с Галкой, а потом и с его Наташей, он оказался честным фраером. Так почему бы не использовать теперь такую романтическую обстановку наилучшим образом? Я предложил им устроить конкурс минета, чтоб мы с Парфёном заценили, кто из девчонок лучше умеет. Чё вы ломаетесь? Давайте повеселимся!

Забычилась вообще-то Галка, а уж Наташа – на неё глядя, а Парфён – поддерживая свою Наташу. Галка (как и Инка в своё время) была готова на всё, пока не родила, и ещё некоторое время после этого по инерции, по убывающей.

Наташа спросила: «Фил, ты что – массовик-затейник?», после чего я и послал их всех на хуй и пошёл дрочить в машину. Дрочить, правда, не хотелось, я просто потягивал портвейн под музыку, пока не рубанулся.

Утром мы добрались до места, которое, собственно, и имеется обычно в виду под словом Тарханкут. И провели там ещё три ночи по тому же сценарию. В один из этих дней мы с Галкой съездили в деревню за продуктами, и на обратном пути я затащил её в лесополосу и мрачно изнасиловал.

А в остальном, если бы не это – прекрасно провели время.

Потом они уехали (они отпрашивались с работы), а мы стали загорать в узком семейном кругу.

После Меганома мы решили посмотреть на Лисью бухту. Чен вызвался показать нам дорогу, по которой туда можно проехать на машине.

Герла, с которой он познакомился, уже несколько лет живёт и работает в Италии. Симпатичная, все дела, а вообще-то не помню. Никаких групняков я им, конечно, не предлагал. В братушки к Чену не напрашивался, как бы ни убеждал он, что это он «Комитет», а Олди уже потом.

В русском роке ни бум-бум, в мировой литературе тоже. Зато при деньгах, так что Чен провёл с нами несколько дней, ни в коей мере нам на хвост не падая. Мастер.

Все вели себя чинно. Чен, прямо как Олди зимой у нас в Гурзуфе – что вам помыть, что почистить, никаких «они стучат к тебе в дверь, однако заходят в окно», топочась по моей ржавенькой машинке. Галка тоже воздерживалась от манеры, которую взяла в последнее время, отвязываться на меня без повода, но по настроению.

Припивали, приколачивали и беседовали. Оказалось, Чен уже давным давно живёт без документов, и никто не знает, как его звали когда-то на самом деле. 12 лет назад его прихватили с маковой соломой, но отпустили под подписку о невыезде, с тех пор он в бегах. Недавно узнавал – никакого срока давности по этим раскладам не существует. Круто, мастер.

Потом они свалили, я проводил их до Курортного, чтоб пополнить запасы портвейна. И у нас опять потянулись день за днём, один другого скучнее.

Как раз в тот день, на который мы наметили отъезд на базу к Славику, на дороге появилась цветистая компания. В центре её шагал Гера, как главарь банды во время мексиканской революции, а окружающие его растаманы тащили кофры с гитарами, как пулемёты, и стучали в барабаны.

Всё это было настолько торжественно, что я подумал, что если подойду и скажу «Привет, Гера», это будет довольно глупо и не совсем уместно. Можно было тормознуться ещё на денёк и подойти к их тусовке вечером, но мне было лень. Знакомиться, себя преподносить... что я – растаманов не видел? Один Сандра чего стоит.

Напоследок случился эпизод, который я даже сразу описал (24 августа), переписал начисто и передал в «Анабиоз» для Чена. Воспроизвожу по своим записям, с необходимыми комментариями[25].

Кино и немцы.

Что Славик придурок жизни – это всем давно понятно. Знает закон Ома и умеет держать паяльник, а вот сограждан разводить не может. Имеет представление о труде праведном, а вот палаты каменные, даже если б и послала ему карма – их бы живо прикарманили более ушлые, которым даже арифметика без надобности при наличии калькулятора.

Придурок – но ведь безобидный. И вот как к нему в результате относятся.

Вечереет. Жарим с Галочкой баклажаны.

Звонок в дверь. Легендарный Чен, стирающий грани между уголовной и хипповской системами. С ним – ряженый. В эксклюзивных ботиночках в форме копытца (без преувеличения – действительно специально именно такой формы), над ушками рожки, весь в татушках.

Приехали за усилителем, который чинил для «Анабиоза» Славик. Ну, проходите на балкон, покурим – нет, нам некогда. Может, портвейна? – нет, очень спешим. Машина дожидается!

Славика они, правда, всё же встретили, он как раз шёл от автобуса, а они поднимались на машине на трассу. Он заметил их, а они сделали вид, что его не заметили.

Якобы куда-то опаздывают. Так ведь после можно заехать, не пешком же. Или при такой иномарке жалко лишний литр бензина? А ото ж.

Ладно, бензина не жалко Филушке, ещё одному придурку без иномарки. Дело в том, что Славик хотел пояснить им (причём всё же непременно, а я его друг), что вылетевший транзистор, через который и должна идти вся мощность наебнувшегося канала – импортный и редкий, Славик на своей работе поискал через комп аналоги, теперь нужно ехать в Симфик и искать там что-нибудь похожее на радио-рынке. А пока он сделал, чтобы было два канала, но моно, а не стерео.

На самом деле – так ли уж важно? Это ведь был усилок для звука видео-проектора. И что – у них прямо все фильмы стерео? Что там у них за кино, мы увидели в тот же вечер.

Общая атмосфера невъебенного таинства, все сидят, затаив дыхание. На экране – то волны врываются между двух скал, то бегут бизоны, то танцуют негры с копьями, то восседают раввины с пейсами. И т.д., на самом деле действительно впечатляюще – вот на какой планете мы живём с вами, ребята, не забывайте. Без комментариев, под музыку. Но я-то постарше собравшихся растаманов и ушуистов, и видел эти кадры по совдеп ТВ в начале 70-х в передаче «Клуб кино путешественников».

Это как рассмешить можно, показав палец, лишь бы клиент был настроен – так и в религиозный экстаз ввести, как Кашмировский в своё время, несложными жестами.

Во всяком случае, когда Славик для создания стерео эффекта стал постукивать на бонгах, на него сразу зашикали со всех сторон – настолько все были заворожены происходящим на экране. Хотя он ведь не танцевать стал – он просто совершенно органично дополнял музыкальный ряд. Но народ отнёсся – нехуй тут кощунствовать. Будить нас.

Хотя 5-6 детишек постоянно так и бегали туда-сюда, с обычными своими взвизгами – король галимый.

Нам принесли чаёк. Пузатый глиняный чайник с кипятком, в который то ли бросили щепотку гранулированного, то ли опускали использованный пакетик на тампаксной верёвочке. И пиалы. А я-то поначалу хотел поговорить с хозяевами о китайской Чайной Культуре – да в хуй она тут никому не упёрлась, главное кино. Я, кстати, спрашивал у Чена о воде – да, говорит, пару раз съездили на родник, а потом врубились – а на хуя, собственно, ради чего? И стали наливать из-под крана (а московский водопровод – родник по сравнению с коктебельским).

Хотя транспорт есть – у хозяина чайханы красавец джип, у его жены тоже импортная ласточка. Это святое. Для них святое это.

И ведь не халявщикам чайку запарили, а человеку, вернувшему к жизни эту машинку для фокусов, выдаваемых за магию.

О сделанной Славиком работе – ни гу-гу. Ведь если начать расспрашивать – почему сломался, что ты сделал? – может зайти речь и об оплате. А так – они ж знают, что придурки стеснительны.

На следующий день меня так разобрало, что я специально приехал в Когти, чтоб спросить про Славика. Как же так? Конечно, он не договаривался заранее, поскольку не знал, какой именно ремонт потребуется. Но в итоге – усилок ведь работает? и Славик потратил своё время? применил свои знания? Так почему же они считают, что если человек говорит «дайте, сколько посчитаете нужным» – значит, можно не давать ему ничего?

Чен мне говорит: «Я вот ещё ни разу не брал у них денег». Дык ёбстись – они тебя кормят, и ты у них ночуешь, без документов и даже имени.

«Всегда приходите попить чаю». А заварку свою приносить?

Филушке Славик неоднократно ремонтировал разные железяки бесплатно. И многим другим братушкам.

Но в данном случае железяка приносит деньги. Тот же Фил очень любит «Титаник», и Сева – его братушка однозначно, но когда он возит их инструменты на сэйшен, они всегда дают типа на бензин – делятся вырученным гонораром. Не говоря уж о Мильёне – с ним вместе «Юрай Хип» в первый раз слушали, на жутком бобинном аппарате с 9-й скоростью. Но когда сейчас он зарабатывает своей музыкой, он и мне даёт возможность подработать.

И ведь не свои калабашки экономит. Отстаивает интересы и так небедного хозяина – а не полунищего братушки музыканта.

«Ни разу не взял денег». За помощь в приобретении дорогущей незрелой зелёнки – попросил таки у братушки на бритву, раз хозяин не даёт.

Дальше – откормленная карма. Как маленькие – как будто никогда не слышали.

Отослали усилок в Москву, заплатили $85 только за ремонт плюс за пересылку. Славик за месяц столько получает, встаёт в 5 утра.

Усилок почти сразу гавкнулся снова. Сильно заколдован. Был когда-то такой клуб «Портфолио» в здании театра Ленкома. Зажали мои 200 рублей за воду – сегодня нет, позвоним на днях. Целый месяц я ждал, наконец заехал всё же – их уже прикрыли. Ребята (и господа!), только не подумайте, что я имею в виду, что это связано со мной, я – лишь частный случай, из многих, например. И их счастье, что так быстро, пока не накопилось. У тех, кто реально силён, переходит на потомков.

Разговаривали тут недавно с Олди про Катю и $23. Олди изумился – как?! неужели ты до сих пор помнишь? Такую поебень?!

Так уж устроен – помню всё. Я на ржавых «Жигулях», она на «Форде». Она умная, я придурок – реально вышло так. А Джа затем и придумал карму, чтоб самому не заморачиваться такой воистину поебенью.

6. Домой, к маме.

Олди мы тем летом всё же повидали, в сентябре.

Мы уже собирались в Москву. И дело было даже не в том, что заканчивался срок, на который мытари разрешают заезжать на самостийную Окраину российским машинам. И даже не в том, что подходили к концу деньги. На самом деле за два месяца уже надоело мыкаться, как последние хиппи, по удачному выражению Энди.

Коровьев рассказывал мне эпизод из своей армейской жизни.

В городке, в котором он служил, у солдат пользовалась популярностью местная Солоха, к которой все ходили с бутылкой портвейна исключительно с целью отправления половых потребностей. Без половины зубов, с жидкими волосёнками, со складками домиком по углам рта, а так вообще компанейская.

Побывал у неё и Коровьев. И сразу после того, как кончил, почувствовал такое опустошение, такую боль в душе – любой мужик, я думаю, знает, как это бывает.

Вот как он мне это описал: захотелось домой, к маме. Мучительно захотелось.

Вот и нам уже хотелось домой. Планы такие – ещё день или два у Славика, потом пару дней у тёти в Симфике (Славка с Соней давно уже свалили на ПМЖ в Израиловку), возможно – в Гурзуф на последние в этом сезоне денёчки, а потом – прорыв на север, по дороге, как всегда, побухав с Парфёном.

Продолжать жить в Крыму нам уже просто вынужденно приходилось. Перед отъездом мы опять сдали Галкину квартиру, на этот раз ровно на два месяца, как раз на эти деньги и поехали в Крым, никаких сбережений, как всегда, у нас не было. Сдали Мишке, который раньше играл с «Алоэ», эта группа понравилась мне больше всех на вечере памяти Дркина, им случалось ему аккомпанировать. На их репетиционной точке одно время базировались и «Титаник», точка располагалась в подвале комплекса складских помещений, и Мишка проживал там же. Весной в подвале случилось затопление, «Титаник» перебрались на точку, на которой я когда-то и познакомился с Севой, и целый год дожидался, когда же там появится Оля. А Мишка стал скитаться по впискам. Он уже играл с Вовкой Блюзменом, и Вовка мне предложил – Фил, пусть пока он поживёт у вас, хоть отдохнёт, а у нас есть один спонсор, который вам заплатит (поскольку Олди уже тоже сватал нам одну квартирантку из Павлова Посада, готовую платить).

Когда мы вернулись, Мишка как раз бросил Вовку и стал играть со «Здравствуй, Новым годом», который когда играет по радио, я сразу выключаю, чтоб не стошнить от этого приторного бардовского голосочка. Крутят ежедневно по много раз. Нет, меня вообще-то трогает (хотя я бы предпочёл «друг друга называть» по нику, а не по имени) – то есть меня трогало бы, если бы слышать это раз в полгода, а лучше реже.

-         Галочка, вот можешь мне объяснить, что это такое – ротация?

-         Это ебать в рот, что ли? - сразу отзывается Галка.

Ну да, исполнителя, причём добровольно, а радиослушателей в уши, насильно и с особым цинизмом.

Зато наконец в первый раз в жизни заработок, а не эфемерные спонсоры. Ничего, утешил я Мишку на прощанье, один раз не пидарас.

А вот Вовку мы фанатично слушали весь тот год, ещё до выхода официального релиза мне эксклюзивно записал болванку Матроскин (хвастаюсь, как всегда – а, Матроскин, знаю такого - хотя на самом деле Вовка меня ему и представил, подрядил перевезти железяки).

Вовку мы слушали по очереди с демо «Яги», на тот момент тоже ещё не имевшей диска. Каждый раз, с кем бы тогда ни отвисали, только их и ставили. И я опять изумлялся (как и в случае с «Титаником», например, с Олди тем же, да много ещё с кем), что всем – ну да, нравится, типа как бы, но никто не поймёт, о чём это мы – как мы с Галкой улетаем от этих песен, когда мы вдвоём. Ну вот разве Мишелька порадовал, когда под Олди колотил кулаками по полу.

В предпоследний наш день у Славика было пасмурно. Без надежды на солнце и без позывов на дождь, серо и липко.

Мы решили съездить на родник, который показал нам когда-то Олди. Этим летом мы, пользуясь машиной, употребляли исключительно родниковую воду, привыкли уже в Москве. И пили привезённый из Москвы пу-эр, а Славику, любителю зелёного чая, привезли то-ча.

Славик тоже понимает значение воды в нашей жизни. И готовит обычно по рецепту Малахова воду, названную им протиевой, с помощью морозилки – подморозить, слить, что не замёрзло, опять заморозить, опять слить и употреблять оставшийся лёд. Ну хоть так, хотя по сравнению с родником – как «Вискас» по сравнению с шашлыком.

Проезжаем через Когти, Галка обращает моё внимание – смотри, Щука с Гаврилой. Торможу.

Гаврилу я в этом повествовании ещё не упоминал, хотя познакомился с ним ещё в «Дороге в рай», и с тех пор он столько для меня сделал!.. и даже в гости удавалось пару раз его затащить... но почему-то кажется, что ему не хотелось бы быть описываемым. Но не могу смолчать, как Вовочка. Он, как и Олди, то лысый, то с откровеннейшим хаером, то даже и с причёской, далёкой от экстримов. Старательно изображает, как не зацикливается. А по-моему, это и есть то самое. Проще не изображать, а ходить всегда так, как нравится.

Совершенно аналогичная проблема у Гаврилы с тем, как он не хочет никого победить. По-моему, опять же, об этом вообще не нужно задумываться – это само должно получаться, во всяком случае без декларации и отслеживания самого себя. Я вот никак не сказал бы про себя, что из принципа не публикую «Дорогу в рай» – наоборот только об этом и молюсь, но понятия не имею, что нужно делать ещё. А вот Гаврила специально просит Олю и Умку, чтоб его имя не было упомянуто на обложке.

Он и представил меня Щуке. Маша так и не ходит? – у нас есть Щука. Костоправ. Ты же видишь, как Оля перестала сутулиться да и вообще по жизни?

Во всяком случае, все попсовые экстрасенсы хотят немереных денег за свою магию, а Щука согласился попробовать сделать хоть что-то, как хипак хипакам (для цивилов у него сеанс $20). То есть он, конечно, как и любой настоящий хиппи, всячески будет отпираться от такого штампа – «хиппи», от слова, давно дискредитированного тащунчиками и халявщиками, которые сейчас стали называть себя, например, растаманами (чи то буддистами? даосами?). Но волосы у него белые прямые до пояса, и общается с соответственным контингентом. А уж кто из нас кем стал, повзрослев... он стал костоправом. И вполне нормально – мне запомнилось, как следующий после Олди избранник Аннушки жаловался мне, каково это ему – стать клерком (экс - «Возвышенные чувства»). А хотелось бы заниматься только музыкой, а приходится стричься и сидеть в офисе. Я пытался рассказать ему, каково это – лётать по Москве в поисках пассажиров, но ему было неинтересно.

Насчёт Маши – против лома нет приёма, а хуже не стало – это уж всяко. Но Щука ещё и мне продемонстрировал своё искусство. В первый раз мне очень понравилось – осознание переходит в необычайную реальность прямо сразу, а потом уже вечером дома состояние, как в бане побывал. Но во второй раз он, мне всё же кажется, ошибся. Обычная его манера – крутит, крутит, а потом вдруг как рванёт. А я доверяю и только охаю. Когда он навалился на мою ногу, у меня просто искры из глаз полетели. Вспомнилось школьное самбо, болевые приёмы. Я подумал – значит, так и надо. Но ночью проснулся от боли в коленке и не мог заснуть. А весь следующий день просто ползал, о работе не могло быть и речи. И ещё неделю еле перемещался. И месяца два болело.

Когда я пожаловался Гавриле, он сказал, что стало быть, так вот Щука меня продиагностировал и предупредил то, что потом когда-нибудь доставило бы мне проблем гораздо больше, а теперь о чём о чём, но об этом суставе я могу больше никогда не беспокоиться. Я-то пока не знаю, а Щука видит (как дон Хуан типа).

Ну, может и так, но мне показалось, что Щука просто перепутал – в «Дороге в рай» описаны мои проблемы с правой коленкой, а Щука подумал, что с левой. Гаврила говорил, что ему тоже давал читать. Гаврила от моей писанины был в полном восторге, а вот Щука – знаю я его уже и не думаю, чтоб ему, очень и даже чрезмерно правильному, понравилась моя лимоновщина.

Хотя не исключаю, что на кармическом уровне его терапия была безупречной. Хромать – так на обе ноги.

На каждом сэйшене «Титаника» он сидит на первом ряду и пристально гипнотизирует Олю. В одном из перекуров я для поддержания разговора удивился – неужели ему так нравится «Титаник»? А я и не слушаю, ответил Щука, я работаю. Я изучаю результаты своего воздействия, а вообще-то терпеть не могу посещать какие бы то ни было сэйшена. Тем более слушать эту занудную Олю – но работа есть работа.

А меня вот он пригрузил «Иваном Хапалой». Сколько раз мы у него ни бывали – играл только этот диск. А мне от этих звуков почему-то всегда просто становится дурно. Я ничего не имею против этой группы и обеими руками признаю, что это только мой личный заёб – ну не могу и всё. Аналогично “Queen” – на четвёртом и по инерции пятом диске я был от них в восторге и даже переписывал шариковой ручкой тексты, но как только Фредди обкорнался и отпустил эти ужасные усищи... я вдруг прозрел – какое же это крупномасштабное наебалово! Ротация во все дыры, а уж как раздули его смерть, из даже не Кирдыкова, а Пэнкина сделали чуть ли не Моррисона... да они из всех это делают, даже уже на Янку замахиваются, повезло же Дыру, слава Джа, опоздала их агент.

Итак, вылезаем из машины, обнимаемся с Гаврилой, здороваемся со Щукой, говорим привет его жене – её мы встречали у него дома один или два раза. Маленькая и суровая, мне кажется, злючка. Обычно Щука всегда охотно философствовал с нами, у него на столе всегда гранулированный растворимый кофе и сигареты “Captain Black”. При жене он загадочно помалкивал, а говорила она, оспаривая всё, что ни скажешь. Сейчас она, наоборот, обняла Щуку сзади за пояс и выглядывала иногда из-за его плеча, а вообще прятала голову где-то между пятой и шестой чакрами, ближе к пятой.

Гаврилу в Крым вытащил Щука. Гаврилу тоже можно было бы назвать буддистом, но он будет против – назовёт себя похуистом, если уж угодно определений. Именно он первым дал почитать мне Раджниша, и я всосал его, как мучимый похмельем первую кружку пива, а вот Галка при слове «Бхагаван» сразу начинает хохотать, он неизменно потешает её, как дон Хуан за несколько лет до этого.

В общем, Гаврила ни к чему не стремится и ничего не избегает.

Представьте – мы дружим в Москве, встретились в Крыму. Казалось бы... ан ни хуя.

-         Ну что, поехали с нами к Славику?

-         Да ну, это ж потом возвращаться...

-         Почему? там запросто можно заночевать.

-         А утром возвращаться всё равно придётся.

-         Выпьем, музыку послушаем, Славик нам сыграет, - прям как герлу соблазняем.

-         А я решил в Крыму не пить.

-         Как? вина крымского-то?

-         Вообще совсем ничего.

Вот, оказывается, как ведёт себя Гаврила в присутствии Щуки. В Москве-то и надирались по классике, и песни пели. Конечно, возможно, действительно неудобно – их трое, а мы зовём одного Гаврилу, то есть как бы и всех, но заранее подразумевая, что прочие не по этим делам. Олди на месте Гаврилы сразу же пробросил бы своих спутников – увидимся завтра, а пока отдохнём друг от друга. Или наоборот – потащил бы их с собой, невзирая на то, как это понравится Славику.

А вообще мы сейчас на родник. А мы вот на Карадаг хотим прогуляться. Ну пока.

Серое низкое небо. Да нам и самим давно уже ничего в этом Крыму не хочется.

Едем дальше. На выезде из Когтей сворачиваем к Олди.

Они с Катей и Батагосом приехали позавчера. На поезде, «Оку» им так и не купили.

Сидит один на летней кухне с бутылкой водки. Катя с девочкой в квартире.

И опять не получается общение, прямо как с Гаврилой только что. Может, просто день такой? Он, конечно, предлагает нам водки, но я за рулём, а Галка – водку? Ганджа у него нет, у нас с собою тоже. Галка хоть умеет поддерживать беседы, о чём-то спрашивает, он что-то отвечает.

Мы вообще мимо проезжали, на родник. О, я с вами!!! можно? Можно.

Я только пойду скажу Катьке, подождёте?

И ждём полчаса. Курим, сидим, ждём неизвестно чего. Наконец я вдруг врубаюсь – поехали. Мне вдруг показалось, что это проверка – если просидят целый час, значит, чего-то от меня ожидают, и дальше можно делать с ними всё, что угодно, крутить и разводить по обычной программе. А не станут дожидаться – так и на хуй они нужны, только время и энергию на них тратить.

На обратном пути мы уже не сворачивали.

Часть последняя.

Башню не сорвало, просто прокрутило.

1. Осторожно, незалежнисть. 29 – 30 июня.

В Крым я поехал один. Галочка с Машей должны приехать позже, а у меня пока дела.

В начале июня я съездил в Питер, и там у меня украли все документы – паспорт, права, свидетельство о регистрации машины и даже удостоверение, что я отец ребёнка-инвалида, по которому я бесплатно езжу в общественном транспорте и электричках, даже в Питере в метро пускали, хотя на самом деле действительно только в пределах Московской области.

По дороге я читал Свияша. Он учит, что к жизни нужно относиться: 1) либо как к уроку, 2) либо как к игре, когда ты хочешь выиграть, но можешь и проиграть, 3) либо как к цирку, в котором суетящиеся на арене клоуны пытаются стащить тебя с рядов для зрителей и втянуть в свои игры, тебе лично совершенно ненужные. Когда ты проигрываешь в игре, или когда клоунам удаётся таки тебя развести – это опять уроки.

Начитавшись, я не мог не примерять к своей жизни. Сразу хочется разгадать – так в чём урок?

Первый урок – вполне легко три недели (а значит, хоть и год) (да хоть 15, как Чен) не только ходить по Москве без аусвайса, но даже рассекать на машине.

То есть мы, конечно, застраховались. Сперва я получил на всякий случай справки о том, что потеряны права и т.д. (рассказ «Хорош квасить»). Далее я сел таки за руль, но обязательно возил с собою Галку, у которой есть права, хотя ездить не умеет. И вместо свидетельства о регистрации авто мы, пока Галка не восстановила его, возили с собой тех.паспорт. Мы страховались, но вышло безупречно, как, впрочем, и всегда обычно бывает.

А пока мы не обеспечили это прикрытие, я прошёл урок небесного фитнеса – таскал воду на себе, за день вообще-то можно несколько раз съездить, кажется, что пять, но на деле – три от силы, а вообще два – и то уже ощущение, что поработал. Сперва я таскал по одной бутылке на тележке – от родника до троллейбуса километра полтора, запара со ступеньками подземного перехода, ожидание, курение и чтение, потом чтение в троллейбусе час где-то, со всеми пробками, может, больше, а дальше – уже дома, 50 м до клуба. Потом я нашёл на балконе Филькин школьный рюкзачок, подшил его на сугубо трезвом досуге (урок number one, как же хорошо выйти на трезвяки и стать из вдохновенного организованным и деятельно усидчивым), и стал таскать в нём ещё по две пятилитровки, производительность фитнеса возрастает в полтора раза.

Наконец у тележки отвалились колёса, и мы с Галкой стали ездить на машине. А для Крыма купили тележку на Киевском вокзале, с колёсами по возможности понадёжней.

Итак, после фитнеса настал урок навыков подпольщика. Типа сборов на переподготовку в связи с сильно изменившейся ситуацией в окружающем Бабилоне. Не стесняюсь поставить себе пять баллов (по фитнесу всё же четыре, а то и с минусом). И чтоб не забывал, что цирк – вместо «Опеля», как у Штырлица, копейка, у которой всё время на ходу что-то отвинчивается, падает, если фильм снимать – отдельная сюжетная линия.

После трёхнедельной школы диверсантов настало время переходить границу.

Опять ставлю себе пятёрку за то, что волноваться мне даже в голову не приходило.

Да и с чего? Билет в кассе по военному (по справке, его заменяющей) продали, в вагон пустили.

И потому, когда погранцы... уже знамение, в этом наряде на мужиков восемь или десять женщина была одна, и не известно, сколько их вообще всего на этой заставе или как там их контора называется? – так вот, когда женщина предложила мне следовать за ней, я, конечно, подумал с некоторой досадой: «ну начинается», но чтоб волноваться – этого не было.

Возможно, я сам себя загрузил факультативным уроком. Когда старшой погранец (слово придумал народ, а звучит очень похоже на «засранец») завёл меня в купе проводника, я сразу захотел сказать «10 баксов», но подумал – а вдруг он скажет «20» и обломился говорить, потому что – с какой вообще-то стати? Едет человек на родину, справка от мусоров настоящая, ксива с фоткой тоже доподлинная. Мне просто стало интересно как журналисту – неужели так и не отпустят бесплатно? Как маленький – прекрасно ведь знаю, каковы двуногие, играющие на самостийности, и надеюсь при этом, что их слуги – люди.

А если я им ещё и ксиву о врождённой инвалидности дочки засвечу? Спешить-то мне некуда, а баксы не лишние.

Он сразу меня понял. Объяснил предъяву – на справке мусоров нет заверения украинского посольства (я потом узнавал – в посольстве такая услуга официально стоит $15). Так что звиняйте, батько. А якщо ничого не предлагаете по существу – ничего страшного, берите свой багаж, да это быстро – мы оформляем вас и сразу передаём мусорам, а они быстренько установят вашу личность, и езжайте дальше, билет не теряется.

Окончательно видит, что я кретин полный, на которого упоминание мусоров не производит впечатления – и, по-моему, даже обрадовался. Потому что – ну что такое 10 бачков, которые я вообще-то подумывал ему дать? их и без меня, небось, хватает, а вот – должны же происходить на границе задержания нарушителей? Аж три протокола писали, причём от руки и без копирки, прям как в кино о старине, ещё и с приложением какой-то там нарисованной схемы. В общем, у них свои уроки.

Итак, вот как задерживают погранцы.

Надо отдать им должное – они были действительно вежливы и даже доброжелательны. Даже стул принесли в комнату, в которой мне предложено было дожидаться.

На просьбу покурить, а заодно пописать тоже вежливо объяснили, что не подумай ничего лично, просто служба есть служба. И смотрели сквозь пальцы на то, как я стал курить в окошко, высовываясь, правда, из вежливости наружу по пояс.

И всё по закону – сказано, что не больше трёх часов? вот они и занялись моей судьбой ровно через три часа. Как говорится, я больше не буду и меньше тоже.

Писавшая протокол задержавшая меня тётка вполне душевно предложила мне сходить покурить, и пока мы с ней курили, порасспрашивала как земляк земляка, порадовалась, что я нашёл в России работу, посочувствовала, что доча инвалид. И ведь даже не скажешь – ну вы что, не русские?! потому что ответят – нет, мы украинцы.

А потом юный погранец, прежде чем сдать мусорам, отконвоировал меня всё же в туалет. Сам, сначала-то конвоировали с собаками. Картина – украинская ночь, и я ковыляю вдоль бесконечных вагонов (мой был 13-м плюс паровоз), поскольку перрон у них вообще-то есть, но останавливаются возле него только электрички, а поезда метров за 200. Слева стена вагонов, справа склон насыпи, и я то по щебню, то по песку волоку за собой свою тележку. Кроме тележки ещё и огромный сумарь через плечо. И конвой с собаками.

К тележке тоже привязана сумка – и как же я противился, когда Галочка заботливо её напихивала. Баллончик с плиткой и ласты с маской – никуда не денешься, компакты для Славика тоже, но Галочка уверяла, что раз уж я еду, я должен увезти максимальное количество тряпок, которые мы здесь всё равно не носим, а в Симфике вдруг кому пригодятся. И ещё сломанный видак для Славика – пусть починит и себе оставит. Из-за него плитка не поместилась, и я привязал её под сумкой.

Можно сказать, что пришлось заплатить за отдельный билет на эту тележку, и я нисколько не сомневаюсь, что лучше живым людям, чем государству. Они, глядя на то, что поимели с раздела, даже не прячась, те, кто наверху, видят, что от таких супчиков им ждать нечего, надо уж самим придумывать, как и свой краник пристроить, благо приёмных отверстий в насилуемой идее намного больше, чем у двуногой жертвы.

Причём тоже – ну с совершеннейшим уважением! Нет... ну, сперва они, конечно, достаточно дотошно провели собеседование со всеми должными учебными провокациями, но без фанатизма, а когда заговорили конкретно, сразу опять стали добрыми и простыми: в общем, положение вообще-то такое – мы лично проверить тебя никак не можем, телефон этот на столе фуфловый, типа тоже учебный, да и не обязаны мы проверять тебя (то есть нет – даже «вас»!), а полагается нам отправлять таких в спецприёмник, при этом мы имеем право держать вас до трёх суток, а в спецприёмнике – до 30-ти, и хуй потом докажешь, что там было в тех баулах. Так что и договориться будет сложнее.

Я за доли мгновенья схватываю суть – представляете, как это бывает, когда действительно за долю мгновения разом видишь целый мир, вселенную... то есть всё ты знаешь, каково там, то есть все гиблые запахи и безрадостные краски, ты всё там чувствуешь кожей, но самое страшное в том, что ты однозначно знаешь (всё равно надеясь, конечно, от того и гибель), какого к себе отношения ты можешь ожидать от окружающих.

О нет, конечно, виртуально существуют и прямо противоположные вселенные, типа ранних братьев Стругацких, лет до 17-ти (или до 23-х?) я улетал, когда улетал, именно в такие, да и сейчас случается – но сейчас, к сожалению, опыт... да, опыт – уж не знаю, каков он у 80-тилетнего, но уже знаю, что в 17 его ещё не существовало.

Во всяком случае, в данной ситуации никак не могла нарисоваться утопия – только антиутопия в самых омерзительных её проявлениях, когда мне снятся такие сны, я испытываю беспредельное счастье после того, как вспоминаю, что просто надо проснуться.

Сразу говорю им: 10 баксов.

Да нет, вы не подумайте, что мы хотим вас грабить, мы всё понимаем – паспорт восстанавливать, жить как-то, но ведь и нас двое, а ещё погранцы увидят, что вас отпустили, надо ж им ещё будет объяснить.

20?

Ну, это уже ближе к делу.

Я достал из конверта два чирика и положил.

Он сразу смахнул их куда-то.

И сразу же уже мы братья, и даже больше – они у меня на службе.

Звонят в кассу, узнают расписания, просят кассиршу найти мне билет и предлагают мне сходить к ней, а вещи мы посторожим.

В кассе оказывается, что ближайший поезд в 4 дня, а сейчас седьмой час утра.

Возвращаюсь к милиционерам, они – так вот же есть в 6.40, правда, в Евпаторию. А если на него нет билетов, дай проводнице. Нет гривен – можем поменять. И поменяли мне ещё чирик, причем по 52, в Симфике было 51, а в Феодосии 50.

Нет, а вообще ты, конечно, можешь бесплатно перекомпостировать и в Харькове, там-то поездов больше, только знаешь, братан, тебя там с такими баулами точно опять заберут. У нас как раз началась спецоперация «Эмигрант».

И вот я уже бреду хмурым утром к поезду, вместе с теми же погранцами, которые уже сочувствуют мне и обещают попросить проводницу взять меня – и тут вдруг я врубаюсь в разговоре с ними, что мусора перепутали, поезд не до Евпатории (с какового, впрочем, я легко пересел бы на электричку до Симфика), а до Феодосии! и меня осеняет, и я ломлюсь обратно в кассу, всё с тележкой этой долбаной по буеракам, и спрашиваю: а можно перекомпостировать до Феодосии? И получаю неожиданный даже ответ, что можно, но вы ж говорили до Симферополя, я и смотрела до Симферополя, с вас 7 гривен.

И вот он волшебный билет, и я снова на свободе.

Бухать в дороге меня душила жаба, как говорят в Хохляндии. Понятно, что пиво у тёток с сумками на перроне по 20 – оно и в Москве по 20 бывает и дороже, но я ж знаю, что в любой палатке в этом городе оно по 10 и меньше... да успею я ещё в Крыму попить пива.

Галочку с Машей я покинул под шафе, то есть добили уж с ней винчик, ещё на Киевском с тележкой купленный, он, по сравнению с лёгким, продающимся на Белорусской, оказался просто рубящим. Выпил я в вагоне взятую из холодильника бутылку пива – да и сморило меня. Проснувшись... эх, взял всё же за 20, поскольку как с курицей-то быть? Ну такая запара и не вовремя чай сейчас запаривать.

И всё. Так что на границе я был огурчиком и поэтому зайчиком.

В новом поезде сразу заснул, а потом, проснувшись в Запорожье, решился на ещё бутылочку, и после этого уже только в Джанкое.

У меня и так уже были все признаки, что движение башни началось. Например, меня то и дело пробивало на слёзы. Я лежал или сидел, грезил и смотрел в окно. Когда сидел, сдерживал их что есть силы, да и лёжа старался не предаваться. Стараясь, чтобы внутри это более походило на задержанную эякуляцию, а не на подавленный чих или пук.

В Москве живёшь обычно, так чтоб в такое состояние впасть – две недели надо пить беспробудно. А тут так прёт, что чувствуешь – пива даже и не надо бы...

Впрочем, по дороге от вокзала к маршрутке до Челноков всё та же пивнуха оказалась настолько всё той же, что если бы я в неё не зашёл, я бы плюнул в душу огромному количеству своих братушек.

Вот, рубль 60 – это по-нашему (а то в Запорожье за 2 купил, а в Джанкое на 3 уболтали), счёт перешёл на гривны, в Москве дешевле 2 гривен не бывает, а в среднем 3.

А вот и маршрутка, как раз я предпоследний.

2. Славик. 30 июня.

У Славика что-то гремело, как потом выяснилось, последний альбом Гребня, с которого я на тот момент слышал пока только одну песню, вошедшую в ротацию «Дождя», про провинциальных растаманов. Позже я узнал, что «Наше радио» выбрало куда как более удачную, самим БГ в хиты и избранную, при этом три песни ещё лучше, то есть слишком хороши, чтоб иметь шанс попасть в ротацию («Вероника на крыльце», например, даже совестно крутить такую песню... Парфён говорит – сперва думал, уж не Дркина ли это песня?).

Даже стучать пришлось, звонка он не слышал.

Со Славиком у нас древняя традиция встречаться после долгой разлуки тем более невозмутимо, чем более долгой она была. О, привет и дальше ля-ля, типа ты знаешь, да вот... без малейших сантиментов, сдержанно, как индейцы, только ещё гораздо более.

Мы давно всегда живём вместе, и я вышел из соседней комнаты.

Что интересно, что и с тётей я всегда встречаюсь точно так же, с Пашей, Мильёном, Македоном, Парфёном – да даже с любым нормальным, кто присел к костру! Майкл Джексон, у тебя бывал костёр?

А вот с прямыми родственниками почему-то (кроме тёти) не получается так встречаться. Уже катит какая-то имитация.

А бывает, что изображаешь в отношении кого-то радость, подразумевая – а не пошёл бы ты на хуй. Поскольку закинул две, три, 50 удочек, и видишь, что на хуй ему всрались твои устремления и идеалы, у них такого не водится, окромя инстинктов.

В общем, мы сразу конкретно – мне надо звонить в Симфик к тёте, чтоб не волновалась, а также в Ялту и Мисхор, чтоб разыскать Андрея. А пива выпьем по дороге.

Славик сразу придумал себе неотложные дела в центре – нет, ну не то что бы неотложные, но раз ты туда идёшь, давай и я прогуляюсь. Что ты – у нас всё, как у индейцев, никаких ах как интересно прогуляться просто с тобою на летнюю набережную, сопережить с новым, и давно знакомым, человеком то, к чему без него привык по тупому.

Вниз с горы по безлюдной улице туда, где огни, музон, и почти каждый в толпе специально приехал сюда оттянуться, как умеет и как получится. Такие редкие места на земном шаре, где никто никого не собирается наёбывать, кроме, конечно, местных профи, так и то они поддаются этому общему влиянию.

Все бредут к чудесам невозможным, расслаблены, как в бане. И все про всех знают, зачем они сюда приехали, но зачем-то обычно делают вид, что не знают. И даже изображают, что и сами не по этим делам, а просто вот гуляем. И выбирают заведение – чтоб гулять, так гулять.

Мы-то со Славиком не такие хуеплёты, мы местные, и у нас дела – у меня позвонить, а у него – напомнить о двадцати гривнах клавишнику в заведении за блок питания, который тот взял попробовать, а теперь уже давно решил покупать.

Наверх на маршрутке. В магазине возле дома я взял колбасы, а Славик сразу после меня обратился к продавщице – а мне вот сыра, типа угощать не позволяет. А вино, сказал он, завтра на работу, ну, сказал я, а мне не повредит.

«Коктебель», конечно, ординарный. Вполне сравним с настоящей массандровской «Алуштой», которая сейчас, если настоящая, не дешевле семи с чем-то, а «Коктебель» (в том году, да и в этом уже... ещё...) всё так же 4.80.

Проснулся я минут на 20 раньше Славика, которому в 6.40 нужно выходить на работу, а до этого по расписанию процедуры.

Просыпаться так рано и неуклонно – первый признак поехавшей крыши. Десяток лет назад у меня был период, когда я вообще практически не спал три месяца, то есть иногда делал вид, что сплю, чтоб хоть полежать, передохнуть, но больше двух часов так пролежать не получалось. Внезапно какая-то из беспорядочно роящихся во время призрачного отдыха мыслей так вдруг вставляла, что становилось ясно – дальше лежать и начать так вдруг думать – до добра не доведёт, гнать надо такие настроения, пора снова что-нибудь делать, что угодно, лучше всего переложить все вещи с места на место, чтоб хоть как-то вспомнить, где что и как. Пока не почувствуешь наконец, что вроде кое-как готов к выходу к этим зомбакам и роботам, которые обычно летят мимо, как кузнечики, но хорошо чувствуют, когда кто-то из открытых открылся настолько, что можно наваливаться и всасывать.

Я могу, в принципе, прикидываться одним из них, в зоне научился, но не люблю. Хотя и приходится иногда для смягчения ситуации (особенно с мусорами).

А обычно я предпочитаю маску интеллигента, но ещё не бича, а такого, который полагает себя под защитой, и даже в голову ему никогда не приходит, что порой выходит по-другому, вовсе и не так.

Мол, я не ваш, но хуй-то вы меня возьмёте. И на такой случай у них есть свои устоявшиеся партии. Умник вообще-то. Но ведь не выёбывается? Ну и пусть тарахтит тихо-тихо.

Это отношение демоса, а отношение иродов – ясно, не такой, как мы, то есть ебанутый, конечно, явно, но ведь не буйный? так и хуй с ним, не каждому же такому лоботомию производить.

И как только почувствуешь, что готов выйти к ним партизаном и Джеймсом Бондом – так тебя сразу тянет идти всё равно куда.

Хотя всё равно на шугани, будто мешок герыча за пазухой несёшь. Почему-то ощущение, что если они выкупят, что это ты на полном чистяке так прёшься – вот тогда-то уж совсем наглухо загасят.

Именно поэтому рекомендуется лучше всего по чуть-чуть, но порой припивать – если чё, всё на белочку свести можно, а к ней у них вечные потаённые симпатии.

3. Олди. 1 июля.

Славик пошёл на работу, а я умылся, побрился и сходил на рынок. Домашних яиц не оказалось. Домашней сметаны волшебным образом тоже... а, вот в чём дело – слишком рано. Купил помидоров, наших родных со Славиком – самых мелких, зато много. Майонеза и хлеба. Может... всё же... пива? Да хуй-то с ним – всяк!

Осторожно прихлёбывая пиво, спускаясь к дому Славика, я грустно размышлял, что все признаки поворачивания башни налицо. Например, минимальный интерес к пище, просто теоретически знаешь, что иногда пожевать что-то вообще-то надо. Но вломак заморачиваться.

Гораздо неприятнее проблемы со сном. В основном, не спится, а грезится и тупо думается. Сон, которого жаждешь, приходит за ночь два-три раза недолгими провалами, очнувшись вдруг после которых, видишь, что снова утихомиривать кашу в голове всё сложнее. Наконец больше терпеть не можешь и, очнувшись очередной раз и помучавшись, решительно встаёшь.

Далее ещё один симптом – начинать жить по против воли намеченному во время мучительного сна без засыпания сценарию.

Всегда – не спеша. Порой даже подчёркнуто, причём подчёркнуто перед одним собою только.

Вялое выжидание импульса старта. Галка меня постоянно учит – никогда никуда не ломись.

Чем заняться, уже само придумалось. Но когда начать – не имеет значения. То есть наоборот, в том и смысл, чтоб по возможности не рано и не поздно. Если случится облом – значит, перепутал. Нормальный бы прошёл как всегда, как все хуячат себе, но когда едет крыша – бля... то есть мамочка! сейчас – смотри в оба.

Неоднократно присесть покурить на дорожку. И ещё вот эту песню в дорогу послушать. И никогда не бояться вернуться, если что-нибудь забыл.

Славик сказал, что Олди на Мангупе всю зиму, живёт в пещере и изображает из себя гуру. Катя зимовала в Когтях с Батагосом и Ченом, сейчас поехала к нему, а Чен сторожит дом, поскольку «Анабиоз» то ли прикрылся, то ли Чен ушёл оттуда, точно не знаю.

Маршрутка до Когтибля всего 2 гривны (зелёный президент 5). Не так уж далеко, но всё же другой город.

И не то что раньше на автобусе до автовокзала и дальше ещё полчаса до Катиного дома топать – маршрутка идёт до Щебетовки и останавливает в любом месте

Что кто-то дома есть, сразу видно. На жухлой траве под окном – матрасы, одежды, картинки, половички, игрушки (о-ё-ёй, Машенька, я сейчас заплачу), в общем, всё понятно. То же самое проделал с моей комнатой 9 лет назад Коровьев. Похоже, здесь тоже кого-то глючит, что он доктор.

Так я и думал... гитара... и голос... Олди, кто ж ещё.

Они сидели в том, что осталось после попытки перестройки от летней кухни. Олди с гитарой наперевес в трусах, сидя, как Доцент, на единственной пригодной для этого полулежанке, и два одетых по всей форме записных тусовщика на табуреточках.

Олди – зоркий сокол. Стоило мне появиться из-за угла дома, он сразу замахал мне, а когда я подошёл ещё метров на 10, он вскочил, побежал навстречу, сперва прыгнул на меня, повис, судорожно ощупывая, а потом вдруг повалился на колени и стал биться головой о прах, причитая что-то через «Джа» то и дело.

Я уж как мог, изобразил, что всё в порядке, тоже стал на колени, правда, головой биться не стал.

Попрыгав вокруг меня ещё некоторое время, Олди вернулся в тень и вскарабкался на свой насест.

На полу стояла водка, чуть меньше полбутылки.

Пауза, разглядывание. Лучше даже сказать, приглядывание. У Олди отрос хаер, то есть ещё не хаер, но уже зарос там на Мангупе. А бороду не отпускает, бреется иногда, последний раз с неделю назад. На мой вкус, всяк симпатичнее, чем лысый старикашка лесовик, которого он изображал год назад, очевидно, для Шараповой, зимуя на её хуторе.

-         Ну чё, Фил, ты там в Москве ещё не охуел?

-         Ох... и уел...

Ганджа-то хоть у вас есть? Конечно – и Олди протягивает мне пакет трубочного табака – поищи там на дне.

Действительно, ближе ко дну были зелёные вкрапления. Мне сразу нашлось кропотливое занятие, чтоб спокойно послушать, как кликушествует Олди. По всему было видно, что так продолжается всё утро, да и ночь, и вечер, да и вообще уже давно. Это я, простой смертный, переживаю насчёт своей крыши, а те, кто решился сжечь мосты, культивируют подвижку в надежде на продвижку.

С Мангупа они приехали вчера вечером, однако Катя мне потом сказала, что водка бывает и на Мангупе, да и как иначе, все только с ней туда и прутся, а вообще чаще самогонка. И подносят её в итоге Олди, кому ж ещё, до Олди там был уже главный гуру, но Олди, конечно, сразу показал, кто тут главный.

Пока я методично выбирал зелёное из коричневого, Олди вещал – о Джа Растафара, о Великом Отце нашем, о том, что все бабы дуры, о том, что он звезда – да, пацаны, перед вами суперзвезда, ну-ка дай гитару. Гитару сразу почтительно подносили и подавали. Олди начинал очень проникновенно, даже чересчур «А говорила мине мама», уже на втором куплете начинал стебаться, потом вообще только подвывать, постоянно меняя позы, потом бросал, опять гнал чё попало, опять хватал гитару, хохотал и сразу чуть не переходил в рыдание, обрывал, тревожно оглядывался, принимал позу лотоса, у зрителей, и так уже тормознутых, совсем начинали глаза закатываться, и тут Олди подпрыгивал, становился на наре, как Ленин на броневике, пластически извиваясь, как кобра под дудку, громко шептал про то, как прекрасно всё, что создал для нас Джа, и вдруг садился, как ни в чём не бывало, и начинал задавать самые что ни на есть бытовые вопросы окружающим. Если бесподобный Здрастеслав называет свой театр чайным, то в данном случае имел место водочный, причём, судя по всему, водку пил один Олди, совершенно справедливо, поскольку было очевидно, что у его слушателей и так уже клиника безо всяких препаратов.

Двое юношей, один на шаткой табуреточке, другой на пенёчке, смотрели на него во все глаза, как бандерлоги на Каа. Они не только ничего не говорили – они даже не шевелились, даже не меняли выражения лиц. Впрочем, один раз Олди сунул гитару тому, что покрупнее, волосы короткие и чёрные (другой исусоподобный блондин), представил его – Фил, это Грузин, ну это ну пиздец, брат мой, как ты для меня, вот послушай, как он сыграет – однако Грузин поиграл совсем немного, вернул гитару и опять застыл, выкатив чичи и разинув варежку.

Появилась Катя с голенькой годовалой Батагосом. Послонялась туда-сюда со своим обычным мрачно непроницаемым видом, для которого, похоже, на этот раз был и повод – под левым глазом парочка свежих бланшей и губа разбита. С таким откровенным фэйсом прикид её, просторное линялое платье, сразу превращался из свободно-неформального в обычный характерный бомжачий. Да уж, разительно непохоже на Катю, которую Олди представил нам четыре лета тому назад, надменную, изящную, обо всём имеющую мнение, на «Форде» и с необременительным бизнесом. Если бы сейчас Катя вышла на набережную со своими нэцками, покупатели предположили бы, что продаёт ворованное. И продав первую же нэцку, побежит в аптеку за «Красной шапочкой».

В общем, этот образ Кате удалось воплотить с гораздо большей художественностью и достоверностью, чем предыдущий, в котором она изображала модную девушку, которая ни в чём не нуждается, а что нэцками торгует – так это ведь даже не работа, а просто повод поотвисать в центре набережной, приманивая нэцками общение. Нет, конечно, тот образ удавался ей прекрасно, но как бы на уровне малобюждетного сериала, а вот сейчас – гиперреализм, напоминающий о Тарантино, Сокурове и Венечке Ерофееве. Образ советской женщины, на четвёртом десятке, которую поят бесплатно, потому что у неё блат-хата, а так вообще на променаде она собирает бутылки – вот это вышло не просто похоже, но ещё и душевно, даже задушевно местами.

Присев на краешек, она покормила Батагоса грудью, ещё послонявшись, усыпила её, унесла, а потом почему-то принесла Олди пачку рублей с вкраплениями грина. Я сразу представил себе, как Олди будет пользоваться этими бумажками – отдельное видео надо снимать по поводу обмена каждой. За Олди действительно интересно было бы походить со скрытой камерой.

Потом она опять ушла и принесла пузырь «Алиготе». Представив, как Олди будет сейчас выёбываться, чтоб мальчишки ему открыли, я сразу откупорил зубами. Отхлебнул, чтоб пацаны видели, что не шнырь ему, а братка, и дал Олди. Так эту бутылку мы с ним и выпили, пацаны так и не шевелились.

Идти на море что-то никто прям сейчас не подписывался, шоу Олди уже приелось, как любое FM-радио[26], на котором изнуряюще ротируют последние хиты. Сушняк допили.

Я разыскал Катю и предложил ей свою помощь в водворении барахла обратно в окошко – если б хоть во двор выкинул, а то прямо на улицу, всем на обозрение, стремаки ведь всё же.

Я подавал, она принимала.

Потом мы пошли на участок с фундаментом, который навеял мне ассоциации с перестройкой – как появились тогда эти фундаменты, которые комиссары не успели надстроить базисом, так до сих пор и стоят они памятниками ещё одной ушедшей цивилизации.

Мы присели на выжженный солнцем бетон, густо заросший пожелтевшими травами.

Мангуп место исключительно чернушное, ты знаешь? я прямо чувствовала в некоторых местах, как что-то меня высасывает.

Ну, не знаю, Кать, хорошего-то всё равно ничего не высосет. А гавно из нас ещё качать и качать.

Представляешь, он даже Батагоса в окно выбросил.

И тут мы видим, что что-то опять вылетает из окна. Вот так же он вчера разыгрывал ревность к Чену, сказала Кэт.

Я побежал и стал закидывать тряпки обратно.

Олди что-то сказал мне, уж не помню что, но я почему-то сразу вдруг запрыгнул в окошко – «ты чё, сука, ебанулся что ли?» очень строгим, стилизованным под блатной, тоном... вот пытаюсь вспомнить – всё, как в тумане, как сквозь пелену. Явно был под гипнозом, только непонятно чьим – Катиным, Олдиным или же своим, их колдовству противостоящим. В первую очередь, конечно, Катя – зашнырила меня с полпинка упоминанием о том, как Батагос летела из окошка.

Ну ведь не с полутора стаканов алиготе такое состояние?

Мне почему-то всё кажется, что он сам на меня прыгнул, я выставил руку, защищаясь, и он сам на неё наскочил. Мне вообще всегда так кажется, а как на самом деле, понятия не имею. Просто есть ощущение разницы – бывает, что действительно сознательно пытаешься уебать, чтоб отпиздить, со злостью и агрессией, то есть у меня уже давно не бывало, но – бывало таки, знаю, так вот, а бывает – кажется, что ничего не делал, само как-то вышло.

В общем, в реальности моя рука соприкоснулась с его подбородком, и он полетел, прямо бровью на кухонный угол.

Я сразу бросился к нему – Олди, ну как ты, братушка? Не ушибся, ничего? Дай, я тебе помогу.

Он, как патриций, отвёл рукой меня в сторону и воззвал к Грузину, который догадался наконец выйти из кухни в комнату.

Ну раз за тобой есть кому присмотреть, пошли вы на хуй – и я выпрыгнул обратно в окошко.

Посмотрел наверх. В окошко медленно, как отрицательный персонаж ужастика, как-то суставчато выползал Грузин. Вперив в меня выпученный взгляд закатившихся белков.

-         Ты зачем?.. папу... это Учитель... ты! зачем папу?

Я стал уговаривать его и вразумлять – ты чё, мусор что ли? я ж к тебе ничего не имею, ты нормальный пацан, мне совсем не хотелось бы тебя отпиздить, а Олди брат мне, а не папа, понял? и уж не вздумалось ли тебе учить отцов ебаться?

Ничего не слушая, Грузин обречённо бросался на меня. Пару раз я просто отступал в сторону, как тореадор. А на третий раз подставил ногу, добавив руками за рубашку.

Очень мягко. Эффект превзошёл мои ожидания. Я думал, он просто споткнётся в партер (раком). А он покатился гениально кинематографично – по пыльной дороге, вздымая клубы пыли. Я поставил себе пятёрку за кадр, и потом много раз воспроизводил его на внутреннем мониторе.

Тут уж Олди соблаговолил спуститься из окошка. Левый глаз, щека, грудь были залиты кровью – уж он-то мастер картинки. Я стал пытаться оттереть, плюя на руку, но он уклонялся – ему очень понравился новый грим.

Позади встал Грузин, двинулся было ко мне, я сказал ещё пару фраз, и он подхватил Олди под руку, как больную бабушку, и повёл куда-то. Олди вяло умолял его отпиздить меня по полной программе.

Я опять пошёл нашёл Катю. Следующим заданием было пойти скорее на фундамент и принести ей её ксивник, который она положила там в траву. Там деньги на дорогу до Питера, ей прислал отец, Олди она отдала только часть с условием, что он опять едет на Мангуп, а она тем временем всё здесь позапирает и в Питер, он не знает, это всё хозяйство вообще надо продавать, пока Олди не разнёс вконец. Только с таким условием и присылают подъёмные, а он всякий раз опять проёбывает, сколько бы ему его Джа ни подогнал.

Олди с Грузином и Исусиком сидели в начатой пристройке к фундаменту. И наблюдали сквозь виноградные листья, как я бегаю по периметру.

Я вынужден был вернуться к Кате за уточнениями. Потом поискал уже конкретно, от Олди не скрываясь.

Он вышел ко мне под солнце, поддерживаемый с двух сторон роботами, мученик в кровище. Перед тем, как выйти, настойчиво кричал: эй, мудак! эй ты, гандон! но я не обращал внимания, и он вышел.

-         Что, Катьку выебать хочешь?

-         Олди! Её трудно хотеть в том виде, какой ты ей придал.

-         Не пизди! Ты хочешь ебать её, ну признайся, скажи, ты хочешь её ссаную дыру, да?

Олди опять стал травить на меня своих адептов. Исусик сразу показал, что не по этим делам, а Грузин переминался с ноги на ногу, то вроде порывался, то, встречаясь с моим взглядом, обращался обратно к Олди.

А я что-то вдруг как представил – опять эта Катя, и потом опять такой вот Олди...

-         Да пошли вы все на хуй! – и пошёл себе, а Олди кричал вслед, призывал вернуться, так нечестно – уходить на самом интересном месте. Напился, накурился и делает ноги! А попиздеть?

Я зашагал к центру. Ну вот нисколько не раскаиваясь и, даже осмелюсь сознаться, в ощущении удовлетворения. Должен же был кто-то встряхнуть его на границе между грёзами и бредом, и кто, как не я? У меня было чувство, что чем мог, тем помог – вписался в сэйшен вполне в тему и даже достаточно ярко.

С другой стороны – развели. Спровоцировали. И теперь вроде, как я гандон, а Олди в терновом ореоле. Ну и ладно. Вот выебать даму с такими бланшами я бы не смог, пожалуй, а Олди разик уебать, если он так просит – не жалко. Или как? – шнырить ему и вытирать его ноги своим хаером? – неужели?

Теперь ещё Чен, и можно ехать обратно. Я взял азимут на «Анабиоз», планируя, что если так и не появится, дойти до голого пляжа и хоть в море наконец упасть.

Если не встретится и на обратной дороге – явное знамение. Тогда вечером к Профессору, хоть и не очень хотелось бы после того, как он в прошлом году дал нам на дорожку галимой половы. А если и у него голяк – вчера мы со Славиком на всякий случай подошли к молодёжи возле фонтана выше набережной, человек десять сидят на парапете, а человек семь на траве, поют под гитару почему-то «Сектор газа», но не в похабно утрированной, а в неожиданно лирической аранжировке. Оказалось, одного из хлопчиков знает Славик, он оказался не по этим делам, но сразу представил меня другому, с которым мы забились на 8 вечера. Стремаки, конечно, виловые – ехать на маршрутке в какое-то Засыпное, а там уж пацаны на мотоцикле отвезут на тайный хутор. Джа, ты уверен, что мне нужны эти приключения? Нет, я справлюсь, но ведь это повторение давно пройденного, стоит ли?

4. Чен. 1 – 2 июля.

Фил! – едва я вышел на пяточок, на котором когда-то торговала Кэт. Я выхожу из сна размышлений, навожу резкость – нет, не помню, что это за молодой чел с длинными чёрными патлами.

С выражением вопроса, неуверенного, но готового к объяснению, делаю пару шагов навстречу... два мужика справа от волосатика никак на меня не реагируют, но тот, что слева, вскакивает, я всё ещё не въехал, и волосатик восклицает:

-         Фил, это же Чен!

Ну да, просто прошлым летом он был наголо выбрит, а сейчас оброс.

А второй – Витёк из Собчаковки, просто хаер отпустил и преобразился.

Они сидели с москвичами, которые сегодня уезжают, а пока принесли нам по «Славутичу», сфотографировали, тут же отпечатали и подарили по фотке.

Мы грелись на близящемся к полудню солнышке, попивали пиво. Чен всё тот же, успешно находит клиентов, чтоб крутить, и со мною делится, а я уж подыгрываю, как умею.

Чен, ну ты сам знаешь, что меня интересует.

Пошли спросим.

Пока шли, Витёк потерялся. Чен попросил подождать, пока он спросит. Сижу курю. Подсаживается Чен – в общем, есть по 20 и по 30 гривен, тебе по 30? ну конечно. Давай, сейчас малец сгоняет.

Уже минут через 10 юный татарчонок возвращается. Мы подходим к его прилавку, шифруемся, якобы к вину прицениваемся, и он передаёт Чену пакетик из газеты, а Чен сразу мне. И мы сразу идём куда-то в проулки кемпинга, прочь от стрёмной набережной. Тут некому обращать на нас внимание, у каждого своя жара.

Мы проходим на окраину, идём к камышам, переходим ручеёк – ну что, можно падать?

Вовсе не обязательно прятаться в кусты, вот это как раз и есть стрёмно – чего они там прячутся? С берега нас и так не видно, а пустынная пыльная дорога за ручьём у нас перед глазами. Какой бы стрём на ней ни явился – пакетик под камнем и не наш, а от того, что курим, успеем избавиться.

Папирос не было, я выпотрошил «Бонд».

Один из характерных эффектов травушки – когда она хорошая, иногда, если только знакомишься с этим сортом, кажется, что как бы вообще ничего. Ну покурили и покурили, сидим пиздим всё так же, разве что несколько более оживлённо и расслабленно. Я даже ещё пятульку на всякий случай сделал – всё же «Бонд» не папироса. А потом встали и пошли. И полная иллюзия того, что продолжаем оставаться в том же мире, хотя на самом деле давным-давно (как теперь вспоминается) перешли в мир иных энергий.

Послеполуденное марево. Народу мало, и те, кто попадаются, еле дышат, и как будто все поголовно удолбаны.

Для отвода глаз мы взяли у татарчонка литр портвейна за 6 гривен, а по ходу перетёрли о перспективе стакана за 200.

Только прихлебнули портвейн – попались знакомые Чена, с гитарой, и пузырь стал ходить по кругу.

Так что – что мы там пили? А между тем, как ждали маршрутку, помню очень смутно, а вот как доехали... например, заходили или нет в магазин, не помню напрочь, тем более – чем занимались у Славика? пили? наверно ж, что-то пили, а где взяли?

На остановке маршрутки нас догнал паренёк из компании, с которой мы сидели, и отдал мне мой блокнот, который каким-то образом выпал из моих шорт. Со всеми адресами и с единственной моей ксивой, последней с фотографией – со справкой об утерянном военном билете.

Две пятёрки баксов остались на месте, а вот гривен, мне так показалось, стало на двадцатку меньше, что, конечно, вполне справедливо.

Потери огорчают меня не столько сами по себе, сколько как символ того, что контроль за крышей теряется. Выйти в автопилот – нормальный экспириенс, и ништяк, когда действия в автопилоте безупречны, и так жаль, когда случаются такие грустные осечки.

Вон, например, в вагоне, в котором дней через 10 ехали Галка с Машей, вообще никто не проверял никаких документов. А меня как будто кто-то заставил заплатить $20 специально за то, чтоб приехать не в Симфик, а в Феодосию и оказать Олди услугу по достижению им нужного ему просветления.

Даже $10 после этого вернули с блокнотом – мол, это уже лишнее. Зато потом в машине до Симфика потерялся ключ от флэта Славика – очередное лёгкое напоминание, чтоб не доверял карманам своих шорт.

Встали мы с Ченом чин по чину – чаёк, умылись и вперёд.

Моя тележка стала легче на видак и компакты, а ещё я оставил у Славика на хранение палатку, которую подарил нам с Галкой в Москве Олежка, с котором мы ещё перед олимпиадой работали дворниками, а во время олимпиады у него случилось просветление, он не стал поступать в иняз, в который всю зиму готовился, бросил работу, распродал всё лишнее и поселился на острове на озере в Рублёво. Ловил там рыбу, собирал малину, был преисполнен оптимизма и восторга и жил в этой самой палатке. Палатка старше моей копейки. А надёжная и сто лет ещё прослужит. Только вот тяжёлая – ну так это карма.

На бензозаправке мне легко поменяли файфовый на 25 гривен, у них же я купил два холодных «Славутича».

После маршрутки вниз Чен отправился по своим делам, а я обменял зачем-то в обменнике ещё пятёру и поехал на автовокзал. Там меня сразу на остановке перехватил частник – зачем тебе автобус за 10, если можно на машине за 15? Я засомневался... Ещё и кури, когда хочешь, пей пиво и поссать – в любом месте. Вот тут уж я, не задумываясь, пошёл к его шестёре.

Только потом врубился, что можно было ещё и поторговаться – пассажир, которого он уже подыскал до меня, договорился с ним за 10, как потом выяснилось. Зато его он высадил на конечной троллейбуса, а меня он согласился завезти прямо в Марьино, не такой уж большой, но всё же крюк.

Хотя я и объяснил ему, что короче всего – сразу свернуть на окружную и высадить меня там, где она вливается в Ялтинскую – он почему-то поехал по двум катетам, а не по гипотенузе, через Куйбышатник, возможно – чтоб подчеркнуть свою любезность: не то что по ходу высадил, а специально съездил в Марьино и обратно.

На Ялтинской мне опять начало хотеться заплакать. А всего вторая бутылка пива.

Домик тёти был заперт, её не было. Я бросил наконец опостылевшую тележку и отправился в город.

5. Паша. 2 – 4 июля.

Аорта Симфика улица Кирова имеет конечными точками своего отрезка два рынка – Центральный и Куйбышатник, так народ почему-то сразу же, ещё при советской власти, назвал гордость архитектуры того времени – первый (и пока последний) крытый рынок. Таков уж склад ума тех представителей народа, у кого есть ум. И всем по ходу давно уже насрать на то, кто такой был этот Хуйбышев, так же как для любого крымчанина Люксембург всегда была просто Розочка, и ассоциируется всегда с белочкой или закосом от армии, а вовсе не с пламенной революционеркой. Кстати, только что пришло в голову – как же так вышло, что ни в одном топографическом наименовании не запечатлена Арманд? Крупа в каждом городе, а Инессы нет нигде, и Розы есть, и Софы, и Клары, а у Инессы – ни переулочка. Тоже неформат, что ли?

(По ходу, неплохой сюжет для экстримного порника, гиперреализм со всеми жировыми отложениями – Володя сперва с Крупой, потом с Инессой, а потом и групнячком. Приз на порнофесте обеспечен. Потом продолжить серию: про Усаму бен Ладена с гаремом и террористами, про Гитлера с членами партии, поскольку женщины, вступая в партию, почему-то тоже становятся членами. Так и назвать ролик: «Влагалища партии». Или как лучше, «мокрые щёлки»?).

Паша живёт возле Куйбышатника. В этом векторе – Кирова плюс минус пара параллельных улиц – нам с Пашей предстояло перемещаться вместе и по отдельности ближайшие пару суток.

Подъезжая к остановке «Куйбышевский рынок», видишь на тротуаре возле гастронома завлекущую стойку с пивным краном в окружении пластмассовых столиков и стульев. За стойкой всегда (с шести утра и не знаю, до скольки вечера, каждый день, я не знаю, как он умудряется) один и тот же приветливейший молодой человек с понимающей и утрированно сочувствующей улыбкой, от которой мне иногда бывает даже совестно.

Пиво всего 1.50 (везде 1.60 – 1.80), при этом всегда свежайшее, студёное и необычайно сильно газированное.

Воздух при этом +35°. Пройти мимо невозможно.

К Паше я взял портвейн по 3.80, чтобы вписаться в его формат. Накатили по полстакана, и я заснул. Будит Паша – звонит тётя.

Я вскочил и ломанулся. Кое-как провёл с ней трезвый вечер. А едва она ушла, сбегал за «Алуштой». Травушка ещё оставалась. Спал я сладко, и сны снились эротические.

Утром всё тот же приветливый юноша наливает мне кружку. Ну как ему не улыбаться – восьмой час утра, солнце только начинает пробиваться сквозь деревья, все прохожие озабоченно хуячат по делам, а на моей роже, небось, всё написано.

Первые глотки – высочайшее блаженство, недостижимое впоследствии никакими дозами.

В паспортном столе как раз в среду неприёмный день. Значит – на рынок, там поменять с рук чуть более выгодно, чем в обменнике, сотку крокодилов, скупиться, а потом домой? А почему бы не прогуляться по Симфику? зайти в итоге к Паше.

У Паши на столе самогонка. За столом какой-то хмырь, впрочем, выпил и ушёл, а ещё тусуется герла и тоже просит налить.

Разумеется, герла в той же степени, что и мы с Пашей мальчики. Вообще-то тётя. А вообще – она была точно такой же тётей ещё в возрасте герлы, знаю я эти варианты, наоборот – как раз сейчас она гораздо более готова и хотела бы побыть герлой, поскольку терять уже нечего. Но новые мальчики её уже не заметят, а сверстники воспитаны этими тётями ещё в юности, что проще забухать, чтоб уж ничего от этих недотрог не хотелось.

Выдвигаемся втроём. Герле, впрочем, типа нужно ехать копать картошку, но сразу видно, как не хочется ей этого, а гораздо более – остаться с нами. Сперва мы сходили к знакомому Пашиному сапожнику в мастерскую и выпили там в кафешке по 100 грамм красного марочного, потом прошлись по набережной Салгирки (Галочка обычно произносит «Селигерка»), и в ещё одной кафешке накатили по 50 водовки. Потом зависли, покуривая, на каком-то заросшем со всех сторон заколоченном крылечке, Паша пошёл поссать в кусты на берегу, а я попытался поцеловать герлу (с надеждой сразу после поцелуя достать и показать) и, увидев, что она ещё и выёбывается, в сорокушник целку строит, не стал затягивать проводы.

Паша даже изобразил – вон троллейбус, побежали!

Не, ну это ж видно, когда герла действительно не по этим делам, своих любовей выше крыши, и когда – стоит целку, то есть играть начинает, и очень явно, даже порой при моей близорукости забываешь, сколько ей лет на самом деле... но в такую примитивную игру! и так это скучно... особенно, когда вспомнишь, сколько ей всё же на самом деле... В пизду! А герлы в таких случаях утешают себя – ну, значит, не больно-то ему и хотелось.

Далее Домовский, одноклассник. Девушка за компутером сказала, что он в банке, будет через час.

Дальше по Пушкарю – на рынок к Вахе.

Ваха нам обрадовался, зная наперёд, как через минуту ему придётся изобразить огорчение – ох, пацаны, ничем не могу порадовать. Оказывается, его с год назад прихватили, он разобрался[27], но с тех пор ничем таким не занимается, во всяком случае, под прилавком больше ничего такого не держит. Поскольку он уважает нас, любит и ценит, сегодня вечером можно к нему зайти, пацаны на днях подгоняли, пару хапок найдётся по-любому, но больше ничего. Слышал про одно место, там у цыган четверть за 25 – чё, чё? не понял я, - ну в смысле, у них в пакете четверть корабля, есть же люди, которые просто хотят сегодня упыхаться двумя-тремя папиросами, а больше им и не надо.

То есть корабль стольник? Ваха, это несерьёзно – да, я знаю, но вот так – это ровно в два раза дороже, чем в Москве, куда везут из Крыма – ну вот не знаю, так... я ж говорю, что год уже не при делах.

Опять к Паше три остановки на троллейбусе. Звоним Домовскому, он нас ждёт.

Опять пешком через Селигерку, по тропинке наверх мимо затерявшегося на задворках гостиницы «Украина» памятника Суворову, на Пушкарь.

Дожидается у двери в контору и сразу ведёт в кафешку в сквере, что напротив. В народе его всегда называли Семинарский сквер (даже не знаю, как он называется официально), поскольку по другую его сторону находится моя первая школа, которая до революции была семинарией, после путча снова стала ею, а сейчас не знаю, во что превратилась, но кажется, опять уже не семинария[28].

В кафе Домовского знают – наверно, он приходит сюда с клиентами или партнёрами, друзей-то у него, как и у большинства озабоченных делами, нет, разве что совершенно особая статья – одноклассники.

Собственно, это даже не кафешка, а обычная палатка со столиками, таких тем летом много расплодилось.

Нам сразу приносят по запотевшей бутылке пива, ему лимонад. Потом он отлучился к палатке, и нам принесли по 50.

Домовский был похож на слегка ожиревшего, чтоб все видели, как прочно он устроен, поседевшего мопса. Глаза совсем превратились в щёлочки, ироничная хитроватая улыбка впечаталась и присохла.

Нам он радовался искренне – кроме нас, ему и некому больше радоваться.

У Паши ещё по 50 самогонки, подхватываю сумарь – вечером увидимся.

Из Пашиного двора выхожу не на Кирова, а на Хмельницкого – может, Галку повидать? Трезвому такое не пришло бы в голову. А так – а почему бы не зайти?

Когда-то мы жили у неё с Вождём, слушали его мафон, он был второкурсником универа, а я почтальоном и уклонялся от армии, у Галки было две смежных комнаты в одноэтажном бараке ещё послевоенной, наверно, а скорее довоенной постройки, без ванны, но с унитазом и умывальником, в результате Галка всегда была плохо подмыта, но мне было похуй, мы спали с ней в дальней комнате, а в проходной спали разные гости и почти всегда Вождь. Так мы жили, пока её мама, проводница, была в рейсе, а когда она отдыхала между рейсами, мы тоже отдыхали.

Галка была 17-тилетней крашеной блондинкой, мне было 19, я был самбистом с хаером, как у Яна Гиллана (я мечтал, но он почему-то так никогда и не отрос, как у Кена Хенсли). Она ждала своего парня из армии, которого мы прозвали почему-то Шариком (Шурик вообще-то). Я собирался летом уезжать в Москву, чтобы поступить в вуз, а с ней проститься навсегда. По ходу была угроза армии – осенью я уже уклонился от призыва, прожив его в Москве, а на этот раз меня послали с медкомиссии к хирургу, потому что меня как раз 8 марта покусала собака, после чего на ногах стали размножаться чирьи. От хирурга я на медкомиссию так и не вернулся, а они не вызывали, а когда призыв опять закончился, я пришёл за своим приписным свидетельством, и меня стали пугать уголовной ответственностью за повторное уклонение. Мой папа, уважаемый в городе офицер, сразу устроил мне Розочку.

А чтобы попасть на медкомиссию, мне пришлось подать с Галкой заявление о регистрации брака. Я сразу объяснил ей, что это фиктивно, ей, конечно, было грустно. Дело в том, что ебанутый начальник призывной комиссии нипочём не желал допускать меня на медкомиссию, пока я не постригусь. Целый день меня мучал, сперва обещал вызвать мусоров, которые обреют меня наголо, как 15-суточника, потом стал обещать ещё и курсантов, которые меня отпиздят, а в конце дня отпустил меня с напутствием, что одну комиссию я уже пробросил, после второй повестки будет то же самое, а после этого за мною ночью приедут мусора.

Лейтенант из отдела учёта посочувствовал мне и поведал, что есть такое положение – тем, у кого подано заявление на регистрацию брака, разрешается успеть вступить в брак перед армией, и чтобы не быть на свадьбе наголо остриженым, разрешается ходить с патлами до последнего момента, когда забреют.

Это странно, но именно так тогда и было, и проканало, майор смирился и вошёл в положение, а с медкомиссии меня уже отправили к хирургу и т.д. Кстати, всё бесплатно.

Как зашёл, так и вышел. Вонь, копоть и разруха. Небритый Шарик, мне почему-то рад, ещё какая-то бомжиха, и Галка – хозяйка притона.

Она сразу припала ко мне, а я сразу сказал, что сбегаю принесу чего-нибудь вмазать. Она, конечно, поняла, что я не вернусь, а я всё же вырвался и чуть ли не побежал.

Ещё в прошлый раз, когда мы с Пашей зашли к ней, разыскивая мою машину, она стала втулять, что если бы я тогда взял её с собою в Москву, всё у неё было бы иначе… В общем, глупо и скучно.

Зачем вообще заходил?

Потом ещё к Нэлке заскочил. Этого я уже не помню совершенно, но как выяснил на следующий день, успел минут за 15 выложить всю ключевую информацию. Она тоже рассказала про себя, но потом пришлось ей пересказывать по новой.

Она куда-то торопилась, я посадил её на маршрутку и даже чмокнул на прощанье.

Стишок мой она получила и очень тронута. Вчера после Паши перед тётей я тоже успел заскочить, но её не было, и я всунул в дверь вместо записки стишок, который год назад записал у неё на глазах, сымитировав импровизацию, а на самом деле сочинил его 20 лет назад. Даже бумажку у неё попросил, записал, а отдать забыл, но год протаскал листочек в блокноте, даже переложил в новый, и вот – пригодилась бумажка.

блуждать одиноким в рядах

искателей искренних оргий

на вечер забыв о трудах

как хлеб, преломить их восторги

 

свершить танцевальный обряд

коснуться священного мёда

добиться запретных услад

дождаться секретного кода (secret alphabet Джима)

 

и тихо забыться, уйти

обив без надежды пороги

с намеченного пути

свернув с половины дороги

навеки в себе сохранить

горящую трепетно ласку

чтоб жизненной правдой не смыть

рождённую поиском сказку

 

пускай расцветёт в мираже

пускай мимолётно приснится

на непройдённой меже

за горизонта границей

В тётином домике я рубанулся. Проснулся и ломанулся опять к Паше.

Вместо самогонки Паша предложил мне сока, кто-то притащил ему несколько пузырей концентрата.

Восемь – пора к Вахе. Опять по Кирова, но теперь не направо, а налево, через дворик дома сестры Нэлки, на набережную. Вот тут как раз Паша и сорвал с меня мой крестик и выкинул куда-то в траву.

Нэлка уже говорила мне, только я почти не воспринимал, что сейчас Паша раз в неделю посещает какие-то религиозные сборища, такое вот направление обрёл в последнее время съезд его крышака.

Ещё утром за самогонкой Паша что-то загонял на эту тему. Кстати о шизофрении – мне кажется вполне адекватным такое свидетельство о наличии заболевания: говорит себе чел, говорит, о том о сём, ля-ля, и вдруг опа – появляется тема, например, евреи – и мирный и покладистый собеседник превращается... да, именно в шизофреника, иначе не скажешь. Глаза побелевшие, все органы восприятия отключены, зомби, берсеркер. Не знаю, если я и шизофреник, то как-то по-другому, во всяком случае не припомню за свою жизнь ни одной такой абстрактной идеи, которая приводила бы меня в такое изменённое состояние (кроме идеи поебаться, конечно – как, где и с кем, но это не абстрактно[29]). Вот когда не получается поебаться – бывает, что до греха дохожу, но чтобы от просто идеи... ну вот до пизды мне, можно или нельзя заводить идолов и кумиров. У того же Паши вечно висят юные “Beatles”, отпевать под ними будут.

Я же не срываю с окружающих трусов на пляже потому, что я нудист. И не втыкаю сигареты некурящим.

Чё это за хуйня вообще, какое ещё идолопоклонство, что это? Не ебите мне мозги и не трогайте мои фенечки.

А с другой стороны – ну сорвал и сорвал, не в пятак же за это бить? Можно и без крестика, дело не в нём, поиграем так.

Окрестился я за год до этого. Честно признаюсь – потому что пробило на шугань.

Неделю мы прожили на пляже с Парфёном. Неделю я только пил портвейн. Есть никогда не хотелось, спал в любое время суток по несколько часов, просыпаясь, сразу отыскивал в рюкзаке Парфёна очередную бутылку и прикладывался. Всего раз за неделю сходил за дровами и пару раз за водой. Решил пожить, как всегда хотелось бы, а не получалось – ежедневно, как проснулся, так сразу, то за водой, то за дровами, то за мидиями, то за винчиком в город, это вообще в любое время суток.

А сейчас я припал на хвост Парфёновской тусовке, проверяя его где-то и как бы – ну-ка, сколько я таскал тебя на хвосте, а ты сдюжишь? Взял и изобразил из себя Олди.

Парфён выдержал, не сдюжил я – вдруг неожиданно меня так зарубило, что я, не помню уж как, в последней испарине доволок рюкзак до автобуса, и как только мы вошли в квартиру Славика, повалился и был без сознания до утра, весь следующий день меня лихорадило и температурило, а уже на следующий день я чувствовал себя прекрасно.

Я думаю, что неделя портвейна не при чём, а скорее инфекция, а с учётом того, что только мы её подхватили – заебали мы всё же Парфёна.

Поскольку Галка портвейн почти не пила, Маша вообще. А на следующий же день точно такие симптомы свалили Галочку, дней пять не могла очухаться, а у Маши растянулось дней на 10[30].

И вот, когда мы валялись на полу во второй комнате Славика, я трезвый, отпившийся пу-эром и здоровый, Галка в беспамятстве, а Маша в бреду – меня вдруг пробило. Маша указывала на невидимых злых чужаков в комнате, а вообще полагала, что большинство их прячется в кустах под балконом. И послушав Машу, я их увидел. Реально почувствовал и ощутил. Особенно за балконом. Ощущение было примерно такое, как когда начитался с бодуна книжки про масонов. А изначально, когда профессор Самохвалов поставил диагноз – когда ревновал Инку к неведомому тогда Морковке, после зимы изучения питерской кислоты. Тогда я впервые увидел и прочувствовал всей дрожью, какие же создания нас окружают, явно не люди... иногда мне даже виделись духи, руководящие этими явно куклами. Собственно, и Бога я ощутил благодаря кислоте, как-то раз – до этого догадывался, а тут вдруг узнал, и с тех пор уже никогда не забуду. Грибочки Ирки из Пауково меня, честно признаться, так и не вставили, а вот кислота – это да, это полезнейший курс лечения, то есть для меня лично, другие-то, с кем я ни обсуждал, иначе её восприняли. А вот Тимоти Лири понял бы меня, это точно.

На этот раз я увидел эти сущности мира, в котором можно увидеть и Бога, а можно и Вия, и подумал – а почему бы и не крест, why not, если давно уже придумано такое верное средство?

Христос мой по-любому братушка, а Джа есть Джа. Я и крестился в майкес Бобом Марли, его и записал, когда выдали свидетельство, в крёстные отцы, а Машу Хуаниту в мамы. Галке запомнилось (кому уже только при случае не рассказывала), что когда она меня спросила после обряда, ну как, я ответил, что похоже на парикмахерскую вначале и Новый год потом (сперва макали головой почему-то, потом водили вокруг ёлки). Крестик я полюбил.

А вот Парфён, увидев мой крестик, подъебнул: «А как же ты писал в “Дороге в рай”, что крещёный индеец – всё равно что обрезанный мусульманин?» Пришлось напомнить ему эпиграф «За базар не отвечаю, принципиально». Просто не смешно напоминать, что это литература, а не явка с повинной. Все совпадения случайны.

Вахи нет, Паша дарит его жене пузырь концентрата.

Теперь как раз по курсу пивбар на Воровского (мой брат Славка всегда произносит с ударением на третий слог). В котором я в 9-м классе впервые попробовал пиво. Тогда их было всего два пивбара на весь Симфик, второй прямо возле дома Паши, и так загадочно звучало это слово – бар.

Сейчас в этом устроили билльярдную, пиво, впрочем, тоже продают. И вполне можно попить безо всякого билльярда, но Паша непременно решил арендовать стол.

Я играть отказался наотрез. Как раз перед отъездом Македон показал мне, чё это за хуйня, я был в кондиции достаточной для похуй, но больше попадать в такую ситуацию я не хотел – когда два пьяных мужика изображают с умным видом, неизменно промахиваясь, даже по шару не всегда попадая.

Хорошо, сказал Паша, но всё равно заставил девушку снять с шаров треугольник и поставить рядом с нами два кия – да вот же они, захотите, возьмёте – но неужели вам так трудно принести их нам?

Допив пиво, мы пошли. Девушка не хотела брать деньги, ведь вы не играли, но Паша настоял – вот такая у нас была партия, и никто этого, кроме нас, не поймёт, даже не пытайтесь.

Тёмный парк, между кронами звёзды, приближается новолуние.

Паша продолжал настойчиво угощать меня. Непривычно слабо, по сравнению с Москвой, освещённый пятак Советской площади. Паша затащил меня в кафешку при к/т – по 100 грамм красного портвейна.

Далее – клуб «Два боцмана», там опять по пиву. Паша хотел показать мне, какая хуйня все эти мои клубы.

Ну да, опопсел, бывает. Странно, что вообще в Симфике мог появиться клуб для неформата, а уж что превратился в банальный клубешник для местных небедных – иначе и быть не могло.

Да, Паша, ты прав – блевать на них тянет с их фэйс-контролем. И безусловно, я тоже предпочитаю забегаловку для всех, где тебе нальют почти по себестоимости и с радостью, а не с презрением. И кругом простые люди, не шибко умные, но хорошие. А умные, ты прав, как правило, оказываются пидарасами, и чем умнее, тем более.

Для окончательного сравнения Паша по дороге домой снова завёл меня в очередную душевную кафешку.

До Марьино я прогулялся пешком, не больше часа, не то что в Москве дистанции.

Спал плохо. Садовый домик тёти – 2,5 на 3.5 м, одно окошко и дверь, которую всю ночь приходится держать открытой. Жара – просто некуда деваться, и неумолчный звон комаров. С прошлого года остался репеллент, я то и дело брал его с тумбочки и разбрызгивал в пространство над собой. Минут на 10 звон прекращался, иногда этого хватало, чтобы снова забыться.

Вначале кто-то стрелял, так громко, что казалось – здесь, на участке, метрах в ста. Вышел – оказалось, фейерверк, очевидно, в местном ресторане «Марьины искусы».

Только засыпаю опять – голоса. Два мужика и баба прямо возле двери. Я аж подпрыгнул. Оказалось – на соседнем участке.

Под утро завыл Дик. Как я потом выяснил, иногда ночами он воет – то ли ебаться хочет, то ли что-то более трансцендентное. «Собака выла всю ночь под окном, мы все прекрасно знаем, что случается потом».

А утром – где 400 гривен?

Вчера обменял стошку, 400 положил в блокнот, остальные в карман, чтоб тратить. Уходя с Пашей в город, сумку оставил у него, а блокнот переложил из шорт в сумку. Потом подхватил сумку и домой.

Вот сумка, вот блокнот, пустой.

Если бы вытащили в транспорте, так вместе бы с блокнотом. Значит, два варианта – или, пока мы с Пашей гуляли, его навестил очередной бомж, и Анька не уследила, или, пока я спал днём, в домик заглянул сосед-алкаш.

Конечно, возможно, что перед провалом в сиесту я на автопилоте денежки притарил, но куда? Я обыскал все вероятные, а потом вообще все доступные местечки. Некоторые по два и по четыре раза.

$80 – хуйня, то есть никакая сумма в Крыму не лишняя, но от этого не умирают – займу, отбатрачу.

Просто неприятная тревога – та шо ж такое? Просто хочется схватиться за репу обеими руками, чтоб не улетела, чтоб не сдуло.

На Куйбышатнике всё тот же парнишка с понимающей улыбкой наливает мне пива.

В мусарне я понял, что ничего не понимаю. В любой кабинет очереди по записи, никто ничего подсказать не может. На стене я нашёл перечень документов при утрате паспорта из 12-ти пунктов. Пытался переписать, но увидел, что никак не получается.

Я взял портвейн и поехал обратно к тёте. Днём хоть комары не мешают спать.

Ключа от домика в кармане не оказалось.

Сгоряча я хотел было пойти купить новый замок, а потом приступить ко взлому. Но поразмыслив, понял, что он мог выпасть из кармана шорт только в маршрутке, как ключ Славика в машине по дороге из Феодосии. Я пошёл на конечную Марьино и где-то через час дождался нужную маршрутку. Ключ был на месте, то есть там, где я сидел. Я приободрился.

6. Гурзуф. 4-5 июля.

Проснувшись ближе к вечеру, я успел привести себя в порядок до прихода тёти. Пообщался с ней, а сам прикидывал – чем заняться?

К Паше? Только не это. К Нэлке? Всё равно бухать придётся. Может, в Гурзуф – поискать Андрея?

Прошлое лето мы с Галочкой закончили в Гурзуфе (после мрачного Гаврилы, охуевшего Олди и год от года всё более лучезарной тёти). Расположились в самом начале нашего дикого пляжа, чтобы ближе к машине. На пляже уже никого не было, сентябрь, и только на площадке над моим прежним обычным местом – я всегда живу прямо на берегу, поскольку выше кусаются мошки – в палатке жил парень, с которым мы сразу познакомились.

Каждый вечер он приносил мадеру, сперва мы пили её, а потом нашу «Алушту». У меня было немножко травушки, он заценил. Вдвоём мы с ним ходили ночью в машину, чтобы слушать Умку, Олю и Олди. Художники, как правило, в музыке не рубят. Бесспорно, я не рублю в живописи, но это ведь другое, это в стороне, а музон, кино и где-то книги – у всех на слуху. Но только не у художников. То есть что-то своё любимое у каждого есть, но следить за общей картиной им, наверно, просто некогда. В общем, мне доставило огромное удовольствие, как искренне и бурно протащился Андрей, узнав такие вот движухи.

Художник из Питера. Друг Мазарева, который, оказывается, тоже раньше был художником, пока не услышал зов стать знахарем. Вписывается сейчас на квартире, которую Мазарев прикупил в Гурзуфе, даже водил меня туда.

А ещё хорошо знает Катиного отчима (художник художника), а через него заочно и Олди с Катей. Отчим описывает их так – ох уж эти мне растаманы! Джа дал, Джа взял, а сами – не прокормишь, не пропоишь, чёрная дыра.

У Кришнаита нарисовалась Света. Я пригласил её на пляж, познакомил с Андреем, мы отчаянно бухали, но у них так ничего и не вышло, она разыгрывала скромницу, а он робкий интеллигент. Возможно, я обидел её – она ждала моего внимания, а я ей какого-то небритого мужика подсовываю. Ну так ведь и я ждал её внимания. Неоднократно и специально проходил мимо массажного кабинета Кришнаита, который он собственноручно воздвиг на набережной в бывшем «Спутнике». И уж таких лещей ей пулял, как только наедине оказывались...

Исчезли мы, не попрощавшись. Проснулся я очередным утром и как представил, что опять такой же день и вечером опять мадера и «Алушта» – больше невозможно.

Координатами мы, конечно, обменялись сразу.

И сейчас Андрей сообщил мне, что едет в Ялту, я звонил туда, там сказали, что он уже в Гурзуфе.

Как его там искать? Неважно, главное – опять ночевать в Симфике, значит опять бухать, а крышу рвёт уже не по-детски.

Когда я садился в троллейбус, солнце приближалось к горизонту. На перевале была уже полная темнота, а на спуске с трассы в Гурзуф – непроглядный мрак. Я вышел не на остановке, дорожка от которой ведёт в город, а на следующей, где, спускаясь сперва по дороге, а потом по тропинкам, можно попасть прямо на наш дикий пляж. Если Андрея там не окажется, дождусь там утра, а потом пройдусь по Гурзуфу, может, встретимся. Поскольку расположение квартиры Мазарева я забыл напрочь.

Дороги под ногами не видно, тропинки тем более, я шёл наощупь, а точнее – просто вслепую, полагаясь на Джа или интуицию. Долго и не торопясь.

На той самой лужайке над моим любимым на пляже местом стояла палатка. Рядом с ней кто-то валялся в спальнике.

-         Извините, - обратился я к нему, - а вы не видели тут парня по имени Андрей?

-         Фил! – донеслось из палатки. – Ты, что ли?

Оказалось, что на этот раз он живёт всё же в квартире, и только сегодня ночью решил переночевать на пляже, поскольку познакомился с Алексеем, который приехал исключительно автостопом аж из Оренбурга, и составил ему компанию. Плов они уже съели, мадерцу выпили. Я хотел просто воды. А первым делом пошёл окунуться. В Когтях-то так и не пришлось.

Я, конечно, никуда не стал плавать героически в темноте. Я просто разлёгся между поросших водорослями камней у самого берега и уставился в безлунное яркое небо.

И почувствовал, как крыша встала на место. Уже несколько дней мне опять казалось, что жить страшно и что я должен идти по минному полю, потому что другого пути нет. Я уже описал эти дни – на самом деле ничего страшного не было. Мне было страшно внутри, безнадёжность, как во сне бывает, что хочешь бежать и не можешь.

А сейчас вдруг стало радостно и спокойно. Вон моя Медведь-гора, вот звёзды, вот запахи ночных тропиков. И накатывает лёгкая волна. Я дома – открылись ворота, из которых я вышел.

Потом мы долго болтали. Алексей слышал о художнице из Оренбурга, с которой я переписываюсь, и живёт рядом (а зимой, она написала, заходил, чтоб передать привет от Фила и засвидетельствовать почтение).

Спать я залез в палатку к Андрею. Но спать не удавалось. Как мы ни протискивались в узенькую щелочку, мошки всё же тоже попали внутрь, я брызгал репеллентом, но они всё равно садились иногда на голые части тела. Я вылезал на улицу курить, пил воду, опять пытался заснуть. На рассвете вода кончилась, и я пошёл на родник.

Сигареты за ночь тоже кончились, я ходил по тропинкам и собирал бычки. Разожгли костёр, сделали чай.

Прогулялись по набережной, купили сигарет. Зашли к Андрею, у него в холодильнике в пятилитровой ёмкости ещё оставалась мадера, непосредственно из подвалов Массандры, какого-то там самого удачного урожая.

Завязывать, то есть панически мучительно шарахаться от алкоголя – это она самая паранойя и есть. Если есть проблема пить или не пить – это и есть главная проблема. Как только выздоравливаешь, такой проблемы опять нет. С утра мадеру? – да конечно! потому что это лето и это Гурзуф за окном лоджии тенисто спускается к безжалостно прожигаемой набережной.

Андрей проводил нас на трассу. Алексей гораздо быстрее поймал машину, чем я дожидался троллейбуса.

В Марьино я первым делом произвёл генеральную уборку тётиного домика. Методично – сперва паутину с потолка, потом по углам, потом, часто меняя воду, отмыл окно и столы, потом стал разбираться под столами и под диваном, выволакивать на улицу всякий хлам, всё протирать и укладывать более компактно. И сразу нашёл гривны. Оказалось, прежде чем заснуть с открытой дверью, я таки автоматически припрятал их – сунул между досками, деталями старого шифоньера.

Тут уж я совсем развеселился.

В воскресенье сама собою нашлась wisdom weed. То есть я искал её всё это время – во-первых, заходил к Максу «Хрено де педалес», во-вторых, несколько раз прочёсывал весь центр в поисках Петрика, Макс подсказал мне основные маршруты и тусовки. В-третьих, два раза заходил к Тавриду, не заставал дома, потом как-то сел в троллейбус, за рулём которого он был, но он тоже ничем не мог помочь, кроме разве что мифических цыган с нереальными ценами. Ещё созванивался с бывшим ударником «Хрено», он опять же предложил цыган. И вдруг вызвался помочь кое-кто, от кого я меньше всего ожидал. Трава оказалась мощнейшая, корабль 20 гривен, причём по объёму равен двум московским (в Москве реальная цены 52 гривны, бывает и дороже). В общем, Джа меня услышал и поощрил мою движуху завязывать с бухлом.

В понедельник в полседьмого утра я уже был на Куйбышатнике и, не сворачивая к улыбчивому юноше с пивным краном, отправился в паспортный стол, где успешно записался в список, дождался приёма, всюду пробился, всё выяснил.

А потом зашёл в красивейшую церковь, в которой крестился, и купил новый крестик – не то что Паша выбросил, алюминиевый, который дали бесплатно, гривну, оказывается, стоит, а настоящий серебряный за всего лишь почему-то 10 гривен, а главное – полюбляемой мною формы, просто строгий крест с гимнастом и буквами, безо всяких этих славянских обводов и разводов, самоварных округлостей

В среду, следующий приёмный день, я встал в 4 утра и пошёл к паспортному столу пешком. Всё равно был уже не первым, но почти. За вторник я оформил все бумажки и квитанции.

Сказали прийти через пару дней за справкой, заменяющей паспорт. Справка даётся на месяц, но не исключено, что паспорт будет готов месяца через два. Хохлы как раз объявили об окончательном сроке обмена старых советских паспортов на новые украинские, припугнули штрафами, и народ дружно ломанулся.

Со справкой этой можно ездить по Украине, а за границу, в Россию нельзя. А мне как раз было необходимо – мы со Сталкером и Боровом должны были сниматься в кино. Да и просто – на какие деньги жить эти два месяца?

Тут и Галочка с Машей подъехали. Только получили справку – на автовокзале тормозят мусора, проверка документов. Безупречно. С автовокзала мы поехали в Феодосию.

К Славику за час до нас приехали из Москвы Мишельки, уже выпили полбутылки. Очередное совпадение, подтверждающее безупречность. Без них нам с Машей было бы в Орджо гораздо труднее, то есть мы вообще не стали бы селиться на берегу, а ездили бы каждый день на маршрутке. А так всё же пожили, и палатка Олежки пригодилась, что ни говори – без палатки летом легко, но если она есть – какой никакой, а домик. Особенно Маша её оценила.

Из Орджо я звонил Сталкеровской Ленке, и когда она точно назвала дату съёмок, мы вернулись к Славику и встретили там Чена. Типа оказался в Феодосии, решил проведать. Увидев нас, обрадовался – вечер с кайфушками обеспечен. У него своя безупречность.

Олди с Катей уже уехали на Мангуп. Олди стал там сейчас Главным Гуру. Ну-ну. Охуевшая рожа.

Границу пересекли легко. Мы случайно оказались единственными пассажирами в вагоне, оккупированном возвращающимся пионерлагерем. Хохлы вообще к нам не заходили, а русские погранцы повертели мою справку, такую они видели впервые, да и отпустили с миром.

В кино я снялся, уже показывали по ящику, мы задолго дожидались. Хотя и по сценарию было ясно, что лучше мельничный жернов на голову, чем принимать участие в создании таких произведений. Ну, мне-то, чаю, только самый лёгкий грузик причитается, а посмотреть на себя по телеку разик интересно. Пока что больше не зовут. Продолжаю возить воду.

Эпилог – 03.

Недавно (май 2003-го), когда я дописывал последнюю часть, позвонил Чен. Они с Катей у её друзей в Москве. Я уже был выпивши, и пригласил их приезжать немедленно и без церемоний. Как раз эпилог, а то я уж хотел делать эпилогом третью главу Последней части, но за ней потянулись другие... Кате ехать было в лом (хотя прямой троллейбус со Свободы на Динамо), а Чен явился сразу.

Год назад в Когтях он был выбрит, сейчас – с бородищей, как у Вовы Орского, и с дурацкой привычкой завивать в ней при разговоре косички. Просторные серые штаны, перепоясанные растаманских цветов плетёной верёвочкой, кончик которой торчал из-под ещё более просторного тонкого джемпера. У меня нет ни одного кармана, похвалился Чен, а все личные вещи в двух мешочках, и показал два перевязанных кожаным ремешком маленьких мешочка, вещи собственно в одном, кожаном, а в другом холщовом таблетки. Что ещё за таблетки? удивился я. Ну красивые такие, обточенные морские камешки. Чен показал, как обычно эти мешочки висят у него на поясе под всё скрадывающим джемпером. Босой, в немыслимых, наверно, самодельных сандалиях, состоящих из подошвы и двух кожаных плетёнок.

Моё впечатление противоречивое. С одной стороны, сразу видно, что не обычный бичуган с помойки, а наш человек, из необычных, артист. Но с другой стороны – ну никак не тянет он на святого и юродивого, которого так артистично, не спорю, изображает. Уж больно его борода напоминает мне некоторых моих друзей юности, бывших тогда художниками, а сейчас ставших алкоголиками и никем более (сноска: по настроению написал, на днях убедился, что талант не пропьёшь... впрочем, через пару слов я уже написал, что алкоголь не при чём). И запах тоже. И алкоголь не при чём, Чен пьёт, если угощают, и не думаю, что часто, а Шемякин, если верить Лимону, бухает ого-го как, или Мазарев, если верить Андрею. Не знаю, как от Мазарева, но уж от Шемякина, можно быть уверенным, бичуганом точно не пахнет. Хотя мусоров Чен этими камешками в мешочке легко разведёт, базара нет.

Вечер по обычной программе, на другой день Чен был вынужден многое пересказывать заново. Например, как они с Олди переползали по-пластунски через границу, Чен переполз успешно, а Олди слуги пидарасов выловили, поглумились, врубились, что взять с него нечего, только запара, и велели бежать, а сами стали стрелять ему под ноги, возможно, холостыми, Чен слышал выстрелы. А ведь и возвращаться придётся так же.

Они приехали в буддистскую общину в Павловом Посаде, потому что туда сейчас приезжает Учитель, настоящий лама, который может делать непосредственную передачу, без слов и шоу, а просто достаточно к нему приблизиться, и если ты готов – ты получишь. Мне почему-то сразу вспомнилось, как и какую дхарму Олди передавал Галочке. На Свету, между прочим, тоже облизывался, но Катя была начеку. Свету я тогда описывал и советовал Олди в самых превосходных и красноречивых выражениях – реальное проСветление!

Чену я, конечно, ничего такого не пересказывал, просто отлетел ненадолго в свои галюны, а он, заметив отсутствие у меня интереса к теме Учителя (мне действительно гораздо интереснее обсуждать детали общения полов), перешёл непосредственно к делу. Учитель тебе похуй, ладно, но вот Катя-то беременная – вот про это я, кстати, совершенно точно прослушал, поскольку услышав об этом на другой день, страшно удивился. С двумя детьми в пещере на Мангупе? Это круто. И ещё и с таким Олди, с которым речи о припасах идти не может, сколько бы неофиты не приносили подношений Просветляющему, приносят-то в основном выпить и закусить. Воду носить с родника, дрова собирать, пещеру утеплять целлофаном, и уж конечно - памперсы попсня. Своего рода подвиг, конечно... А вообще Катя планирует родить четверых. На Мангупе они завели козу, которая родила уже двух козлят, и Катя её доит.

Ну что ж, не могу не зауважать за такой неожиданный поворот – саму себя на такое осудить, не дожидаясь кармы.

Так вот, дело такое. Могу ли я довезти их? Завтра поезд из Феодосии, на котором подружка привезёт Батагоса. А ровно послезавтра им нужно к Олди, потому что послезавтра приезжает Учитель. Посмотришь на них... на него...

А бензин Катя оплатит? Сколько? Ну, туда обратно 150 км? Или больше... Минимум 200 рублей, да там поездить, так что 300. И $13 за работу, для ровного счёта.

Ну, это надо у Кати спросить, замялся Чен, я в этих рублях ничего не понимаю... да и в гривнах тоже не очень.

Утром я продемонстрировал Чену чайную церемонию, заварил Дворцовый пу-эр, пролежавший 12 лет в ящике под землёй. Кутузов подарил.

Показал роман на мониторе. Некоторым своим персонажам я даю имена прототипов, себе, например, и тем, кто, знаю, ни на что не обидится. Или тем, кто и не персонажи вовсе, а исторические личности и символы. Остальные имена вымышлены – чтоб прототип не вообразил, что это я именно его описываю. Да откуда мне знать, какой он самом деле? На самом деле я изображаю только одного персонажа – названного моим именем, остальные просто раскрывают его образ, показывают, каков он, если такими и так окружающих воспринимает. Второй персонаж – автор, воспринимающий персонажа.

Чена я назвал Чаном – ну а почему нет, есть же Джеки Чан? Уж лучше косить под корейца, чем под чеченца.

Чен наотрез отказался быть Чаном. Очень повеселил меня, обычно-то он такой мягкий и вкрадчивый. У него на глазах я применил функцию «Найти и заменить».

Тут позвонил Игор. Вообще-то мы собирались ехать к нему завтра – в субботу у Инки был бёсдник, а во вторник она нашла время для того, чтобы посидеть по этому случаю и с нами.

А у Игора выходные сегодня и завтра, так что сегодня он может оттянуться с нами по полной программе, а вот завтра – только в лёгкую.

Галка совсем не хотела оттягиваться по полной программе, но сказала – а почему бы просто так не съездить? Просто посидим, воздухом подышим, покурим, а на обратной дороге завезём Чена к Кате. А завтра и с Инкой съездим. К тому же, она тоже, похоже, не настроена пока на полную программу (не пока, а уже, на самом деле).

У Игора появился недавно домик недалеко от Зелёнки. Раньше там жил мужик, который ремонтировал с друзьями автомобили, а сейчас он умер, и в домике поселился самый хозяйственный и основательный – Игор. Два гаража, сарай, погреб. В одном из гаражей можно топить печку, Игор изобрёл устройство для сжигания отработанного масла, которое сливают в цистерну в его автосервисе. Маслом топит в гараже, а в доме, конечно – только дровами. Аркаша на своём каблуке привозит откуда-то поддоны, Игор учит мальчишек, как колоть их тяжеленной кувалдой с метровой ручкой. Что-то много последнее время кругом мальчишек, но увы ни одной не то что девочек, ладно уж хуй с ним, но даже женщин – как-то вот Таня умудрилась отбить у него охоту, отсосать все его нездоровые тяги.

Раньше это был засранный и захламленный бомжачий приют. Игор навёл радикальный порядок. Весь хлам просто куда-то методично вывез. Вычистил все авгиевы закутки. Сделал крыльцо и дорожку из плиток. Без сварки, на болтах изготовил и навесил ворота. Делает и красит деревянный забор. У крыльца огородил плетнём газон, на углу которого сделал клумбу из покрышек и тоже покрасили засадил. Кроме того создал уже три чрезвычайно концептуальных объекта, которые хоть сейчас на выставку, после чего одолжил у кого-то болгарку и собирается резать наваленные во дворе кузова и тоже конструировать из них всякие артефакты.

На моём «Уно» (на «Оке» его буйного тюнинга[31] уехал Аркаша, в гараже его каблук с разобранным движком) мы съездили в магазин «Копейка», и когда поставили на стол пакеты, Галка сразу поняла, что оставаться придётся.

Мы взяли литровую «Нашего размера», 7 (на троих нормально, Игор не пьёт пиво) «ПИТ» и сок для Маши, а также свинину, рис и приправу для плова, лук и морковь у Игора уже были.

И дальше – не спеша. То в доме раскуриваемся, то во дворе пьём пиво в старых креслах кругом сложенного Игорем очага с трубой. А Игор у нас на глазах священнодействует с пловом в скворчащем в языках огня внушительном казане. Галке доверил очистить морковь, но порезал ее сам, своим секретным способом. А Чену поручил почистить лук, а как резать, показал – сначалатак, а потом – смотри, вот так, потому что так удобнее. Да? – удивился Чен. – А можно ещё, смотри, вот так, и показал ещё более хитроумный способ. А потом ещё так, потому что так удобнее, закончил Чен с совершенным торжеством.

Я топил печку, а потом костёр во дворе. То и дело, но нечасто наливали грамм по 30.

Уже в темноте приехали Аркаша с приятелем, привезли мясо для шашлыка и красного сухого. Шашлыки мы просто положили на широкую трубу над очагом, на метр выше костра, и они очень интересным образом прокоптились – снаружи не обгорелые, а внутри без крови. Нам уже ничего не хотелось, разве попробовать, а вот Чен, похоже, со своим образом жизни изголодался не по-детски.

Галка с Машей спали на диване, я на лавке шириной 30 см, апросветлённый Чен на полу завернулся в какой-то брезент. Остальные разъехались. Было душно от печки, я несколько раз ночью вставал и открывал дверь, а потом она опять оказывалась закрытой, надо думать, Ченом – как раз в эти дни ночами похолодало.

Утром Чен первым делом допил сухое, а мне уже было нельзя.

Приехал Игор, и мы с ним стали исследовать, что это за шум у моей машины.

До этого я месяц ездил с прогоревшим и почти развалившимся глушителем, ничего страшного, «Жигули» с работающим глушителем порой ревут громче. Но как только коллега Игора по сервису Джамилыч приварил мне вместо прогоревшего фрагмента аналогичный от «Газели», мотор стал работать совсем бесшумно, и я услышал другой шум, не зависящий от оборотов, а только от скорости, с максимальной громкостью на 60-80 км/час.

Сперва я поднял одно колесо, Игор послушал, потом второе.

Оказалось – дело в нём, подшипник ступицы. Ну слава Джа, что не коробка.

Я даже решил было – оставим машину здесь, доедем на электричке, а завтра я куплю новый и приеду опять же на электричке. Но Игор успокоил, что до «Динамо»-то и обратно я как-нибудь доеду, уж если неделю или неизвестно сколько так езжу и ничего.

Тут и Инка подъехала. Бедная, ей не повезло. Игор так же, как и вчера, торжественно приготовил блюдо, только с макаронами вместо риса, но получилось не то, по сравнению со вчерашним – хуйня полная. Все трезвые и, значит, настороженные. Мне пить нельзя, значит, я не покупал. Игор пьёт только водку, а ему завтра на работу, а пьёт он так – пить, так уж пить, а чуток хапнуть и всё – лучше тогда вообще не пить. При этом ужравшимся, каким я иногда бываю, я за четверть века отношений не видел его ни разу.

Инка привезла красное сухое молдавское – символически разлили раза три по напёрстку, поздравили её (я соком). С тем же успехом можно было бы разливать на такую компанию пару бутылок пива.

Это пока готовили. А когда вынесли казан во двор и принесли тарелки – если не пить, аппетита ни у кого никакого. То есть, возможно, что блюдо Игору удалось не хуже, чем вчера, но энтузиазма у публики не вызвало.

И даже погода не благоприятствовала. Как раз в эти дни началось похолодание по ночам, но днём вчера небо было ясным, а сегодня – наглухопасмурным, и без солнца оказалось прохладно.

Так ей и надо. А то с расписаниями своими – тут с родаками, тут с Морковкой. И наверняка, насколько я её уже знаю, она встречается с нами совершенно секретно от Морквы. Очень может быть, что и от своей мамы тоже. Попала: хотела обменять свободу на блага – и лишилась её бесплатно. Если раньше она обретала блага, приостановив общение с нами, с законным, как ни крути, мужем – после развода она вообще потеряла право на такое общение, а наделять благами стало не за что. Или не в разводе дело? Факт тот, что до какого-то момента у неё с моим полным тёзкой было так – общаемся, как мне нравится, или крутись. А с какого-то момента Морква повернул так – общаемся, как мне нравится, или вообще пошла ты.

Бедная – как она нам три года назад его расхваливала, сама себя убеждала. При всех его бесспорных талантах, ни разу не упомянула она о том, как он относится ко всем прочим, кроме себя.

...А может, я и ошибаюсь, а? У Маккартни денег много – но, может быть, он способен сопережить другому человеку? и полюбить кого-то не в смысле «ты меня устраиваешь», а в смысле полюбить? Кому только не достаются в этом мире деньги. Тому же князю Мышкину. У которого, правда, известно, чем кончилось. Неужели одно другое исключает? Наверно таки я ошибаюсь. Исключения быть должны. Например, моя тётя проняла таки Спиридона – после 18 лет совместной жизни он подарил ей домик, в котором мы теперь летом проживаем. Наверняка и Инке что-нибудь обломится, когда Морковка не сможет передвигаться без посторонней помощи.

И уж тем более не следует из этого, что если бессребреник аки Олди – значит любит. Что хоть задумался об этом, то есть зов услышал – это всяко, но пока лишь путь, тем более тернистый, чем более увязшим рождён – если тяга к настолько крайним мерам, значит, дальше некуда, хоть перерождением души это называй, хоть законами генетики.

Вот я полагаю – всё просто. Пока ревнуешь свою бабищу – никаким учителем быть не можешь. Хоть в пещере на Мангупе живи, хоть в адвентисты запишись, хоть палец по-самурайски оттяпай. Ревнуешь – в пизду на переплавку.

Отвлёкся я от Инки.

Чен тоже бедный. Когда Инка вылезала из машины, Галка представила её встречающему нас Чену. Инка сказала «Ага» и продолжала копаться в выгружаемых пакетах – но это было не просто «ага», там столько пренебрежения, просто граничащего с презрением, было выражено. Я полагаю, более интеллигентная дама выразила бы это не столь подчёркнуто.

В этом, кстати, вся Инка. Она Телец, человек очень твёрдых убеждений. Я, в сравнении с нею, внушаем не менее и даже, мне кажется, гораздо более. Но на меня внушение действует недолго, разве что я сам себе что-нибудь внушил. А в таких, как Инка, все достаточно убедительные внушения остаются, как занозы. Хорошо хоть, она со временем всё же, бывает, их извлекает и избавляется. Например, только из-за того, что нам в Алуште в 87-м запретили фотографировать Цоя (Мамонова, ею свято обожаемого, можно было снимать даже во время саундчека, голого по пояс, со шрамом на груди), она твёрдо вообразила, что он – дрессированная обезьяна и БГ для ПТУ и приютов для дауняток. Сейчас она говорит о нём с должным уважением, но я знаю, что как бы ни порадовалась она моему настроению под песню его в нашей дискотеке, от осадка в глубине она никогда не избавится. А на самом деле – что значит «должным»? С тем, с которым научили уважать такие, как Морковка. А когда она полагала, что Бабилон не зря всё же высмотрел Цоя в рядах своих врагов и приласкал – тогда она общалась ещё только с моей тусовкой. Хотя вообще-то всяко ништяк, когда хоть кого-нибудь из наших начинают воспринимать ещё и пидарасы[32], в смысле гавноеды.

А тут – внушение совсем иного плана, но тоже - Галка только-только наболтала ей про то, как она не обнаружила утром ни одного пирожного, не говоря уж о припрятанных ею специально для Маши в холодильнике овсяных печениях.

И вообще, Инка уверовала таки, тоже после сопротивления, в Олди. И на дух не желала воспринимать его бледную копию. А день рождения мы праздновали её.

Чен весь день вязал веники. Мне он поведал, что один учитель научил его, как вязать, и он теперь тренируется. Круто, конечно, по сравнению с молодёжной модой увлекаться web-дизайном или сноубордом, на то и борода.

Настала пора ехать обратно в Москву, с этим ужасающим шумом, оказывается, в подшипнике всё дело.

Свернул на МКАДе, заехал в Москву по Свободе, высаживаю Чена. Он вдруг на прощанье спрашивает – ну так как насчёт завтра?

Ребята, вот в такие медитации я не верю. Типа настолько был в позе, например, веника из лотосов, что и не заметил, как у него на глазах поднимали сперва одно колесо, потом второе, коллективно совещались и переживали.

Зато Инка с Галинкой получили полное удовлетворение от того, как само вышло.

Ну да – когда-то я даже без тормозов возил Олди. Без стартера – из Зимовья Шараповой. В жопу пьяный – в Днепре с Парфёном.

Завяли помидоры.

Вечером на другой день я вернулся торжествующий – всё опять в полнейшем порядке, и я всё сделал сам! кроме выпрессовывания и, самое важное, запрессовывания подшипника, это исполнил мастер Игор.

Чен мне звонил. Катя не поверила про подшипник. Чен сказал по телефону, что не говоря уж о беременной Кате с Батагосом, много вещей, и тачку они будут искать по-любому, но уж лучше своему человеку отдать деньги, чем кому попало.

Я сразу позвонил и ещё несколько раз перезванивал. Никто не снимал трубку. То ли они поймали тачку (без колдовства такое невозможно, или без денег, которые если бы и были, не уверен, научил ли Олди Катю с ними расставаться, он и меня этому учил, он всех учит, например, этому), то ли поступили, как я бы всяко на их месте – без выебонов со смирением, которое я практикую на роднике регулярно, поехали на электричке.

Так и не увиделись мы с Олди в эпилоге.

Эпилог –04.

Personal Иешуа.

Опять родник. Первые деньки весенней погоды, то есть апрель где-то. Снег уже только между деревьями, а тропинки даже уже подсохли и притромбовались.

Я наливаю бутыль, привычно медитируя. И вдруг слышу где-то над головой хихиканье, дребезжащее, как у гнома из мультика.

Выше меня на пару метров в корнях торчащего из крутого склона дерева сидит на корточках какой-то лесовичок и кряхтит с издевательской интонацией:

-         Толстый! Эй, толстый!

Я, конечно, обрадовался. Пока я наливал ещё пару бутылей, он спустился. Прикид то ли бомжа, то ли мало получающего и много пьющего рабочего – болониевая куртка неопределённой формы, мятые брюки, разношенные сапожки из кожзаменителя на молнии, лыжная шапочка, небритый, тот самый характерный запах, от которого обычно сторонишься в метро, и ещё и перегар с тонами отборной бормотухи.

Вообще-то мы уже разговаривали пару дней назад по телефону. Мне тогда вдруг вспомнился Олди, и я позвонил по номеру, по которому вписывались год назад Катя с Ченом – вдруг они что-нибудь о нём знают? «Вам что, Серёжу позвать?» – отозвались на том конце провода.

Оказалось, они с Катей и детишками только что приехали в Москву из Питера, чтобы двигаться дальше в Кёниг – восстанавливать документы Олди.

-         Ну чё, давай приезжай в гости?

-         Да поздно уже, темно… лучше ты приезжай.

-         Да?.. Вообще-то действительно уже поздновато…

-         Может, завтра созвонимся? У нас с Катькой вообще-то тут на пару дней куча дел, столько людей надо повидать…

И я ему так и не перезванивал пока – мол, сам позвонит, когда посчитает нужным. С учётом семейства.

-         Ну что, подвезёшь меня?

-         А куда, например?

-         Как всегда – на край света!

-         Конечно.

Я впрягся в свою тележку с семидесятью пятью литрами воды и попёр по тропинке. Олди сперва плёлся сзади, потом начал отставать.

Когда я переходил через мостик, Олди сзади засвистел: «Если друг оказался вдруг…». Я с другого уже берега просвистел: «Друг всегда разделить готов место в шлюпке и круг».

«Парня в горы возьми, рискни» – раздалось с того берега. «Но если случится, что он влюблён, а ты на его пути» - просвистел я, взбираясь на горку к машине.

Олди не стал меня догонять. Когда я, загрузив тележку пустыми бутылями, вернулся к роднику, его уже нигде не было.

Приложения.

Письмо Олди зима 98-99

из Переславля в Гурузуф.

здравствуйте галочка манюня и владимир мать вашу за нагу

пишу вам не я а может и я

как вы мои хорошенькие

там поживаете?

у меня же всё по прежнему тоесть нормально чего и всем остальным

желаю зимой как так то Алтуфьева грозилась приехать но по моему

записила. из ваших теперь наших вофка маркофка[33] и иночка залетали

едрёные ну как всегда всё хорошо наконец познакомился (хоть мельком)

с твоим сыном владимир и очень обрадовался что он хоть не такой же му

как евонный папаня и это неплохо (своего же не видал давно) хотя

разговаривал с ним по телефону занимается самбо правда говорит отец

почему ты нас бросил прикинь ваван чё тёща там учиняет (жена щас в аф

рике танцует в клубе какомто звонила в москву жабе икала меня

зачем? вобющем много всего беспонтового как всегда думаю ты это всё нав

ерняка понимаешь. живу скромно разбераюсьсо своим я с трудом преодал

еваю двойственность самый страшный зверь эго и остальные мерзоты от

которых очень трудно избавляться (говорить конечно легко)

если все условия совпадут свидимся фил незатеряйся в лете это опасно

голова должна быть на морозе: но это я так: думаю сам не разберёшся

жэлаю тебе поскорее встретиться с настоящим учителем это очень очень в

ажно правда правда это самое главвное (ведь ты жэ знаешь я не наебу.

понятно да? миллионы долларов по сравнению с этим хуйня сто %

поменьше хвастайся не сомневайся за тобой гласз

как славик? напиши всё это важно или неважно поэтому негрусти после с

до встречи

Редкая птица долетит до середины Днепра.

написано в октябре 1996 про сентябрь

запечатлено в электронном виде в октябре 2003-10-07

Знаете, за что я больше всего люблю милицию? Побываешь у них – и становишься всем доволен. Хапаешь воздух, растворяешься в небе, отдаёшься солнцу или дождю – и совсем не хочется уже ни «Мерседеса», ни даже «Жигулей», ни ананасов, ни шампанского, ну – разве что хлеба и курить, но это не такая уж проблема, не правда ли? и поголодать полезно, а уж курить бросить – была бы воля...

Конечно, кому-то чтоб понять, вернее, проникнуться этим, достаточно суток, кому-то месяцев, лет даже, может быть. Тоже своя толерантность. Кого-то вообще не цепляет.

И жаль, что постепенно опять забываешь, что хлеб может быть вкуснее любых деликатесов. Что твоё счастье – от тебя лишь зависит, а не от каких-то внешних факторов, на которые ты так надеешься: вот стану ездить на «Лехусе», то-то будет хорошо. Небо-то точно такое же, напоминает Летов. Не слышишь, опять уже не слышишь. Они поют, пишут, а ты смотришь в небо, а видишь... так ли уж важно что – шифоньер ли новый, особняк ли с бассейном, модные шкары, личный самолёт. Ну забашляй архитектору и рабочим – но разве ТВОЙ дворец это будет? Ты-то что создал – просто ловко всех наебал?

Да что Летов – намного раньше сказано, чего именно не протащить в игольное ушко. Предупреждали? Забыл – менты напомнят, каково там. Развёл ментов? Мир не без добрых людей, найдутся Чёрные слуги. Всех победил? Бактерии, раковые клетки, незримые лучи, Аннушка с трамваем. Мироздание справедливо.

Милиция – лёгкий урок, как зуб заболевший, живот отвисший. Напоминание о том, что после – срока уже немерянные, а рак щекоткой покажется.

В Москву из Крыма мы с Галкой решили ехать через Днепропетровск. Для любителя судить (это я тогда так написал, подразумевая Инку, которая тогда давала нам денег, при этом пыталась контролировать наши расходы) у нас было объяснение: общего до Москвы нет, на плацкарту денег не хватает, даже если не везти вина, чтоб выпить с Мишельками, и не пить пива по дороге. Украинские же поезда вдвое дешевле. Почему ж тогда не до конца Украины, не до Харькова? Так нет общих до Харькова, а до Днепра есть, а уж оттуда наверняка есть общий (или электричка? карту мы представляли себе плохо) до Харькова, а там, вероятно, есть общий и до Москвы.

На самом же деле ехать таким образом я запланировал ещё в Орджо на пляже, и тогда же сообщил Гале, но она думала – это так, гонит. А вот Антихрист с Парфёном поверили, и ждали, и уже думали, что действительно я гнал. А мы так задержались потому, что я несгибаемо решил урвать таки свой ваучер, да и Крыма сколько ещё теперь не будет, и грибов хочется пособирать на халяву, и ганджа неплохо бы найти хоть дэцел, чтоб ребят приколоть. Впрочем, продав наконец ваучер, мы сразу пошли на вокзал, но выяснилось, что до поезда остаётся три с чем-то часа, это что ж – лететь в Марьино, пошвырять в рюкзак тряхомудие и на вокзал? Может, всё-таки завтра?

Когда Галка сказала моей маме, что мы уезжаем, мама беспомощно так спросила: «Почему?». Потом задумчиво: «А впрочем, что это я? да, конечно...». Почему! Ну мог ли я уехать раньше?

Днепропетровск, 7 утра. Подземный переход выводит нас на вокзальную площадь. Косое солнце, здания полукругом, по бульвару уходит трамвай. Симпатичные здания, побольше, чем такие же старые в Симфике, видно, и город побольше... а вон и буква «М», действительно метро, ну надо же!

Пивка для начала? Нет уж, сперва дело. Антихрист говорил, что работает в метро, надо спросить Колю-эскалаторщика. Спрашивать я послал Галку, девушке ответят охотней. Возвращается – сегодня не его смена, а до «Коммунарской», с радостным возбуждением щебечет она, нам прямо по этой линии до конца, без пересадок. Она ещё не въехала, что в Днепре всего одна пока ветка.

-         А если его нет дома? – волнуется Галка на эскалаторе. – Где нам искать Парфёна? Он-то где работает?.. Парфён!!!

>-         Ждите меня внизу, - спокойно говорит Парфён со встречного эскалатора.

-         Нет, ты представляешь? – поражается Галка.

-         Ну да, - важно и небрежно подтверждаю я, - начинается со знамений, ништяк.

Парфёну нужно на работу, я туда и обратно, говорит он, а Антихрист дома.

Метро как метро, как в любом городе, не считая центральных старых станций. Только названия смешно объявляют по-украински. Больше нигде за всё время пребывания в Днепре я украинской речи, разумеется, не слышал. Отделяться на самом деле должны были только западэнци, больше никому это на территории, названной комиссарами Украиной, на хуй не нужно.

Около нужного дома на Коммунарской пивная бочка – опять знамение: кружка 35 копеек (только что ввели гривны вместо сотен тысяч карбованцев), а в Симфике 60.

Антихрист обнимается, рад. Вообще-то он, при своей страшной кликухе – скромный мальчик, без хаера, с юношескими усиками. Я удивился, узнав, что ему сколько же лет, как и Парфёну – на вид года на 3-4 меньше. Антихристом же его зовут за экстремизм высказываний и бескомпромиссную любовь к дэс-металлу и «Алисе». В Орджо мы с ним как-то раз возвращались на пляж в обнимку, распевая «Мы вместе».

Чем же пока заняться? Винчик-то крымский нужно сохранить до Парфёна. Ну, курнули... О, нарды!

Слушаем Кинчева во всех ипостасях. Стена над кроватью вся в Кинчевых, только пара плакатов почему-то “Iron Maiden”. Такой же плакат был у меня в общаге в Питере, просто потому, что подарили. А у Инки в комнате есть точно такой же Кинчев.

Двухкассетник «Сони» с отстёгнутыми колонками, рядом куча кассет «ГО». На специальной полке для кассет – вся «Алиса», “Death”, “Amorphis”, это кассеты Антихриста, а Парфёновские – в большой картонной коробке, чего там только нет. Две гитары. На стульях навалена одежда. Ещё одна кровать предусмотрительно на кухне. Унитаз надо сливать тазиком из ванны. Рядом с холодильником завал из пустых бутылок, пластиковых пузырей, пакетов, тряпок. Душевно.

Когда от нард совсем уж одурели, Антихрист поставил разогревать супчик. «Так может, под это дело...» – несмело предлагает Галка – и тут как раз Парфён. Сияет, с литром винчика. Оказывается, у них по всему городу бочки «Крымские вина». Подороже, чем в Симфике, 1.75 за литр, зато качество – не хуже марочного, то есть во всяком случае лучше бутылочного ординарного.

Парфен высокий, длинноногий, в чёрных джинсах и потёртой косухе, хаер до плеч, в прошлом году он поразил меня, в частности, и своим хаером, но зимой по пьяни обрезал его ножом, теперь отращивает снова.

В Орджо, когда они наконец приехали, мы посидели с ними вечером, а с утра пораньше он явился к нам. «А я не один, » – сказал он, смущенно улыбаясь. Мы сперва не поняли: а кто ещё? Парфен достал из-за пазухи водяру. С утра? – упёрлись было мы в свои распорядки. Но разве можно отказать Парфёну? А там и гитара... Инке наше поведение не понравилось, ей всё не нравилось этим летом, а вот Галка поняла.

А в день нашего отъезда мы проснулись часов в 7 утра. Пока разжигали костёр, завтракали, ребята стали тоже просыпаться и по одному подходить выпить чаю. У них оставалась ещё водка, у нас винчик. Чего только они не спели на прощанье -–вот прям всё, что ни попросишь. Под конец мы уже вопили, кто как мог, стучали бутылками, кастрюлями, камнем о камень. Потом они проводили нас до самого автобуса, рядом с остановкой на базарчике у бабки можно было покупать классный херес в разлив, первый автобус (раз в час) мы пропустили случайно, а на второй уже просто не обратили внимания, я валялся и, плача, целовал крымскую землю. В Феодосии же выяснилось, что на автобус до Симфика на всех денег не хватает, и Инка так на меня наехала – зачем было покупать ещё херес?! – что я развернулся и пошёл прочь, Галка догнала меня, мы добрались на собаках, а Мишелька доставил в Симфик женщин и детей.

Проведя сравнительный анализ вин, мы поехали к Парфёну на работу, на другой конец протянувшегося вдоль изогнутого Днепра города. Метро до вокзала, потом трамвай по главной улице, Карла Марла, поднимающейся вверх очень похоже на Бульварное кольцо между Цветным бульваром и Сретенкой.

На конечной трамвая Парфён продаёт кассеты вдвоём с Кешей, высоким парнем с кошачьим фэйсом. Рядом бочка – ну да, «Крымские вина». Бабульки продают пирожки с картошкой и капустой по 10 копеек – фантастика! Орёт мафон, толкутся их знакомые пацаны и герлы. Я им, наверно, представляюсь заезжим столичным корифеем. Всех восхищает моя майка «Всё идёт по плану». В Крыму этим летом на неё тоже обращали внимание – такой олдовый и в такой майке.

Решили закруглиться пораньше. Трамвай до оптового рынка – оказывается, ребята покупают водку.

Просыпаюсь ночью почему-то на балконе, змэрз. Заваливаюсь к кому-то там на кровать. Потом Галка рассказывала, как мы плясали с Парфёном, хлопая тамбурином – не помню.

Утром будит Антихрист, уходит на смену, даёт ключи. О-ё-ёй. Все спят, а я (клянусь, впервые в жизни!) врубаюсь, как же хочется пива. Настолько, что не ленюсь выйти на улицу. А бочки нет! А ещё одна точка закрыта.

Анекдот, который рассказали ребята. Двое алканов, один собирается за пивом, второй пишет ему на бумажке, что говорить, чтоб не запарился. Подходит к ларьку, читает: «Пиво есть?» - «Пива нет». Читает, по слогам: «От блядь, я так и знал». Раньше эту историю я бы так не прочувствовал.

Значит, спать дальше. Подрываются Кеша с Парфёном – на работу, проспали! Позже встаём и мы с Галкой. Всё по плану: пожевать, выпить чаю, навести порядок, помыть полы, разобраться, как пользоваться ванной, опять чай и наконец – на свежий воздух. Бочка уже на месте!

Рюкзак оставляем в метро Антихристу, узнаём на вокзале про вечерние поезда и куда ж дальше – конечно, на точку к Парфёну. А там уже сидят какие-то герлы, Кеша весёлый, Парфён уже почти готов. Увидев нас, бегут за винчиком, и дальше... Ведь вроде припоминаю, не так уж много и выпили... На шестерых (вообще-то подходили ещё ребята, угощали и их) – два раза по полтора литра. Или три?

Дальше было так. Сидим на бульваре возле «Хвылыны», ребята сдают там выручку. Сдали, но сидим ещё, я болтаю с герлой Татьяной про Крым. А мимо проходят (как потом выяснилось) начальник ребят Водолаз и его правая рука Виталик с арбузом. Галка говорит: о сейчас будем жрать арбуз. Виталик, может, был не в духе, отвечает: траву ты будешь жрать. Может, были ещё какие-то слова, короче, Галка кинула в Виталика пустой пластиковой бутылкой из-под винчика. Я ничего этого не заметил, увидел только, как какой-то парень бьёт Галку в грудь, и она падает. Я подскакиваю, он разворачивается – а, ещё один? – и мне прямой в губы. Я делаю кувырок назад, вскакиваю, это я ещё помню, а дальше – точка сборки сдвинулась, и следующий кадр – отделение милиции, менты месят ногами прикованного к стулу наручниками Кешу, Водолаз (я ещё не знал кликухи, просто бородатый еврейчик) орёт мне: «Я ведь тебя предупреждал». Виталик, между прочим, идти в милицию и писать заяву отказался, а вот Водолаз, которого никто не трогал, расстарался. У ментов написано, что я избивал Виталика. Не думаю. Он моложе и боксёр, а все мои повреждения – разбитая губа. Приём самбо я наверняка применил, но не избивал – это точно. Ещё написано, что я сопротивлялся при задержании – тоже неправда, иначе и меня бы попинали, как Кешу.

Воронок, райотдел. Камера.

Я проснулся среди ночи от того, что двум бандюгам принесли передачу. Передачи часто приносят по ночам: легче договориться с мусорами.

Бандитам мусор принёс два пакета. Торчит «Фанта», блок «Мальборо». Толстый сразу стал копаться, уютно с ногами взобравшись на нару. Лицо у него типичное для толстых советских бандитов – детское, нежный и глупый ребёнок. И убивает легко, чуть ли не невинно, как неразумное дитя. Вообще-то он очень добрый, только когда что-то не по нему, он злой до ярости.

Прозвище у него было Малыш.

Второго не помню, как зовут, ну Андрей, допустим. Этот был худым, чернявым, на вид опасным, как скорпион. Жгучий жиган. Одного его взгляда достаточно, чтобы оппонент сразу со всем согласился. Он сидел в своём углу у стенки напротив, иронически наблюдая, как Малыш откусывает там и сям по куску.

Я деликатно делал вид, что сплю. Но заснуть уже не удавалось и тогда, когда они успокоились и рубанулись. Наконец встал, попил простой воды из стоявшей на полу пластиковой бутылки, нашёл под нарой коробок спичек (мусора отмели зажигалку), закурил свой «Бонд», отметив, как мало уже осталось в пачке. Изучив пустые пачки под нарой, обнаружил несколько «Прим». Дальше уже курил, чередуя «Бонд» и «Приму».

Грубый цементный пол, такие же, но побеленные стены. Вдоль стен нары – две узкие скамейки, теоретически на четверых лежащих, но нас шестеро. В железной двери пластиковое окошко, два окошка на улицу закрыты железными листами с просверленными дырочками, окошки за железяками приоткрыты, но чуть-чуть. Параши нет, поссать нужно проситься.

Вспоминая вчерашний вечер, вижу, что даже входя в камеру всё ещё был сильно пьян. Кешу мусора спрашивали: Имя? – Иннокентий, - Фамилия? – Смоктуновский!

Зато сейчас – трезв отвратительно и не исключено, что надолго.

Не спится, и есть, о чём подумать. То ложусь снова, и Кеша укладывает свою голову на мои поджатые ноги, то, не выдержав, опять сажусь. Кеша просыпается, просит оставить покурить, потом снова рубится. А за окошками и не думает светать.

Кеша сказал, что Галку вроде не забрали. То есть пытались, уточнил он, но так и не смогли поднять. Очень надеюсь на это: допустим, маловероятно, что в чае найдут пакетик с травой, но вот если рассмотрят её сумку повнимательнее и заметят внутренний кармашек на молнии (а на то и менты, чтоб подмечать), и обратят внимание на крошечный комочек в фольге, приберегаемый для торжественного случая – что я скажу Галкиной маме? Хотя нет, отпустят, конечно, мелочь всё же, да и не захотят связываться с москвичкой, ну порыдает, сколько нужно, даже на пользу упражнение.

 

Потом оказалось, что Галку тоже повинтили. Но сумку её забрала Татьяна.

В мусарне Галка оказалась в первый раз в жизни. Сперва, как у них заведено, её помуружили до часу ночи в обезьяннике, чтоб в себя пришла. Потом выдернули, расспросили, хотели даже отпустить, но выяснив, что города она не знает, решили держать до утра – в общем-то резонно. Галка, услышав, что снова в клетку, завыла и зарыдала. Так что пришлось тащить её туда силой. Там уже спал, развалившись на всех стульях какой-то забулдыга. Галке принесли ещё один стул, и на нём ей предстояло провести ночь. Мужик проснулся от её воя и пригрозил, что уроет.

-         Тебя, падла, утром выпустят, а мне ещё сидеть и сидеть.

-         Сколько? – сквозь слёзы поинтересовалась Галка.

-         Да минимум года полтора.

От холода Галка забралась на стул с ногами и умудрилась заснуть в таком положении. Когда утром пришли мусора, она уже была на них злая и даже не стала ни о чём просить. Они спросили сами:

-         Ну что, домой хочешь?

-         Да пора бы уж, - пробурчала Галка.

-         Вот подмети нам тут полы и пойдёшь.

-         Ладно, но только если дадите попить воды.

Представляю, как там Галочка шустренько подметала – копна волос, алая вельветовая курточка, майка с Куртом Кобейном, мои джинсовые шорты до коленок, сандалии на завязках – и не подумаешь, что взрослая на самом деле тётка.

-         Ты что, Петрушкой тут устроилась? – спросил её какой-то мент.

-         Получается, что так, - отвечала Галка.

Потом менты придумали:

-         Ну ладно, последнее задание: подойди вон, видишь, к дежурному и поцелуй его.

-         Как поцеловать?

-         А как хочешь. Ну хотя бы в нос.o:p>

Галка заупрямилась было, но её спросили «Домой хочешь?», и она махнула рукой. Дежурный как раз в это время составлял протокол, допрашивал задержанного, и когда Галка чмокнула его в нос, даже испугался:

-         Та что?!

Менты были в восторге и таки отпустили. Галка прочухала во всей полноте, каково это – выйти на волю. И полетела на флэт. В трамвае кондукторша докопалась до неё по поводу билета. Очевидно, у Галки был такой вид, что какой-то мужик, простой работяга, заплатил за неё:

-         Ничего страшного, девушка, у меня тоже бывало, что в кармане ни копья.

В метро Галка уже запросто попросила жетон у молодого человека. Ехала и злилась – была уверена, что все мы на флэту и даже не беспокоимся о ней, попавшей в ментовку.

 

Утром камеру открыл худой бледный дёрганый в штатском. Переписал фамилии, на просьбу пустить на толчок, сказал, что позже, сейчас ему некогда.

Кроме нас с Кешей и двух бандитов в хате были ещё весёлый мальчик лет 18-ти со среднеазиатским лицом и угрюмый худой мужик лет тридцати, который даже не проснулся, так и валялся. Позже, когда всё же стали выпускать на дальняк, он пожаловался бандитам, что ссал кровью, и опять завалился. Его обвиняли в вооружённом ограблении и даже, кажется, убийстве – а по виду ни за что не подумаешь, простой такой, скромный, обычный. Ну и выколачивали из него имена и адреса подельников. Пришлось сообщить.

-         Я знаю, что западло, а хуля было делать? Пацаны-то всё равно на лыжах, хуй они кого по этим адресам найдут, а мне-то зачем здоровье совсем терять?

Бандиты соглашались. Теперь вот он отлёживался, а впереди его ожидало ещё множество допросов и смертных избиений.

А вот юный казачонок был настроен оптимистически. Сегодня истекали третьи сутки его задержания, и он был уверен, что выпустят. Так и вышло. С допроса он вернулся с красными опухшими ушами – просто стукнули пару раз от злости, что ничего не могут доказать: не знает он, как эта угнанная машина оказалась около его дома, мало ли кто бросил, да сами подумайте, что ж я, дурак – угонять машину и возле своего же дома ставить?

Отпечатки пальцев и прочая экзотика бывают в кино, в книжках про Петровку, 38. А в совковой действительности: признался – посадили, так и не смогли заставить, как ни пытали – гуляй пока. Тяжёлая работа выколачивать звёздочки себе на погоны, но они эту работу любят.

 

Бандиты достали хавчик, предложили и нам. Кеша не стал, я вообще-то тоже совсем не хотел, но сжевал нехотя пару помидоров и несколько кусочков салями, чтоб показать, что не стесняюсь.

Похавав, Малыш стал ломиться на дальняк. Так стучал и орал, что прибежал тот нервный мусор в штатском и стал орать ещё противнее и блатнее:

-         Это кто тут кипишует?

-         Ну я.

-         Ты чё, блядь, сука, охуел?

-         Это ты охуел! Когда ещё обещал посрать выпустить?

-         Я же ясно сказал: я занят. Ты понял? Занят!

-         А я сейчас обосрусь.

-         Короче, - совсем разозлился мент, - вы чё тут курите? Вы чё, не знаете, что в камере курить запрещается? В общем так: зайду через пять минут – чтоб все сигареты вот тут лежали. Если у кого найду – тому пиздец. Общий шмон. Всем ясно? Время пошло.

Когда он снова пришёл минут через 10, Малыш стал засовывать ему в карман пачуху «Мальборо».

-         Как тебя зовут? Саша? Возьми, возьми, у нас тут ещё до хуя.

Саша почему-то отказывался, но как-то мигом оттаял. То орал, как безумный, а тут стал даже как-то слащаво объяснять, что ну занят был, ну надо ж и его понимать.

-         Ты только бумажки принеси мне подтереться, ладно? – упрочивал свои позиции Малыш.

Пачку Саша так и не взял, как Малыш ни настаивал, только одну сигарету, а потом в течение дня много раз заскакивал за сигареткой. Что это за игрища, я недопонял.

 

Кешу вскоре дёрнули, и больше он не возвращался. Заява-то была на меня одного. Потом он рассказал, что до обеда таскал цементный раствор, а потом ему выписали 3 гривны штрафа и отпустили, но он ещё часов до трёх ждал возле конторы, не выпустят ли меня.

Где-то ближе к обеду пришёл следак за мной. Усталый мужик с кислой язвенной рожей. Провёл коридорами в полуподвальный кабинет. Просто шёл, а я следом. Когда выводили бандитов, их мусора держали за пояс.

Я был сама простота и чистосердечность. Как бы волнуясь, рассказал всё, как было: меня с моей девушкой избили и меня же и забрали. Никому я не сопротивлялся, мало ли что напишут, вы же сами знаете, как это делается, посмотрите, меня даже не били, наоборот – с готовностью шёл в отделение, думал, разберутся по справедливости. Ну был выпивши, да, но больше никакой вины признать за собой не могу и своей рукой не напишу ничего другого, а что вчера расписывался – даже не читал, потому что пригрозили, что иначе будут бить.

Следак лениво советовался с жизнерадостным коротышкой, сидевшим за соседним столом: мол, да, никак не пройдёт 206-я, тянет только на 173-ю. То есть хотели было они шить мне уголовное дело, но вроде собираются ограничиться административной ответственностью. Решающим аргументом было то, что я не местный, а связываться с крымскими мусорами – дело того не стоит.

Решили, что пора обедать, а меня пока обратно в камеру.

И опять тусклые коридоры, железные двери, скучный, убивающий личность, запах кабинетов сменяет уютный даже запах хаты – табака и тел. В этой хате не было параши и не курили махорку, видно, не эти составляющие главные в характерности тюремного запаха. Мне вообще кажется, что в данном случае жертва слышит не запах, а инфу, воспринимаемую секретным органом, который слышит то, что не регистрируют приборы.

 

Бандиты скучали и переживали. Они вернулись с допроса, подписывать ничего не стали, но и без подписей им оформили 173-ю, чтоб продолжить задержание. Я тоже несколько взволновался: как бы не тормознули и меня, раз по 173-й такое возможно, возьмут и выпишут суток 10-15. Бандиты всё поминали «ИВС», то есть изолятор временного содержания, местная тюрьмушка.

-         На ИвээСе не то что здесь, - пугал Малыш Андрея, - там хаты знаешь как забиты? Тесно, вонизм, вши. Через десять дней – вон, как Балтика, будешь.

Балтикой Малыш прозвал меня. На мне под джинсовой курткой была, как я уже говорил, майка с Летовым, а под ней для тепла тельняшка, вечерами в середине сентября уже было прохладно. В камере я поменял их местами спецом для ментов – майка легкомысленная, по какому это ещё плану? а вот тельняшка должна вызывать ассоциации с десантниками, афганцами, правильными и надёжными парнями.

-         Балтика, чё не берёшь «Приму»? – спрашивал Малыш. - Я ж дал вам с твоим корифаном, а вы морду воротите.

Не помню я, когда он там давал, может, Кеше, а Кешу уже увели. Теперь беру – что ж, пригодится, неизвестно ещё, сколько сидеть.

-         Балтика, а когда ты последний раз мылся? – спрашивает Малыш, глядя на мои босые ноги, я валяюсь на наре.

-         Вчера принимал ванну, - говорю я правду, - просто видишь же, я в босоножках, а не как ты, в носках и кроссовках. Привык за лето в Крыму.

Малыш расспрашивает меня о моей жизни, дивится её образу.

-         Так вы панки или кто? Как это у вас сейчас называется?

Я говорю, что приходилось отвечать на подобные вопросы, ещё когда был в его возрасте, и о панках тогда ещё никто и не слышал.

Малыш переключается на Андрея, подъёбывает его, тот отгавкивается.

 

Меня выдёргивают снова. Язвенник уже передал меня коротышке. Я пишу объяснение, а потом ещё часа полтора просто сижу в кабинете. Капитан за соседним столом учит, как работать, молодого участкового. Коротышка долго кокетливо беседует по телефону с подружкой, гримасничает, подмигивает сидящей за ещё одним столом тётке. Эта тётка участливо расспрашивала меня, как я сюда попал. Интересно, сколько раз при ней сбивали подозреваемых с ног, забрызгивали пол кровью, ломали рёбра? Или её в таких случаях просят выйти?

Потом уже коротышке звонит ещё какая-то девушка, он опять долго любезничает, а я понимающе улыбаюсь ему.

Снова камера, ожидание. Приносят передачу грабителю, он предлагает мне похавать (мы вдвоём, бандиты опять на допросе), но мне ничего не лезет, из вежливости съедаю картошку и кусочек шоколада. Саша внимательно разглядел дачку, развернул каждую бумажку – нет ли малявы или башлей? Почему прямо в камере, а не раньше, где-нибудь у себя? Чтоб повыёбываться, у себя-то, может, тоже уже всё проверил. Остальной шоколад грабитель через Сашу перегнал сидящей на стуле в коридоре девчонке.

Коротышка ведёт меня на третий этаж к самому главному начальнику. Очень долго ждём в коридоре у грязного окна, он пока даёт мне советы – не спорить, не перечить, и всё обойдётся. Я волнуюсь – можно закурить? Не стоит.

В кабинете двое. Седой майор (или полковник? я-то на всякий случай зову его «товарищ полковник», и он не возражает) сразу начинает на меня орать:

-         Ну хуля ты тут выёбываешься? Приехал и выёбывается! А хочешь, я тебя обрею налысо и напишу на башке зелёнкой «дурак»? Потому что ты и есть дурак, понял? Ты вообще смотрел на себя? на кого ты похож, дурак старый! А в тюрьму хочешь?

Долго орёт, а я бормочу «нет-нет, что вы».

-         Ну что с тобой долбаёбом делать?

-         Отпустили бы вы меня, игемон, - шепчу я, но он расслышал.

-         Кто-кто, какой гегемон?

-         Ну это так в Римской империи военачальники назывались.

Он вдруг успокаивается. В руках мой паспорт.

-         Деньги в паспорте были?

-         Да, пятнадцать долларов.

-         Ладно, держи, - показывает свою проницательность, достаёт из-под обложки.

Я поражён.

-         А хуля ты думал?

-         У меня в кармане ещё и гривны были.

-         Ну это ты внизу разберёшься. Ладно. Прямо отсюда – на вокзал, понял? Ещё увижу тебя в Днепропетровске – пиздец, тогда не жалуйся.

 

Внизу я очень долго жду, пока освободится Саша, он почему-то к концу дня успел всё же переодеться в форму. Я стою в коридорчике, ведущем от большой пустой комнаты с пультом дежурного к камерам. Менты больше всего на свете любят растягивать томление жертвы, в этом есть что-то сексуальное, но в извращённой всё же, по-моему, форме.

Симпатичная чёрненькая девушка, сидящая на стуле, та, которой подгоняли шоколад, просит закурить.

-         У меня только без фильтра.

-         Да ничего.

Она всё ждёт, когда же её повезут в ИВС, нет пока машины. Сидит в коридоре, потому что женщин нельзя сажать к мужчинам. В ИВС ей придётся сидеть в каком-нибудь отстойнике, дожидаясь этапа на Кривой Рог, даже в пенал могут засунуть, если вдруг будет мало места для прибывших. В здешней тюрьме нет женских камер, потому и держат её под следствием в Кривом Роге, а сюда привозят снимать показания. Столыпин, бывает, идёт полторы недели, хотя обычный поезд часа два. Показания уже все сняли, теперь дожидаться объебона (обвинительное заключение), потом снова привезут на суд, а там и на зону. Ментам-то похуй, сидит человек и сидит, могут и полгода на тюрьме держать, могут и год. Срок идёт, а статья от двух до шести. Оказывается, есть до сих пор в хохляцком УК «употребление наркотиков», и не от нуля до трёх, как было со мной в Казахстане, а почему-то сразу от двух и аж до шести, ни хуя себе. Наверно, я что-то недопонял. А, ну да, оказывается, у девчонки нашли дома маковую соломку и все химикаты для варки, ну и там якобы «притон». И вот болтаем с ней про баланду, про столыпины, про конвой. Обычная милая девушка. Какая только падаль не попользуется её прелестями в ближайшие годы.

 

Воля! С этого я и начинал рассказ – какой это самый наивысший кайф. И какими странными, ненастоящими кажутся в камере все эти Кинчевы, Алтуфьевы, герои. О чём-то переживают, волнуются. О чём тебе тосковать, если ты ни разу не был за решёткой? О чём твои депрессняки, пупсик? Которые ты так лелеешь. Ганджа перекурил? Ебаться кто-то там с тобою не хочет? Машину поцарапал? В эфире давно не крутили? Мне смешно слушать, когда юные и не очень тусовщики жалуются на жизнь. Ты на воле. Всё есть.

 

Не пожалел 20 копеек на трамвай и 30 на метро. Флэт, пипл. Обнимают, Галочка чуть не плачет. Сразу наливают водки, сразу прорезается аппетит, уплетаю макароны и салат из помидоров с луком. Новое лицо – Славян, тоже продаёт кассеты. Плотный, добродушный, как потом выяснилось, домовитый – то салату подрежет, то каких-то там импортных мучных изделий нажарит. Ещё закусываем салом, его ещё много в холодильнике. Перемещаемся в комнату, ближе к музыке, ставим тарелки на пол. Мы с Галкой везли в Москву три бутылки «Коктебеля», достаём из рюкзака. На пробу оказывается – левый, пахнет не коньяком, а заварным кремом, да и крепость градусов 30, если не меньше, тепло в груди не разливается, а пить противно.

Кешу Водолаз выгнал, а Парфён не вышел на работу из солидарности. Гале Водолаз обещал, что я схлопочу полтора-два года. С ним ясно – бизнесмен, кровопийца. С путча прошло уже пять лет, с Останкино три, обычные люди, по общей движухе ринувшиеся в бизнес, давно отсеялись.

А где Парфён? Он сегодня встретил свою Мышу, помирился с ней, сейчас у неё в общаге. Кеша с Парфёном тоже жили в этой общаге, когда были студентами.

С утра нужно искать Таню, у которой осталась Галкина сумка. Она продаёт цветы на рынке.

 

Когда мы с Галкой проснулись, только Кеша спал на кухне, Антихрист уехал со Славяном помогать ему торговать кассетами. Галка, путая, всё звала Славяна Самсоном, ему это нравилось.

Опять утренний распорядок: чай, картофан на сале, помыть полы, посрать, помыться. На метро нужны деньги, идём менять файфовый. А уж разменяв, пройти мимо пива по 35 копеек невозможно.

Антихрист оставил мне свой проездной. Мы с Галкой по очереди показываем его в трамвае кондукторше.

У Тани сегодня после работы жутко важные дела, дома будет очень поздно, а живёт по днепровским меркам очень далеко (как после выяснилось – ну совсем не очень) – из центра, от оптового рынка нужно ехать на троллейбусе на другой берег, минут 10-15. Но мы же этого не знали, да и как вообще нам спорить – и так человек любезность сделал, сберёг сумку. Никак сегодня – ну значит никак. А завтра собирается на дачу, но можно созвониться утром и пересечься.

Позднее-то, конечно, я предположил, что сумка была, например, не у неё дома, а где-нибудь ещё. И она шифровалась и путала. Да хорошая она девочка, оправдывал я её в Москве, пересказывая не помню кому эту ситуацию. В Крыму этим летом была. Что ж, если в Крыму была, значит хорошая? возражали мне. Ну всё-таки по пещерам лазила, не каждая полезет.

 

Пока что мы пошли гулять по городу, поскольку абсолютно ничего иного не оставалось. Такое знамение – ещё на денёк задержаться.

-         Зато хоть город посмотрите, - утешал нас Кеша.

-         17-го сентября в Москве Майкл Джэксон, объясняли мы. Сперва ребята воспринимали, как прикол, наши разговоры о Майкле Джексоне, а у нас как раз «На-на» выступает, говорили они. Но мы ж не билеты на него собирались покупать. Мы собирались слушать его с Галкиного балкона. «Де пурпле», например, была слышно отлично. И «Статус кво». Выпить с Мишельками крымского винчика на балконе под Майкла – why not? Знамение: возвращаемся в Москву – и как раз Майкл. А чё Майкл – это не западло, это нормально, это круто по-любому, это бренд, машина, и уж всяк не «Запорожец» с Русалкой. Так что не надо.

Рассуждая о том, как интересно иногда и на трезвяках погулять (лицемерно, конечно, рассуждая, неискренне), мы вышли в парку Шевченко, уходящему вниз к величавому Днепру. Полюбовались, и отсюда посмотрели, и отсюда, я стал вспоминать, как у Гоголя чуден Днепр при тихой погоде, и что редкая птица долетит до его середины – что он имел в виду? Потом стали вспоминать Шевченко, Кеша тоже помнил что-то со школы, рэвэ та стогнэ Днипр широкый.

Спустились вниз и побрели по набережной. Когда дошли до цирка, Кеша, стесняясь, поведал, что как раз неподалёку открыли недавно неплохую пивную.

-         По кружке-то выпить, конечно, можно... – задумчиво протянул я.

-         Конечно, Филочка, - подхватила Галка, - что ж ты, совсем уж решил держать нас в чёрном теле?

Хм. Осталось 15, нет, 14 уже гринов, да в сумке ещё 20 тысяч российских. Бросить бы эту сумку – потом ребята пришлют, - но в ней ключи от Галкиного флэта. А на билеты не хватает по-любому. Даже если добираться на собаках – бесспорно романтично, но долго, а в дороге всё равно нужно есть и курить. И раз уж такие дела – гривной больше, гривной меньше...

Пивнуха и впрямь оказалась душевной. Огороженный дворик у стеклянного павильона, длинные столы со скамьями на свежем воздухе. На краю одного из них – друзья Кеши, с которыми мы уже пили накануне на точке. Чтоб не бегать к стойке, они набрали пива в пластиковые пузыри и подливали себе, а потом и нам в кружки – для начала мы важно взяли себе по кружке сами.Ещё у них была мелкая, с мизинец, рыбёшка, они старательно чистили её, а я, уже проголодавшись, ел с кожурой и головами.

После первой же кружки – просветление, мир преобразился и обрёл смысл. Именно тогда я впервые прорубил алкогольный кайф. Обычно я жил так: выпьешь кружку пива – ну и что? Ничего, кроме разочарования. Сперва зашумело в голове, но ненадолго, и видишь, что всего на пять минут и что просто отупел, только никчемно истратил деньги, которых никогда не хватает. Нет, пить так уж пить, считаю я, и чтоб условия были – общество, герлы. Сказочный вечер, а с утра опять будни.

Оказалось, совсем другое дело – на старые дрожжи, то есть именно тогда в Днепре я прочухал эту фишку. Когда просыпаешься уже пьяный или не знаю какой. Когда ты трезвый, тебе чтоб стать пьяным, нужно принять свою норму. А тут – уже ничего не надо принимать, и без того прёт не по-детски и вообще хуй знает как. И непредсказуемо, что будет, если примешь ещё. Хотя и совсем уж ничего не принять нельзя ни в коем случае, поскольку иначе эту тоску, это томление не пережить.

 

В компании, к которой мы присоединились, заправлял Шура.

-         Парфён сейчас у Мыши, нездоровая тяга, - непередаваемое на письме малороссийское «г». – У них там была канистра винища, может, успеем ещё? Хотя вряд ли. Нездоровая тяга.

Ну а куда ещё, если допили пиво? Снова карабкаемся вверх по старым провинциальным улочкам. Я вспоминаю молодость: задача – пройти через вахту.

Типичная общага-пятиэтажка, длинный коридор и двери в комнатки. В нужной нам 103-й стол накрыт прямо у двери, подальше, у окна, три кровати. Коротко остриженные студенты, герлы, гитара, нам предлагают – винчик, водку? – а в качестве закуси на тарелках размазня жёлто-зелёного подозрительного цвета, впрочем, изобилие помидоров.

Старательно спев про сенсимилью, совсем юный блондинчик предлагает спеть мне.

-         Он не поёт, - защищает меня Галка. – Он только стихи читает. Хотите?

Все готовы балдеть от чего угодно, хоть бы даже от стихов. Я зачитываю уже опробованные этим летом на Гурзуфской набережной – встретились там знакомые с гитарой и микрофоном и предложили зачитать что-нибудь публике. Пипл на ушах. Давно уже не было у меня ситуаций, чтоб слушали просто стихи, без помогающего настроиться аккомпанемента. Я прочёл ещё несколько, пока не увидел, что всё, уже устали.

-         Я хочу, чтоб ты на мои посмотрел, - возбуждённо втуляет мне Шура. – Я тоже, знаешь, бывает... нездоровая тяга.

Теперь мне уже не стыдно пить их винчик – исполнил. Правда, белобрысый так и не успокоился – а ты всё-таки спой. Ну ладно, хотя я уже сказал, что не умею, но ладно. Специально пою песню Парфёна – они, как я и рассчитывал, узнают и подхватывают.

Дабл у них на пятом этаже только женский, нужно идти на четвёртый, и там почему-то все ссут прямо на пол. Странно, унитазы не заняты, но раз так принято – ладно.

Компания собирается на вокзал – в Киев на «Аукцион». Ещё там будут “Deep Purple”, но это по ходу, лично они едут на «Аукцион», Вот какие времена настали. Впрочем, понятно – дипаплам-то уже не по двадцать пять.

А нас Шура зовёт к себе в общагу медиков. На тёмной улице он покупает импортной водки “Melon”, то есть «дыня». «Ну что, давайте скинемся?». Да нет у нас денег, да и может хватит? Он покупает.

Пива бы ещё, идти ведь далеко, нездоровая тяга. Скинемся? Ну нет у нас денег. Он покупает каждому по «Хольстену».

Улочки совсем уж окраинные, без асфальта, промытый дождями белеющий в темноте известняк.

Зато общага более современная, чем у металлургов, 16 этажей, лифт посередине, коридоры в два крыла, в каждой комнате мини-душ, совмещённый с унитазом.

Заваливаемся к двум чернявым хохлухам. Часов, наверно, 12, но они в восторге, сразу бросаются жарить нам яичницу с луком на стоящей прямо в комнате электроплитке. Я сразу предлагаю почитать им стихи.

Потом Шура с Кешей сбегали ещё за водовкой. Утром просыпаюсь в одной постели с хохлушками. Вспоминаю, что заснули как попало, но среди ночи Шура подхватился, допивали водку, а потом Кеша с Галей ушли в его комнату. Красивее было бы напиздеть в рассказе про секс с медичками, но, к сожалению, ничего такого не было, даже не прихватил никого из них, не погладил. Дрых по-тупому.

Герлы с извинениями, что студенческий (я уверил их, что всю жизнь был только студентом), накормили меня супчиком, напоили чаем с вареньем. Я поднялся к Шуре, стучал-стучал... Нашёл на лестнице бычок, покурил, вернулся к герлам за бумагой и ручкой для записки.

Опять утро, зябко. Где я? За деревьями Днепр. Как-то очень странно себя чувствуешь, когда после таких тусовок вдруг один, да ещё в малознакомом городе, правда, я уже внимательно изучил в метро карту, названия основных улиц, мостов.

Купил «Бонд», расспросил прохожего. В кармане проездной Антихриста. На троллейбусе до цирка, там пересадка, ждал очень долго, и такой соблазн – рядом знакомая пивнуха, но я, экономный, выдержал.

На метро было бы быстрее, но 30 копеек, а куда спешить? Троллейбус всё катится и катится по набережной, справа зелёные острова на серой глади, слева безумные совдеп заводы и пустыри.

На дверях записка, что Антихрист на точке у Славяна. Опять троллейбус, трамвай.

У них бутылка местного тёмного пива «Старый лоцман». Ага, наконец-то. Хоть глоточек...

Наверно, Кеша с Галей у металлургов, где им ещё быть? Ладно, давай сворачиваем на сегодня торговлю, пошли.

Идём по Карла Марла, в руках у Славяна мафон, Летов орёт про малиновую девочку, мы орём вместе с ним, при этом я думаю: мог ли я о таком мечтать? среди бела дня! поём хором! не кого-нибудь, а Летова! и при этом совершенно трезвые.

непрерывный суицид

для меня-а-а

В общаге – всё тот же стол, Парфён, Кеша, студентки, а Галя, говорят, вышла в дабл.

Минут через 10 иду её искать. Ещё через какое-то время становится ясно, что ушла – а куда? Продолжаем пить.

Антихрист с герлами пошли гулять. Самсон, Кеша и Парфён заснули. У меня уже не было энергии гулять с герлами, но и заснуть не хотелось. Я нагло влез в холодильник, обнаружил банку с тушёным по-домашнему мясом, сожрал его без хлеба, закусывая помидором, подчистую, и поехал на флэт – может, Галочка там?

На этот раз мне уже не странно, что я один, а по кайфу. Наполняю ванну, развожу большую кружку «Нескафе» и залезаю читать брошюрку «Старый пионер», найденную у Парфёна.

Звонок – злющая перезлющая любимая моя Галочка. Оказалось, она уже несколько часов ходит от флэта до метро и обратно. Я-то на троллейбусе приехал. Галочка, ну почему ж ты такая глупая?

Потерялись – и нашлись. Где-то хуй знает где на просторах необъятной родины. Это не то что в Москве, где вместе в четырёх стенах всегда, и некуда друг от друга деться.

Антихрист говорил, что вчера к нему приезжала мама, хорошо все как раз в общагу свалили. Действительно, в холодильнике кастрюля студнеобразного борща, банка с тушёным мясом, помидоры, варенье, свежее сало. Достаём последний противный «Коктебель» и гуляем. У Парфёна я обнаружил ранний «Калинов Мост», и на той же кассете ещё более уникальная запись – «Комитет охраны тепла».

Оказывается, утром дисциплинированная Галка пошла звонить, как договаривались, с Шурой и Кешей, а я не догадался подождать. Дозвониться им не удалось. Таня, хотя и договаривались, трубку не снимала.

 

Утром нас будит вернувшийся с ночной смены Антихрист. Я делюсь с ним, чем мы паримся – как же добраться до Москвы. На дорогу на собаках нет уже никаких сил. Он уходит в комнату, приносит тэн грин и десять гривен.

-         Это у меня отложено заплатить за хату, но ничего, скоро зарплата.

Едем на рынок, Тани – нет, сегодня у неё занятия в университете, говорят продавщицы. Идём на точку к Парфёну. Издали радуемся – кассеты продаются, бочка работает, всё на местах. Но вблизи выясняется, что кассетами торгуют неизвестные мальчики, Парфёна с Кешей, говорят они, Водолаз всё же уволил. А в бочке нет винчика, кончился, тётка просто так сидит. И даже пирожков по 10 копеек сегодня не продают.

Идём к Славяну. Славян печальный – поругался вчера с Парфёном. Дело в том, что, как я уже понял, вся компашка то и дело крутят Славяна на бабки. Славян назарабатывал на кассетах столько, что подумывает даже купить квартирку за тонну грина. Но вместо этого пока, как только у тусовки возникает вопрос, что же делать дальше, Славян, помявшись, идёт к ближайшему обменному пункту. Славян – добродушный увалень, а Парфён с Кешей относятся к нему пренебрежительно, вот и вчера Парфён как-то там ему нагрубил, а Славян напомнил, что бухают-то опять за его счёт. Это Парфёна просто взбесило, он на хуй выгнал Славяна – знать его больше не желает. И вот Славян грустит.

Оставив его работать дальше, идём в общагу. Парфён переживает не меньше. Собирается идти с нами.

Как же они будут мириться? Оказалось – очень просто. Парфён, отводя глаза, подал Славяну руку. Славян молча её пожал.

И тут разразилась гроза. Мы спешно собираем кассеты в коробки. В спешке я уронил стенд, и штук 100 кассет падают в лужу. Славян орёт на Парфёна, будто это он виноват, Парфён смиренно не спорит. Куртки у нас уже насквозь мокрые. И мы идём на оптовый рынок к бочке «Крымские вина».

В метро нашли Антихриста, он даёт нам ключи:

-         Но только там без фанатизма!

Славян дал нам ещё 20 гривен. Когда выходим на «Коммунарской», он предлагает выпить пива, то есть ясно, что денег у нас нет, угощает. Разливное опять закрыто. Ничего, он покупает каждому по «Старому лоцману», гривна бутылка, и жирную днепровскую рыбу, тоже за гривну. Присаживаемся в кустиках под окнами пятиэтажки. Когда прикончили и рыбу, и пиво, Славян повторяет угощение. Когда он бежит в третий раз, я пытаюсь образумить его, но куда там.

-         Самсон, стоит ли, может, лучше чего покрепче?

-         Это мы ещё успеем.

И действительно, берёт водки, и мы идём на флэт. Всё это время мы то и дело звонили Тане, и тут наконец трубку снимает её мама. Я обо всём с ней договариваюсь. Ребята пытаются меня отговорить – может, уж лучше завтра? Темно, моросит. Нет уж, эти приколы я уже знаю.

Ох, лень мне уже всё это рассказывать: метро, пешком по Карла Марла до оптового, как в родном уже городе, чуть ли не час ожидание троллейбуса – народ садится на маршрутки, я экономлю... в общем, всё успешно.

Однако – проверяем уже на флэту сумку и выясняем: трава в чае на месте (сразу приколачиваем), а гашика в кармашке нет. Нет и двадцати тысяч, хотя на месте кошелёк, в котором один бакс и российские сотки-двухсотки. Есть сахар, но нет солонки. И нет моего раствора для линз – может, кто-то решил, что это кислота, и уже вмазывается?

 

Утром вернувшийся со смены Антихрист кричит:

-         Ну я же просил без фанатизма!

Оказывается, сломан один из подкассетников в его «Соньке».

Славян уже ушёл. Остальные провожают нас на вокзал. Я покупаю плацкартные, меняю последний бакс – и мы прощаемся. Ребята идут разбираться с Водолазом. У них на троих ни копейки – ни на пиво, ни даже на метро, чтоб на флэт вернуться. Но зачем возвращаться – можно зайти в общагу к Мыше. А можно занять у Славяна. Что с ними было дальше, я пока не знаю.

А мы подсчитываем оставшуюся наличность: сколько же взять в Москву винчика из бочки для Мишелек, а сколько в дорогу пирожков. Два съедаем сразу, два на вечер, два на утро. Пирожки ма-а-аленькие.

 

В Москве Галка установила на шкафу кодаковскую фотографию Парфёна, которую он нам подарил. Он на ней очень похож на меня, то есть на мои фотоизображения, когда мне было 20.

На Майкла Джексона опоздали ровно на один день.

Старикашка скерцо.

Индеепендент «Глас».

29.01.97.

«Оторви себе глаза и пришей их на жопу».

Интересно, почему это Бидров, неглупый, как выяснилось, дядька, неоднократно и настойчиво называл Олю королевой? «Обер-манекену» он почему-то не пульнул ни одного леща. И Чекасину не посчитал нужным твердить о том, какой он несравненный.

И почему ни одно публичное выступление «Титаника» не обходится без «Дэд кэн дэнс», где Я в каждой строчке воспето самым лестным образом?

«Только не надо сравнивать меня с Джанис. Она алкоголичка, наркоманка и лесбиянка». А вот мы… Это, правда, Умка произнесла в эфир, но неважно.

Целый час Оля общалась с Олди по телефону, на сэйшен свой звала по ходу. Ну, пришёл он. Репетицию свою в «Не бей копытом» завершил досрочно. Больной, измученный, наркоман ведь, пидор, короче. Однако, не посчитал за унижение.

А знаешь, как я на тебя молилась, а ты и слыхом тогда обо мне не слышал. Время летит. Потолкайся ты теперь в толпе безвестных фанов, полюбуйся, как отвязно я умею выплясывать. Ты разъебай, а мы работаем. Продаём в храме то, что не Джа нашептал, а я-я-я сама сочинила, себя обкусала, обсосала, обспускала, поднимаясь.

Уж и речи нет упомянуть о Парфёне, дать ему спеть для разогрева одну-две песни.

Что характерно – для тех, кто ищет Бога не внутри себя, а во внешних псевдо религиозных атрибутах.

И никто не моги увидеть не канонизированную обложку альбома, икону, - а пиратский снимок Олиного нудизма[34]. «Не ведая грани меж нагим и одетым»? Хуюшки. И истерика, если кто-то услышит, как зарегистрированная под фамилией Алтуфьева реально общается с ближним своим Славиком Индейцем[35].

Джа надиктовал, фамилия заграбастала, от Джа отрекшись трижды до рассвета. Четвёртые петухи, пятые лесбушки.

Одного-то живого, а не того, что на типографски размноженной картинке, она всё-таки дэцел любит – Умку. Мы ж не поганая Джанис.

Буриме, посвящённые Кате.

Сентябрь 1998.

1.

Что за напасть? Что за немилость?

Чем именно ты обломилась?

За что третируешь меня?

Что за кино? Чё за хуйня?

Хороший Олди – он известный,

хороший Метрик бессловесный.

А Фил плохой, поскольку он

скрипит о долге, как гандон.

Ну – не судьба, не показался.

Хоть видит Джа – вовсю старался.

Но, видно, недоразвит я

и не понять мне ни хуя.

Да похуй – я съебусь, растаю.

Но жду, душою замирая,

не долг, а хоть бы гонорар

за рифмы дэц на раскумар.

2.

кассетами на крышу не кидался

и всё же неугодным оказался

бездомный погорелец и гонимый

пути хозяйки неисповедимы

особенно при воздержаньи долгом

драгз, рокенрол – но где же чувство долга?

P.S: и даже Олди прокололи[36]

чтоб не давал природе воли

3[37].

я так кайфую от «зелёных» и так ништяк, что у бедняжек

да и вообще от молодёжи нет «зелени», чтоб расплатиться

хотя за неименьем лона и это значит – без поблажек

я продырявливаю ложе[38] свиданья наши будут длиться

5-й фест в честь бёсдника Боба Марли

Москва, 9 февраля 97

состоялся вчера в «Не бей копытом». Около гардероба давали бесплатные кассеты.

Секьюрити на сей раз не так уж проверяли, вполне можно было пронести пузырь, а мы не догадались. За пивом по 20 тысяч кружка стояла очередь.

Наконец на сцене появились ведущие, диджеи с радио. Димочка Узков – толстяк в кепи и с декоративной маленькой косичкой, стильно небритый и вальяжный, и Пират Машков – совсем молодой развязный хамовато-туповатый. Они теперь по-другому прикинуты, но на самом деле это всё те же ушлые комсюки, массовики-затейники, мафия, которой ништяк при любой власти. Сейчас «Лаки Страйк» надавала им кепи, маек и прочих призов для глупейших конкурсов, с которых они и начали. После чего пригласили всех желающих посмотреть концерт подняться наверх. Оказалось (в прошлый раз я был в этом клубе на «Титанике», они играли прямо тут внизу), на втором этаже находится вполне приличный концертный зал, позади пульта есть даже поднимающиеся ряды кресел для тех, кто не любит тусоваться под сценой.

Первыми были «Остров», ребята лет 25-ти, очень похоже исполняющие Марли. Консервативной Инке они не понравились: «это вторичное», возмущалась она, зачем играть то, что уже сыграл Марли и уж наверно лучше, чем они. А мы с Мишелькой одобрили. Во-первых, очень интересное лицо у парня, непростой такой паренёк. Во-вторых, удивительно, как он умудряется так точно копировать нетолько голос Марли, но вообще весь дух. В-третьих, ему же прекрасно известно, что скажут о нём критики вроде Инки, и тем не менее решается исполнять свою миссию, что бы о нём ни говорили. Делает то, что должен делать.

А вот на кассете «Остров» был представлен двумя русскоязычными песнями, и они мне не понравились, кроме одного места, где он запел всё же по-английски.

Потом была «Акклюзия», я что-то не запомнил. В перерывах Айрат с Димочкой продолжали одаривать смельчаков. По залу наряженные девушки разносили «Лаки Страйк» и даже давали всем прикурить. Это было кстати, «Бонд» я забыл в куртке внизу. Зажигалки девушки не дарили.

«Вежливый отказ» – взрослые, всё познавшие и оттого то ли скучающие, то ли усталые мужики. Но поразительное дело саунд: первый же пробный аккорд – и сразу ясно, что это именно они (как Пинк Флойд ни с кем не перепутаешь). Чисто и как-то суховато сыграли «Статуи отцов» и «Эй, кузнец», сказав перед этим, что когда-то играли что-то, напоминающее рэгги. А теперь – «Рокенроль», и власть поиздевались над толпой.

Напоследок они исполнили вещь от всей души, старую свою композицию с вокалом без слов, не знаю названия. Блестяще, и всё же... усталые замороченные мужики. Музыка не кормит, а умирать рановато. Дети, наверно, жёны. А под сценой беснуется беззаботная безмозглая тусовка – смешно им для них играть. Всё уже сыграли в своё время.

Лаэртский оказался лысоватым не то чтобы горбуном, но что-то вроде – скрюченный, большая голова ниже плеч, хотя, возможно, спецом для имиджа. Всё скалился и изображал придурковатое выражение фэйса. После того, как какая-то герла выскочила на сцену и расцеловала его, он ухмыляясь подмигнул публике и сказал: «Ништячка словил». Не исключено, что это отработанный номер.

Звук был плохим, слов не разобрать, только интонации, а песни-то старые, все и так слова знают и подпевают. На бис он исполнил «Комсомолку», и оказалось, что эта самая первая из популярных его песен, с которой все его и полюбили, держится исключительно на тексте, который он старательно отбарабанил, а музыки в ней нет вообще.

Но ничего, народ всё ещё любит его за прежние достижения, скандирует: «Ла-эрт-ский».

Следом за ним на сцене появился ещё один всеобщий любимец, про которого ведущим уже давно орали: «Котов давай!». Оказалось, что из «К.О.Т.»ов в наличие один Олди собственной персоной. Очевидно, давно уже не существует такой группы, а заявили их в афишах исключительно в целях рекламы. Отловили где-то Олди, раскумарили его, напоили на халяву и выпустили на сцену. И он вышел, один в поле воин, их бин зольдатен. Сразу стало ясно, что слова ему даются с большим трудом, как и вертикальное положение. Из мешковатой безрукавной майки торчат худенькие ручки алкоголика. Коротко острижен – я давно заметил, что для человека, носившего хаер, это первый признак конца. Человек махает на себя рукой – какая разница, какой хаер, лишь бы торчать, а с коротким проще. Ещё обычно начинают стричься, когда плотно садятся на иглу – меньше стремаков.

Свои два аккорда (или четыре?) он брал безошибочно, а вот слова путал, помногу раз пел одно и то же, вообще это была где-то на полчаса одна песня на одну мелодию, включающая и «Девочку, давай», и «Красные волки», и «Не верь мне», и прочие нетленки. Пока он пел, на сцене настраивалась следующая группа, «Джа торч», трое мулатов-растаманов стали подыгрывать ему на перкуссиях, потом и белые перкуссионисты, и гитарист, и клавишные, постепенно вырисовался саунд, не хватало только баса. Но поскольку Олди никак не кончал, и похоже было, что не собирается, негры постепенно заскучали – всё бренчит и бренчит одно и то же, и тоскливо подвывает. Гитарист даже начал мешать ему, но Олди не так-то просто сбить с темы. Публика же была в восторге, лишь бы видеть Олди, лишь бы рядом с ним побыть – с остриженным, сторчавшимся, но честным до конца и так и не продавшимся. А впрочем, может, я романтизирую? Посмотреть на тусовку – вроде тупая, как любая толпа, сплошь кретины и дегенераты. Но при этом – безошибочно чувствуют, кто с ними честен, а кто наёбывает. И чтоб заслужить их любовь, не нужно ни умных текстов, ни мастерского исполнения, нужно только одно – быть собой, отличным от других. И возможно – принести себя им в жертву.

Олди честно сделал для них, которых не знает, всё что мог – в этом состоянии, в этих условиях, в этом возрасте. Отдал всё, что есть.

А «Торч», оказалось, английское слово, переводится «факел». Половина из команды из Сенегала, вокалист дубль Боба Марли, но не интерпретация, как «Остров», а совершенно настоящий. Подпевка – белая тётка чисто арабской наружности. И трое растаманов с перкуссиями. Остальные русские, но тоже по-растамански прикинутые. Единственная группа, у которой был чистый, плотный, чёткий, как в записи, саунд. Вроде один и тот же аппарат... И в остальном – фирмачи, одно слово. Раскованные, пластичные, прутся в полный рост, но безо всяких русских надрывов.

И наконец гвоздь программы – «Титаник». Худая измученная Ольга, сразу попросила не курить и “no drugs”, пожалуйста. Тётя Оля. Новый ещё один гитарист (оказалось, он просто попросился тоже поиграть и всех задавил своей слишком громкой гитарой). Как-то нехотя Ольга спела «Женщину», ещё несколько песен, на «Площади Ногина» разошлась по-настоящему, на закуску спела «На хрена нам война» (подзаебала, честно говоря, эта песенка), а потом объявила сюрприз: УМКА, и вышла эта самая легендарная Умка, коренастая тётушка, и стала горланить визгливым частушечным голосом. Уж очень громко её микрофон вывели на пульте, ни хрена было не разобрать, только понятно, что иногда были вставки на английском, цитаты из Марли, и так минут десять, довольно однообразные рэгги-частушки, кроме гитары и визга ничего не разобрать. По сцене скакал рыжий парень, то и дело извлекающий одну ноту из губной гармошки, возможно, это специальная такая гармошка, с одной нотой, чтоб не заморачиваться. В танце он скинул с себя свитер, а потом ещё четыре тельняшки, оставшись в пятой безрукавной тоже тельняшке – наверно, он здорово мёрз, когда одевался таким образом.

Вот как-то по-другому плясал негр из «Джа торч» – тоже вроде отвязывается, но как-то художественно, без патологии.

Ещё кто-то вылез прыгать по сцене – жалко, что я не попрыгал, мой стиль, смею надеяться, ещё более патологичен.

После этого всех пригласили вниз. Первый час, нам уже пора катить. Была бы сумка портвейна, можно было бы и до утра зависнуть. Дальше внизу были «Бунт зёрен», «Джа дивижн», «Два самолёта» и много других. Кончилось всё джемом (мне рассказали потом «Титаники»). При этом в гримёрной был другой джем, люди приходили, включались, пили водку. Ольга во всём этом безобразии участия не принимала, уехала сразу. А вот негры оттягивались круче всех.

Когда мы вышли, валил густой снег огромными хлопьями. Погода в этот день являла знамения: с утра была весна, всё таяло, лужи, капель, сияло солнце, тёплый ветер. А выходим ночью из клуба – густая метель, мигом облепляющая всю одежду.

Печально всё. Кулибин-самоучка из «Острова», старина Лаэртский, остатки Олди, исхудавшая Ольга, плотненькая Умка. Такие бедняги. И мы плетёмся на последнее метро, дали Мишелькам пятёру на пиво, самим осталось на пару батлов, больше ни копейки, грустно. А негры всё такие же.

10 февраля

Сегодня утром я поставил кассету Олди и плакал. Начинается день, я уже убрал участок, и такая картинка: нечёсаный небритый мужик, без штанов, но в носках, сидит на унитазе, в одной руке кружка с чаем, в другой сигарета, и рыдает. Ни хуя себе.

Кстати, характерная деталь: на фестивальной кассете аж две песни Олди и обе далеко не лучшие. Всё те же комсюки составляют сборники. А «Титаника» вообще нет.

Лаэртский поёт: «Я повторяю десять раз и снова: никто не знает, как же мне ништяк». Как и Троицкому, Липницкому, Розенбому – красавцы. А вот Янке или Олди – где им взять аппарат, точку, концерты, чтоб стимулировать группу? Да и можно разве спеть о том, о чём они поют, за деньги?

Так жили поэты, читатель и друг. И когда очередного удаётся продать и купить, невольно закрадываются смутные подозрения.